– Алеша, – позвал он ласково, чувствуя, как фальшиво звучит голос. – Ты чего все молчишь, а?

Мальчик не ответил. Он так и не произнес ни слова со вчерашнего вечера.

– А ну-ка, выпей горяченького, – Валериан протянул ему жестяную кружку, подождал ответного движения, потом насильно разжал маленькие кулаки и втиснул кружку в безвольные ладони. – Ну, гляди, ты холодный совсем, простынешь.

Пальцы у мальчика, и правда, были ледяными. Они послушно сжались на горячей кружке, но безучастный взгляд – будто сквозь стариков – не изменился.

Вздохнув, Валериан взял свою кружку, шумно хлебнул, захрустел сухарем. Некоторое время старики пили чай молча, потом Васильев сказал:

– Дождь-то вроде кончился, ась?

– Не стучит, – согласился Валериан.

– Только света все не видать.

– Не видать, – подтвердил Валериан.

И кашлянул, вдруг почему-то смутившись под взглядом мальчика.

– А пойдем-ка, покурим, Артем Васильич, – предложил он Васильеву. – Нечего нам тут на мальца дымом дышать, он вон какой бледный.

Они вышли из сторожки, прикрыли дверь.

– Он за нами ходил, – тихо сказал Валериан. – Я видал.

– Вот беда, – охнул Васильев. – Беда…

– Тише ты, Васильич. Молчи теперь. Я велел ему ждать, а он… Что я мог?

Васильев повертел самокрутку в дрожащих пальцах, покачал кудлатой седой головой.

– Темно было, – неуверенно сказал Валериан. – Что он видел? А? Может…

– А ты спроси.

– А если видел? Если он сам меня спросит, что я скажу?

Васильев вздохнул, опять покачал головой. Отвернулся, сгорбив худые плечи, прикурил. Пробормотал очень тихо:

– Не годится такое детям видеть. И молодым – не годится. Нам, старикам, кладбищенским псам, и то – не годится. Сколько мы с тобой уже на свете живем, ась? И не видали. И лучше нам бы с тобой помереть было раньше, чтоб не видать этой ночи.

– Что же это такое творится, Васильич, – беспомощно спросил Валериан, – такое, что никому не годится видеть? Как же они это самое делают, а?

– Время такое, – пожал плечами старик. – Поганое время, Валера.

– Да будет ли теперь другое? После того, что сейчас, может разве быть что другое?

Они замолчали, вдыхая едкий густой дым, смаргивая слезы и глядя мимо друг друга. Старые, слабые и беспомощные, случайно, по прихоти судьбы угодившие на излом времени – в рваную воспаленную рану, полную крови, грязи и боли.

– Мальчика жалко, – тихо сказал Валериан.

– Откуда он у тебя взялся-то, Валера? Все хотел спросить, да как-то…

– Не знаю. Пришел, – вдруг улыбнулся Валериан. – Слышу как-то ночью – шаги. Я дверь открыл, а он стоит вон там, на дорожке. И смотрит на меня. Я сперва испугался даже.

– Да ладно.

– Ну. Мальчик, на кладбище, среди ночи. Чистенький такой, в костюмчике. Луна светит, лицо бледное.

– Да ладно, – хмыкнул Васильевич.

Но ему вдруг самому стало жутковато. В призраков он верил твердо, хотя ни разу их не видал, несмотря на двадцать лет работы кладбищенским сторожем. Он считал, что призраки являются исключительно по делу, а не для баловства. А потому честному человеку, который перед покойниками ни в чем не виноват, бояться их не следует. Разве что покойник сам по недомыслию и незнанию чего перепутает, но, понятно, это тоже дело крайне маловероятное.

– И вот. А он мне взял и улыбнулся. И я понял, что ничего он мне худого не сделает, раз так улыбается. Я у него спросил – мол, ты чего тут? Заблудился? А он так вроде подумал и кивнул. А я ему – тебя как звать, Алеша? Он опять так вроде подумал и кивнул.

– Почему Алеша?

– Ну… – Валериан почему-то смутился. – Да внук у меня был. Помер. И я…

– А ведь похож, – вдруг перебил его Васильев, который ни разу не видел сгинувшего внука своего приятеля. – И правда похож…

– Ну, Володя, ты давай покороче. И по существу, – велел князь Туманов своему приятелю и подчиненному. – Ты у нас гейм-дизайнер или я?

