Их там стояли сотни. Не шелохнувшись.

Нормальные люди не пришли, чтобы послушать нас. Это сделали вампиры.

Астор Михаэле был целиком и полностью прав. Наши настоящие зрители нашли нас по запаху.

— Вот дерьмо, — пробормотал рядом со мной Захлер.

Они зашевелились, в полном молчании — очарование песни ослабевало. Глаза вспыхнули голодным огнем.

— Нужно продолжать играть, — сказала я.

— Нужно удирать, — прошипел Захлер и попятился.

Толпа зашевелилась снова. Один из них двинулся к сцене, волоча ноги и щуря глаза от света.

— Захлер, остановись, — сказал Мос. — Это как с твоими псами. Не показывай, что боишься.

— Мои псы не едят людей!

Во тьме позади послышались новые звуки. Конечно, инферны перед нами были не единственными зрителями. Они стояли везде вокруг…

— Алана Рей права. Нужно продолжать играть, — сказала Минерва, — Мы не должны разочаровывать своих почитателей.

Она поднесла микрофон к губам и начала напевать.

Из усилителей полилась феерическая мелодия, безымянная, бесформенная, из которой мы сделали свою самую медленную песню: «Миллион стимулов для движения вперед».

Инферны начали успокаиваться.

К Минерве присоединилась Перл, растопыривая над клавиатурой пальцы, чтобы брать долгие, звучные аккорды. Потом вступил Мос: его быстрые ноты кокетничали с бессловесной мелодией Минервы, подталкивая ее перейти к стихам.

Начала играть я, сначала мягко проведя барабанными палочками по всем ведрам, а потом перейдя к медленным ударам. Наконец к нам с явной неохотой присоединился Захлер, его бас зарокотал во тьме.

Инферны по-прежнему не двигались, глядя на нас немигающими глазами.

Мы играли, пытаясь не думать о своей наводящей ужас публике, но к концу стали убыстрять темп — наш страх, в конце концов, прорвался в музыку. Закончили мы неистовым повторением одного и того же аккорда, внезапно оборвавшегося в молчание.

Я посмотрела во мрак.

По-моему, их стало раз в пять больше.

— Проблема налицо, — сказал Захлер.

Волнение пробежало по армии оборванцев перед нами. Один из них испустил низкий, голодный стон. У меня по спине потекли струйки пота, холодные, как ночной воздух.

— Мы не можем прекратить играть! — сказала я.

— Что? — прошипел Захлер. — По-твоему, их мало собралось? Хочешь еще больше?

Мос сделал шаг назад, руки у него дрожали.

— А что, если ни один червь не вылезет?

— Ребята, — сказала Минерва прямо в микрофон, ее голос разнесся по всему парку, — не думаю, что у нас есть выбор.

Несколько инфернов начали продвигаться вперед, блестя в лунном свете зубами, согнув пальцы как когти.

— Мин права, — пробормотала Перл.

— Пьесу номер два? — спросил Захлер и начал играть, не дожидаясь ответа.

Все тут же подключились, в очень жестком ритме.

Даже охваченная ужасом, я спрашивала себя, какой наша игра кажется инфернам, любят ли они на самом деле музыку, или просто определенный набор звуковых волн действует на них успокаивающе, как, возможно, Моцарт на растения. Они не пританцовывали, не толкались и не подпевали. Почему они слушают нас, вместо того чтобы съесть?

Я начала убыстрять темп, втягивая остальных делать то же самое, почти так же быстро, как играла «Токсоплазма», — музыка для насекомых.

Потом вступила Минерва, завыла свои бессмысленные слоги, и поле зрения передо мной замерцало; это было похоже на огни фейерверка, падающие в воздухе, словно ветки плакучей ивы.

Что-то пробежало по толпе, внезапная волна движения, и на один ужасный момент у меня мелькнула мысль; а что, если наши чары разрушились? Однако армия оборванцев не кинулась на нас; вместо этого вся их огромная масса повернулась как единое целое — словно стая птиц.

На мгновение показалось, что инферны танцуют… но это было что-то намного лучшее. Или худшее, в зависимости от того, чем все обернется. Наконец-то земля начала содрогаться.

Они были наготове. Они почувствовали запах: ненавистный червь поднимался к поверхности. В своем уме они были или нет, паразит внутри каждого узнал запах своего естественного врага.

Грохот нарастал, и я еще больше убыстрила темп.

Червь прорвался наружу ровно в тот момент, когда мы хором затянули первый припев. Он раскидывал землю и черную воду, несколько тел взлетели в воздух. Но это были инферны, а не какие-нибудь несведущие ребята из ночного клуба, и толпа не запаниковала и не побежала. Они со всех сторон набросились на монстра, разрывая его пульсирующие бока когтями и зубами.

Ангелы тоже не сидели без дела. Они выскакивали из-за деревьев, падали с крыши амфитеатра, на ходу выхватывая мечи. Врывались в толпу и сражались бок о бок с инфернами. Огромный червь вопил и извивался.

А мы все продолжали играть. Покончив с песнями, мы без остановки перешли к синглу. Пространство вокруг изменилось. Голос Минервы выглядел по-новому — как сверкающие линии силы, связывающие ангелов и инфернов в единое мощное целое. Низкие, громоподобные ноты Захлера щупальцами тянулись вниз, стягивая, закрывая под врагом разверстую землю, не давая ему возможности покинуть поверхность. Я чувствовала ход схватки всем телом, барабанные палочки мелькали, словно мечи внизу.

Прошла, казалось, целая вечность, и музыка наконец смолкла, ее мощный механизм «выпустил пар». Мы, все пятеро, были совершенно без сил.

Я перевела взгляд в парк.

Инферны разорвали червя на огромные куски и разбросали по всему развороченному бетону. Эти куски все еще подергивались, как будто пытаясь зарыться в землю.

Некоторые инферны рылись в останках, поедая их…

— И что теперь? — спросил Захлер, когда последние отзвуки музыки смолкли.

Армия инфернов намного превышала толпу на нашем первом выступлении; наверно, несколько тысяч их откликнулось на призыв нашей музыки и смертные вопли червя.

В массе своей они по-прежнему выглядели голодными.

В стороне стояли ангелы, покрытые черной водой и кровью, и нервно поглядывали на инфернов.

— Ребята! — закричала нам Ласи. — Продолжайте играть!

Что мы и сделали.

Той ночью все вместе мы убили пять червей, играя до самого рассвета.

Свет разливался по небу, розовые облака запылали оранжевым, и, в конце концов, наша зловещая публика начала рассеиваться. Удовлетворенные битвой, насытившие свой голод, инферны исчезали за деревьями, убегали в темные проулки города.

Мы просто падали на сцене один за другим. Пальцы Захлера кровоточили, и свою последнюю песню Минерва практически прохрипела. Даже ангелы еле держались на ногах. Покрытые кровью, черной водой и ошметками студенистой плоти, они дрожащими рукам очищали свои мечи.

Я скрючилась на бетоне, дрожа от предрассветного холода. Руки болели, тело продолжало содрогаться в такт музыке, и мерцающие галлюцинации искажали все, что я видела.

И все же я улыбалась. Примерно в середине концерта мой моральный риск ускользнул во тьму.

И это ощущалось как нечто очень реальное.