Драккус сорвался с места и пустился бежать, с безумной энергией ломясь вниз по склону. Я слышал, как он крушит и грызет деревья; снова раздался рев.

Я включил свою симпатическую лампу, подошел к Денне и сильно ее потряс.

— Денна, Денна! Ты должна проснуться!

Она едва шевельнулась.

Я приподнял ей веко и проверил зрачки. Они не выказали прежней медлительности и быстро сжались в ответ на свет лампы. Значит, деннеровая смола наконец вышла из организма, теперь это уже просто изнеможение, и ничего больше. На всякий случай я приподнял оба ее века и снова поднес лампу.

Да, зрачки пришли в норму, с Денной все в порядке. Словно чтобы подтвердить мой вывод, Денна сердито нахмурилась и отвернулась от света, пробормотав что-то невнятное и совершенно не подобающее даме. Я не все разобрал, но слова «шлюходер» и «отвали» повторялись не единожды.

Я сгреб ее вместе с одеялами и осторожно снес вниз, на землю, положив под каменную арку. Когда я подтыкал одеяло, она вроде бы проснулась.

— Денна?

— Шо там? — пробормотала она сквозь сон, ее глаза под веками еле двигались.

— Денна! Драккус идет в Требон! Мне придется…

Я запнулся из-за того, что она соскользнула обратно в беспамятство. Но я также не очень-то представлял, что мне придется делать.

Надо было действовать. Обычно драккус не сунулся бы в город, но обезумевший от наркотика, да еще с манией, — я не представлял, как на него подействуют праздничные огни. Если он устроит в городе погром, это будет моя вина. Я должен что-то сделать.

Я бросился на вершину серовика, схватил обе сумки и спустился обратно. Вытряхнув все вещи на землю, я схватил арбалетные болты, завернул их в рваную рубашку и запихал обратно в сумку. Туда же я сунул железную чешуйку и бутылку с брендом, уложенную в мешок со смолой.

Во рту у меня пересохло, так что я быстро глотнул из фляги, закрыл ее и оставил Денне. Когда она проснется, ее будет мучить чудовищная жажда.

Я забросил сумку на плечо и плотно притянул ее к спине. Потом включил симпатическую лампу, подхватил топорик и побежал.

Мне надо было убить дракона.

Я бежал через лес как сумасшедший, свет симпатической лампы дико скакал, озаряя препятствия впереди за пару мгновений до того, как я успевал на них налететь. Не слишком удивительно, что, сбегая по склону, я споткнулся и покатился вверх тормашками. Поднявшись, я легко нашел лампу, а топорик искать не стал, в глубине души понимая, что против драккуса он будет совершенно бесполезен.

Я упал еще дважды, прежде чем выбрался на дорогу, но по ней уже можно было бежать без опаски. Пригнув голову, как спринтер, я рванул к далеким огням города. Я знал, что драккус быстрее меня, но надеялся, что его задержат деревья или он собьется с пути. Если я прибегу в город первым, то смогу предупредить всех, подготовить…

Но когда дорога вышла из леса, я увидел, что огни стали ярче и больше. Пылали дома. Я слышал почти непрерывный рев драккуса вперемешку с криками и пронзительным визгом.

Перед городом я перешел на быстрый шаг, восстанавливая дыхание. Потом вскарабкался по стене одного из немногих двухэтажных домов и вылез на крышу — посмотреть, что происходит.

По всей городской площади были разбросаны горящие дрова. Некоторые из ближайших домов и лавок были пробиты насквозь, словно гнилые бочонки, и почти все горели. Огонь лизал дранку крыш. Если бы не вечерний дождь, уже полыхал бы весь город, а не только порушенные дома вокруг площади. Однако это был всего лишь вопрос времени.

Я не мог разглядеть драккуса, но слышал ужасный шум, который он производил, катаясь по руинам горящего дома. Высоко над крышами взвился всплеск синего огня, и снова раздался рев. От этого звука я покрылся потом: кто знает, что происходит в одурманенном наркотиком мозгу ящера?