– Игровед, – обиделся Володя, не терпевший новомодные иностранные словечки.

– Ну, игровед. Поведай, что ты там наведал.

– Вот, значит. Я проработал негативный сценарий.

– Это я понял. Хорошо получилось. В смысле, с негативом. Значит, говоришь, в политическом плане мы потеряли Польское царство, Финляндское княжество, Прибалтику, Малороссию…

– Прибалтику позже.

– А, ну да.

– Еще Крым.

– Ну, вообще, – возмутился князь. – Крым-то зачем? У меня там дача, между прочим. Тебе-то хорошо, ты кто – крестьянский сын? Конечно, это у нас малоимущим крестьянам по записи участки под Ниццей дают, а нам, потомственным дворянам, что делать? Выкручивайся, как хочешь, хоть столовое серебро продавай.

– Я не малоимущий, – обиделся Володя. – У моего папы – конезавод. И мой папа, кстати, был выборным графом пять лет. И уездным предводителем. Потом надоело, говорит, много времени занимает, на завод времени не оставалось.

– Ну, ладно, – согласился Туманов. – Тогда тебе тоже сложно. Кстати, не хочешь участок в Калифорнии? Недорого, сто рублей первый взнос. А климат хороший и расстояние.

– Чего в нем хорошего-то, в расстоянии?

– Для подарка хорошо. Я вот теще подарил. И ты возьми на будущее, потом пригодится. А в Крым я сам буду ездить, мне там нравится. Море чистое. Так, ладно, вернемся к твоей идее. Значит, Крым там потеряли. Что еще?

– Да много всего. Я вот тут набросал. С деталями.

Володя придвинул поближе к начальнику распечатку. Произносить вслух ему это все лишний раз не хотелось.

Он знал, что когда кошмарная история воплотится на бумаге, а потом полностью – в движении и цвете, со временем она перестанет мучить его по ночам. Так случалось всегда. Нужно только отыскать переломный момент, повернуть ключ, открывающий дверь в другую реальность, где все будет правильно и хорошо.

Но все равно ему не хотелось лишний раз возвращаться в свой кошмар.

– М-да, – сказал князь, отодвигая распечатку. – Однако. Фантазия у тебя, Володька. Столько крови. И смертей. Массовые расстрелы по ночам. Бессмысленные пытки. Страх. Молчание. Эти… черные воронки у подъездов. У меня мороз по коже, правда. Своих же людей. Своих самых лучших людей. Нет, совершенно ничего удивительного, что у них после всего этого сейчас, как бы в наше время, с экономикой беда. Удивительно, как они вообще выжили. Но как это могло быть все, а?

– Понимаете, – смущенно сказал Володя, чувствуя себя так, будто оправдывается за то, что придумал. – Как-то… это как снежный ком. Когда катится с горы и уже не остановить. Как лавина. Когда она уже сорвалась, она может только лететь вниз. Пока не накроет всех, кто на пути. Пока не закончится гора.

– Или убийца.

– Что? – Володя вздрогнул под пристальным взглядом князя.

– Маньяк, который уже не может остановиться. Ему надо больше и больше. Яд в крови. Бешенство, когда очень хочется пить, и никак не можешь напиться. Слушай, тут надо бы кино снять. Что-нибудь эпическое. В современных технологиях. С эффектом присутствия. Три-дэ. Давай сценарий и на Петербург-фильм отдадим, а? Если у меня после твоей бумажки мороз по коже, что будет у тех, кто это увидит?

– Кино нельзя.

– Почему?

– Там нет второго шанса.

– Так его Володя, и не бывает. На самом-то деле.

– Бывает, – мотнул головой Володя. – Иногда.

Князь помолчал, постукивая пальцами по краю стола. Спросил, дерганно улыбнувшись:

– Этот Туманов, которого зарубили в Пятигорске в восемнадцатом, как бы мой предок, что ли?

– Может, – смутился Володя. – То есть, я не специально… я не знаю…

– Ничего, – махнул рукой князь. – Ничего. Это полезно, знаешь, иногда подумать, что тебя могло вообще не быть на свете. Помогает… оценить некоторые вещи заново. Да, кстати…

– Что?

– Ты откуда это все берешь?

Володя замялся. Потом решился.

– Из снов, – сказал он. – Сны мне такие бывают. Яркие. Как бы видения.