«Команда, до сих пор не поддававшаяся преступной агитации, – писал в донесении Никольский, – поддастся ей и, как это часто бывает, перейдет в другую крайность – благодаря своей сплоченности из самой надежной во время войны станет самой ненадежной. Почва для этого самая благоприятная – долгая стоянка в Петрограде у завода».

Ремонтом руководил лично управляющий Балтийского завода Борис Пугачев – профессор, известный ученый, неутомимый путешественник и коллекционер произведений искусства и морских раковин… Никольский же принимал строгие меры для поддержания дисциплины, стремясь не оставлять команде времени для пагубной праздности. Однако большевистские агитаторы были хитры и пронырливы.

…6 ноября 1917 года на гранитном берегу Невы было холодно и ветрено. Прохожих почти не было, только прогуливались, прижавшись друг к другу, барышня-институтка и молодой человек в студенческой шинели. Инвалид в мундире с медалями просил милостыню возле афишной тумбы. В сторону Зимнего дворца прошуршал шинами автомобиль французского посланника. Подняв воротник, торопливо прошагал репортер, спеша в редакцию с материалом о большом наступлении против немцев, которое планировалось российским Генштабом на середину декабря. Так заявил приехавший в столицу главнокомандующий.

Император Николай II после неудачной попытки его свержения в первых числах марта 1917 больше не покидал столицу, препоручив командование армией генералу Корнилову. А генерал Алексеев, на которого ранее государь возлагал большие надежды, застрелился в марте после переговоров с командующими фронтами, оставив письмо: «Никогда еще не охватывала мою душу такая давящая тоска, как в эти дни, дни какого-то бессилия, продажности, предательства…»

Служить в русский корпус во Франции, ведущий тяжелые бои с немецкими войсками, были отправлены многие из тех, кто хотел бы видеть Николая II низложенным. Новым комендантом Зимнего дворца стал спасший в декабре прошлого года Распутина из невской полыньи жандармский полковник Кулябко, когда-то несправедливо обвиненный в потворстве убийству премьера Столыпина.

Но в начале ноября в столице снова было неспокойно – то проносился слух о перебоях с хлебом, и перед булочными выстраивались очереди, то отключалось электричество – закрывались кинематографы и даже Невский проспект погружался в тревожный мрак. Тем временем полиция, устраивавшая обыски в ночных клубах, изымала разноцветные порошки и затейливые издания в непотребных картинках – для озабоченных вопросом «с кем на Руси хорошо».

Оппозиция опять начала активно требовать созыва Учредительного собрания и установления налоговых преференций. Поговаривали, что активность эта щедро оплачена германской разведкой. А мятежная Дума провалила закон о НКО… Александр Парвус, как сообщалось в секретных донесениях контрразведки, привез очередную порцию финансовых средств для революционеров.

Холодный ноябрьский ветер гнал по улицам Петрограда обрывки прокламаций, исправно сочиняемых революционерами всех мастей. Анархисты требовали вообще отменить любое государство отныне и навсегда, позабыв, что былой друг их кумира Михаила Бакунина – Рихард Вагнер – написал в 1837 году «Национальный гимн» ко дню тезоименитства императора Николая I. А более умеренные, вроде тех, чья листовка утром 6 ноября была занесена сквозняком в кофейню «Этуаль» на Исаакиевской площади, всего лишь жаждали избавиться от монархии: «Режим самовластия душит страну. Политика самодержавия увеличивает и без того тяжкие бедствия войны, которые обрушиваются всей тяжестью на неимущие классы, и без того бесчисленные жертвы войны во много раз умножаются своекорыстием правительства…»

Плохое правительство и власть государя надлежало, по мнению неведомого агитатора, заменить на власть принципиально новую: «Глубокий кризис, охвативший страну, уже не может быть разрешен, как мечтают имущие классы, организацией власти, ответственной перед Думой. Правительство, ответственное только перед Думой, уже не способно остановить разруху в стране. Создание Временного правительства – лозунг, который должен объединить всю демократию».

