– Апанас, бисов сын, а ну быстро давай сгоняй на ледник и принеси мне холодного квасу, – после чего вернулся к столу, уселся на колченогий стул, слегка скрипнувший под ним, и, сдвинув фуражку на край стола, продолжил уже куда более благодушным тоном:

– Ну, так и что же мне с вами делать?

Прокопий покосился на стоящих рядом навытяжку приятелей. Оба молча ели глазами начальство. А чего им еще оставалось-то?

В дукан старого Мовсеса на бульваре Николая Освободителя они с Трифоном и Ставросом закатились около одиннадцати утра. Это было их любимое местечко. Впрочем, таких любимых местечек по всему Царьграду у них было несколько. И парочка из них даже принадлежала местным туркам, коих, после Исхода, в Царьграде осталось не так уж и много. Впрочем, когда Прокопий увидел старого армянина в первый раз, то решил, что он тоже из местных армян, солидная диаспора которых проживала в этом древнем городе еще со времен Византии. Но Ставрос его быстро просветил. Ну, еще бы – Ставрос был местным. Сказать по правде, именно он и отвел их во все те местечки, которые нынче стали для них любимыми.

Как выяснилось, старый Мовсес появился здесь не так давно, в самом конце Великой войны, буквально через пару месяцев после того, как Истанбул и вообще европейские территории Османской империи были взяты Особым десантным корпусом генерала Андрея Медардовича Зайончковского. Что, кстати, для пожилого армянина было мужественным поступком. И хотя широкомасштабные боевые действия на этом берегу Проливов уже не велись, а войска Зайончковского, ставшего к тому времени уже командующим армией, вели тяжелые бои на другом берегу Проливов, штурмуя Бурсу, зато банд мародеров развелось немерено. Причем не только в сельской местности, но и в самом городе, тогда еще носившем старое название Истанбул. Состояли они в основном из разбежавшихся турецких солдат. А охотиться предпочитали на христиан. Впрочем, нет, не так – грабили, убивали и насиловали они всех без разбора, просто в отношении христиан проявляли больше изобретательности. Так что Истанбул и его окрестности в те времена были весьма опасным местом. Но зато те, кто рискнул приехать в полуразрушенный и изрядно опустевший после апрельских боев город, захапали себе самые лакомые местечки. Они, правда, практически все лежали в руинах. Ведь между двадцать шестым апреля, когда из города вышли последние роты Отдельной черноморской морской дивизии генерала Свечина, чьи ветераны как раз и брали Истанбул, и четвертым мая, когда назначенный комендантом города генерал Иван Георгиевич Эрдели сумел покончить с пожарами и вновь взять город под контроль, в Стамбуле было разграблено, разрушено и сожжено более двух третей всех зданий и строений. Серьезно пострадали даже дворец Топкапы и мечеть Сулеймание, а дворец Бейлербейи, расположенный на азиатском берегу Босфора, сгорел полностью. И это несмотря на то, что они находились под охраной русских частей из Особой армии[29]. Что уж говорить об остальных местах…

Так что старик Мовсес отхватил очень лакомое местечко на пересечении двух больших улиц, там, где раньше располагалась турецкая локанта[30]. Он поселился там, восстановил кухонную плиту и начал кормить людей, как делал это всю свою жизнь в родном Екатеринославе. И долгих три месяца, до самого седьмого сентября, дня Исхода, как назвали его за Проливами у турок, вместе с сыновьями держал оборону от мародеров, кормил солдат, беженцев, неделями ждал, пока полевая экспедиция государственного казначейства обналичит «комендантские записки», коими военные власти расплачивались с дуканщиком за неимением денег, привечал чудом выживших местных христиан. Короче, когда, уже после Исхода, старик Мовсес подал прошение на регистрацию этого адреса на него, комендатура охотно пошла ему навстречу. Новоиспеченный Царьград после Исхода был настолько обезлюдевшим и разрушенным, что оставшиеся на месте домов сбежавших или погибших «агарян»[31] руины никому не были нужны. Да и местные христиане, многие из которых смогли пережить эти три месяца только благодаря миске супа, которую давал им старик Мовсес, активно пролоббировали это решение. Добро, оно всегда возвращается, правда, иногда не там и не так, как ты этого ожидаешь, но всегда…