Везде были люди. Одни стояли, как громом пораженные, другие в панике бежали к церкви, надеясь, что их спасет высокое каменное здание или огромное железное колесо над входом, призванное защищать от демонов. Но двери церкви были заперты, и людям приходилось искать спасения в других местах. В окнах виднелись перепуганные плачущие лица, но многие из горожан все же сохранили присутствие духа и уже организовали цепочку из ведер — от городской цистерны на ратуше к ближайшему горящему дому.

И тут я понял, что мне делать. Ощущение было такое, будто я вышел на сцену: страх и колебания покинули меня. Все, что мне оставалось, — сыграть свою роль.

Я перепрыгнул на соседнюю крышу, потом дальше и дальше, с одной на другую, пока не оказался на доме рядом с городской площадью, где разлетевшиеся из костра поленья подожгли крышу. Оторвав толстый кусок дранки, горящий с одного конца, я бросился к ратуше.

Я пробежал всего две крыши и вдруг поскользнулся. Слишком поздно я понял, что перепрыгнул на трактир — он был крыт не деревом, а глиняной черепицей, скользкой от дождя. Падая, я изо всех сил старался не выпустить горящую дранку, даже не пытаясь остановить падение. Я соскользнул почти до края и остановился, мое сердце бешено колотилось.

Почти не дыша, я сдернул с ног башмаки, вскочил и понесся дальше, привычно молотя по крышам мозолистыми ступнями. Я бежал, прыгал, снова бежал, соскальзывал и опять прыгал. Наконец я раскачался и ухватился одной рукой за водосточный желоб на плоской каменной крыше ратуши.

Все еще сжимая в руке горящую дранку, я взлетел по лестнице наверх цистерны, шепча беззвучные благодарности тем, кто оставил ее открытой.

Пока я несся по крышам, пламя на дранке угасло, оставив на конце ее тонкую тлеющую полоску. Я осторожно раздул огонь, и скоро он весело запылал. Разломив дранку пополам, я бросил половину на плоскую крышу внизу.

Потом повернулся и оглядел город, отмечая самые большие пожары. Шесть из них были особенно плохи: языки пламени взлетали высоко в небо. Элкса Дал всегда говорил, что все огни — это один огонь, и все огни подвластны симпатисту. Прекрасно, все огни — один огонь. Как и огонь на этом куске дранки. Я пробормотал заклинание и сфокусировал алар, затем торопливо нацарапал ногтем на дереве руны «уле», «доч» и «песин». За это короткое время вся дранка уже задымилась, обжигая мне руку.

Я уцепился ногами за ступеньку лестницы и свесился глубоко в цистерну, погрузив дранку в воду. На секунду мою руку охватил холод, но вода тут же нагрелась. Хотя щепка была уже под водой, я видел, что ее краешек все еще тлеет.

Второй рукой я вытащил нож и загнал его сквозь дранку глубоко в стенку цистерны, пригвоздив свою самодельную сигалдри под водой. Без сомнения, это был самый быстрый и самый халтурный теплоем из всех, когда-либо созданных.

Вернувшись на лестницу, я оглядел благословенно темный город. Огни притухли и во многих местах обратились в тусклые угли. Я не погасил пожары совсем, только притушил их настолько, чтобы дать горожанам с ведрами справиться самим.

Но работа была сделана только наполовину. Я спрыгнул на крышу и подобрал брошенную половину дранки; она все еще горела. Потом соскользнул по водосточной трубе на землю и побежал по темным улицам, через городскую площадь — к тейлинской церкви.

Я остановился под огромным дубом, который рос перед главным входом и пока еще не расстался с пожелтевшим лиственным убором. Опустившись на колени, я открыл сумку и вытащил промасленный кожаный мешок с оставшейся смолой. Потом вылил на него бутылку бренда и поджег от щепки. Он быстро вспыхнул, сочась едким, сладко пахнущим дымом.

Потом я зажал плоский конец дранки в зубах, подпрыгнул, ухватился за нижнюю ветку и начал карабкаться на дерево. Это было легче, чем лезть по стене, и я забрался достаточно высоко, чтобы легко перескочить на широкий каменный карниз под окном второго этажа церкви. Перед тем как прыгнуть, я отломил от дуба прутик и сунул в карман.

Я прополз по карнизу туда, где висело железное колесо. Лезть по нему было быстрее, чем по лестнице; железные спицы под мокрыми руками казались на удивление холодными.