Напряженная обстановка не помешала изысканному журналу «Аполлон» устроить 5 ноября вечеринку в плавучем ресторане, пришвартованном у стрелки Васильевского острова. Главный редактор и он же владелец – модный преуспевающий художник считал, что женщины должны украшать редакцию, и поэтому сотрудницы изначально были набраны из числа танцовщиц кордебалета Мариинского театра. Веселье выплеснулось из недр стилизованного фрегата на набережную и перекинулось на «Аврору», где матросы в робах, светские львы в смокингах и балетные красотки вперемешку развлекались под музыку джаз-рок-кабаре «Бостонское чаепитие».

Утром был большой разнос от командира, обещание трибунала для зачинщиков неподобающего действа на борту боевого корабля и запрет на увольнительные на месяц – для всех без исключения. А между тем полученные от подручных Парвуса деньги жгли карманы…

Вечером 6 ноября матросы крейсера «Аврора» и других кораблей Балтийской эскадры взбунтовались, покинули суда и толпой ринулись к Зимнему. В толпе, двигавшейся по Васильевскому острову со стороны порта, был замечен одетый в форму шотландского гвардейца адвокат Керенский, который выкрикивал лозунги о народной вольности и национальной гордости. Возле университета он был нецензурно обруган из открытого окна третьего этажа известным литератором Дмитрием Мережковским, который затем прокричал: «"Солнце русской земли" потушить нельзя! Когда оно взойдет, исчезнут все призраки! Или, может быть, упырь захочет потушить солнце? Ну что же, пусть попробует!.. Не надо быть пророком, чтобы предсказать, что на Учредительном собрании Ленин сломает себе голову!»

Государь в это время слушал доклад министра внутренних дел Александра Протопопова. Внезапно в кабинет вбежал секретарь и подал императору телеграмму от депутата Родзянко: «В столице – анархия. На улицах происходит беспорядочная стрельба. Части войск стреляют друг в друга. Необходимо немедленно поручить лицу, пользующемуся доверием страны, составить новое правительство. Медлить нельзя. Всяческое промедление смерти подобно. Молю Бога, чтобы в этот час ответственность не пала на венценосца».

– Где засели мятежники?

– В Таврическом… объявили о создании Временного правительства и требуют, чтобы армия и полиция подчинялись только им.

– Медлить нельзя! Какие части на их стороне?

– Пока никакие… Спиридович из охранного колеблется.

Николай нажал кнопку звонка и приказал вошедшему полковнику:

– Срочно приготовьте восемь машин и верных офицеров. Едем, Александр Дмитриевич! Охрану дворца поручить Воейкову.

– Государь, вам не следует ехать!

– Хозяин земли Русской должен сам бороться с ее предателями.

…Матрос Толя Железняк, как назвал его потом описывавший эту историю со слов фрейлины Вырубовой репортер одной из бульварных газет, был одним из тех, кто жаждал любой ценой оказаться у власти. Он всеми фибрами души и тельняшки ненавидел царя Николашку. Что, впрочем, не мешало ему быть едва ли не лучшим собутыльником чудесно спасенного почти год назад Григория Распутина. Оба очень уважали мадеру. И вот теперь в его слегка замутненной голове мелькнула одинокая мысль. Люди любят Распутина, люди пойдут за ним. Особенно бабы, а мужики, если их на фронт не гнать, и так на всё согласны будут. Распутин может стать Григорием I.

Пальнув в проезжавший «роллс-ройс», Железняк уселся в остановившуюся машину и барским голосом приказал побелевшему шоферу:

– На Мойку… к дому Григория Ефимыча!

На Мойке Распутин после своего удивительного спасения поселился неспроста – рассудив, что сияние солнца русской поэзии должно с его, старца Григория, помощью осенять престол, а не шальные головы всевозможных смутьянов.

Железняк ворвался в парадную гостиную, опрокинув стол, и проорал во всё горло:

– Да здравствует император Григорий Первый!