Поначалу эта регистрация в жизни старого армянина ничего особенно не изменила. Но прошло время, и древний город стал наполняться людьми, которые отстроили дома, магазины, чайхоны, рестораны, мастерские, короче всё, что нужно людям для жизни. И дукан Мовсеса, расположенный на вновь ставшей весьма оживленной улице, ныне носящей имя царя-освободителя, стал уютным и популярным местечком, в котором с удовольствием проводили время и коренные… да, теперь уже царьградцы, и новоиспеченные горожане, и военные, и моряки. Так что в том, что три молодых летчика, получив позволение командира части на двухдневный отпуск в Царьград, первым делом закатились именно к Мовсесу, ничего неожиданного не было.

– Как же так, господа авиаторы, а? – снова повторил штабс-капитан. – Ну чем вам эти англичане не угодили-то?

Шумную компашку они заметили сразу, как спустились с бульвара в полутемный зал дукана. Ее трудно было не заметить. Уж больно громко они орали. Прокопий поморщился и покосился на Трифона. Именно он больше всего хотел начать увольнение именно в дукане Мовсеса.

– Ну что, здесь сядем или пойдем куда еще?

Трифон набычился:

– Это что ж, из-за этих пьяных рож нам, русским летчикам, теперь планы менять?

Ставрос неопределенно хмыкнул. На самом деле они никакими летчиками не были. Прокопий и Трифон были техниками-двигателистами, а Ставрос – вооруженцем, но, желая форсануть, они утром, перед тем как поехать в город, вместо технических натянули летные комбинезоны.

– Ну, тогда давайте туда, – Прокопий решительно махнул рукой в сторону дальнего угла зала.

Их любимое место было занято как раз англичанами, но тот столик, на который указал Прокопий, был техниками также довольно обжит. В дукане Мовсеса они бывали куда чаще, чем в любом другом местечке Царьграда, и ситуация, когда оказывалось, что любимое место занято, не была для них особенно редкой. Так что тот дальний столик также был для троих друзей вполне привычным.

– Ну, чего молчите, орлы? – снова подал голос комендант.

Но тут в дверь кабинета тихонько постучались, а затем в приоткрытую щель просунулась какая-то бородатая рожа.

– Ваш блаородь, квасу просили?

– Ох, Апанас, тебя только за смертью посылать – сто лет проживешь. Да давай уж, быстрее!

Дверь тут же распахнулась, и в кабинет ввалился дюжий унтер в поношенном мундире, сидевшем на нем, как на корове седло. У него в руках был запотевший стеклянный кувшин, наполненный темно-янтарным напитком, и пара фигурных стаканчиков-армудов, в которых в местных дуканах и локантах обычно подавали чай.

– А я чего, я быстро. Ледник то, эвон где – на дворе, – бормотал он, – пока дойдешь, пока дверь отворишь… Нет чтоба холодечник лектрический, как в портовой комендатуре, купить.

– Ты мне поговори тут! – прикрикнул на него штабс-капитан, но не слишком сердито, поскольку ледяной квас уже лился в стаканчик из кувшина, направляемого твердой рукой унтера.

Штабс-капитан быстро ухватил стаканчик и, опорожнив его в два глотка, тут же снова подставил под кувшин.

После третьего испитого стакана штабс-капитан шумно выдохнул, вновь цапнул платок и принялся с блаженной улыбкой вытирать мгновенно выступившую на лице испарину.

– Уф, хорошо… Славный у тебя квас получается, Апанас… а насчет холодильника, а не холодечника, дурья твоя башка, так нам пока на него фонды не выделили. Портовой-то комендатуре он достался, когда в прошлом году к приезду великого князя Александра Михайловича готовились. На случай, если его высочество ненароком в комендатуру нелегкая занесет. Так что нам он еще долго не светит.