Похоже, что Тито наплел Бартону порядочно небылиц. Так, он говорил, что запрещал расстреливать немецких пленных и совсем не пил спиртного во время второй мировой войны. Бартон не заметил, что это находилось в явном противоречии с рассказом о встрече с Черчиллем. У актера также сложилось впечатление, что диктатору никогда не приходилось сталкиваться с «обычными людьми» и что он был окружен «атмосферой страха». Однако Бартон ни разу не слышал, чтобы в адрес Тито сказали хоть одно плохое слово.
– Я спросил у Бранки, одного из старейших югославских актеров, почему никто, ну действительно никто, никогда не говорил плохо о Тито. Что это – осторожность или страх? Бранка ответил: «Ни то и ни другое». Для старшего поколения Тито все еще оставался образцом отца новой Югославии, а младшее поколение просто не знало другого президента[481].
Ричард Бартон находил Йованку назойливо-утомительной, и к такому же мнению начинал приходить и Тито. Это заметил сэр Фитцрой Маклин, который часто виделся со своим старым приятелем в 70-е годы, когда Тито предпринял глобальное турне. Последним этапом у него тогда оказался Вашингтон. В американской столице его уговаривали перед возвращением в Европу сделать небольшой крюк, залетев в Канаду, где в одном из университетов ему должны были вручить диплом Почетного доктора. На следующий после церемонии вручения день Маклин, который был главным инициатором поездки в Канаду, присоединился к чете Тито, и они вылетели на частном самолете в Лондон. Позднее Маклин так описывал этот перелет своему биографу:
Я изо всех сил пытался не задремать и уловить смысл того, что он говорил по-сербскохорватски, и в общем-то это мне удавалось. Тито ворчал на свою жену за то, что она вскакивала с места и смотрела в иллюминатор.
– Там ничего нет, одно море, – сказал он.
– Нет. Там видна вся Новая Шотландия, – возразила Йованка. А затем она язвительно сказала мне: «Он любит всегда быть правым».
Я подумал, что она делает большую ошибку. Подали завтрак. Тито посмотрел на свои часы и сказал: «Семь часов утра по канадскому времени, час ночи по лондонскому. Пора пить виски».
Принесли огромные порции омлета и бокалы с виски. Вскоре миссис Тито опять принялась за свое:
«Ты уже второй раз за сегодняшний день пьешь виски», – сказала она. И я опять подумал: «Ты делаешь фатальную ошибку». Так оно и случилось. Довольно скоро после этого миссис Тито исчезла, или, выражаясь канцелярским языком, произошла административная перестановка[482].
Когда в кругу дипломатов заметили, что Йованка больше не появляется с Тито на официальных и неофициальных мероприятиях, телекомпания Си-Би-Эс попросила Маклина поднять этот вопрос в интервью с Тито. Маклин отказался, но вопрос этот, тем не менее, был задан Тито Уолтером Кронкайтом. Тито, нимало не смутившись, ответил, что в восемьдесят пять лет у него крепкие нервы, но и они не выдержали постоянного ворчания его бывшей жены. В стране, где в новый рост вставала тревожившая всех проблема межнациональных отношений, такое обращение Тито с Йованкой было воспринято некоторыми как угроза ее землякам-сербам в Хорватии.
Сэр Фитцрой Маклин приводит несколько курьезных, почти анекдотичных историй из жизни Тито, касающихся Маргарет Тэтчер и принца Уэльского.
Посещение Тэтчер, тогда еще лидера оппозиции, Югославии состоялось вскоре после ее визита в Китай. Тито заговорил об этой стране, и у них возник спор о мадам Мао.
– Конечно, – сказал Тито, глядя миссис Тэтчер прямо в глаза, – я не доверяю женщинам, которые вмешиваются в политику.
Миссис Тэтчер резко осадила его:
– Я не вмешиваюсь в политику, я и есть политика.
По словам сэра Фитцроя, Тито пришел в восхищение, и отношения между ними наладились. Тито не упускал случая поддеть особ королевской крови. Во время официального визита принца Чарльза в Югославию его сопровождал сэр Фитцрой, который привез Тито несколько бутылок знаменитого солодового виски «Макфен». На официальном приеме, к большому разочарованию принца, подали «Шивас регал», и он обратился к Тито:
– А разве мы не можем открыть бутылочку-другую того виски, что привез Фитцрой?
– О, нет, – ответил Тито. – Мы будем держать его для особых случаев[483].
Тито заболел в начале января 1980 года. Его положили в госпиталь в Любляне, где хирурги ампутировали ему сначала одну, а затем и другую ногу. Его навещали сыновья и Йованка, которая глубоко переживала болезнь мужа. За Тито ухаживали католические монахини. Скорее всего, это было сделано по его личной просьбе. Данное обстоятельство навело многих на мысль, что Тито никогда, по крайней мере в душе, не переставал быть верующим. Люди вспомнили замечание, сделанное им в ходе беседы с одним церковным деятелем в 1945 году: «Я, как католик…»
Джилас написал, что Тито не исключал идею бессмертия. Врачи сохраняли жизнь Тито до 4 мая. Создавалось впечатление, будто вся страна боится его ухода из жизни. На похоронах присутствовали старые товарищи по оружию, в том числе Дикин и Маклин, а также Маргарет Тэтчер, ставшая к тому времени премьер-министром, Брежнев, вице-президент США (президента Картера критиковали за то, что он не приехал лично) и многие руководители стран «третьего мира», включая прослезившегося Кеннета Каунду.
Тело Тито поместили в мавзолей неподалеку от его резиденции в Дединье, пригороде Белграда.
ГЛАВА 17
Переоценка роли Тито
В то время как врачи трудились изо всех сил, искусственно поддерживая жизнь в организме Тито уже после того, как он исчерпал все свои возможности, его преемники взывали к народной памяти о Тито в надежде сохранить единство страны.
Почитание Тито, которое началось в горах Боснии в 1943 году, продолжалось и в последующие годы его жизни. С этой целью проводились различные официальные мероприятия, например, эстафетный бег в день рождения вождя. В школах изучались биография Тито и его выступления. На стенах официальных учреждений, магазинов и кафе висели портреты Тито и плакаты с его изречениями. О нем слагались песни. Сам Тито принимал меры к тому, чтобы эта кампания не перехлестывала через край, не выходила за пределы разумного и не превращалась в культ личности, окружавший Гитлера, Сталина и Мао Цзэдуна. Он не возводил в свою честь храмов, не собирал грандиозных манифестаций типа нюрнбергских. В частных беседах Тито всегда вел себя непринужденно и приветливо. В сериях телевизионных интервью, данных им в 70-е годы, Тито производил впечатление доброго, старого дядюшки, а не всемогущего, грозного повелителя, короля-солнце. И лишь после смерти вождя почитание Тито было возведено в степень культа. Казалось, будто ради сохранения Югославии все надеялись на сверхъестественное чудо, на то, что Тито окажет им помощь даже с того света. В среде коллективного руководства, о котором иногда со смехом говорили «Тито и восемь гномов», родился абсурдный лозунг: «После Тито – Тито!».
Каждый год в течение следующих десяти лет 4 мая в 15 часов 05 минут по всей стране раздавался вой сирен, и все население должно было застывать в двухминутном молчании. Представители армии возлагали венки на могилу человека, о котором они до сих пор говорили как о «нашем верховном главнокомандующем». В 1989 году организация ветеранов в четвертый раз выдвинула кандидатуру Тито на присвоение звания Народного Героя.
В 1984 году был принят специальный закон об ужесточении наказания для лиц, виновных в оскорблении памяти Тито. Количество городов, переименованных в его честь, возросло до восьми, по одному в каждой из шести республик, а также в автономных областях Воеводина и Косово. После смерти Тито в печати появились десятки статей, прославлявших его жизнь.
