В общем, до того тошно было думать про отдых, что Паша забыл про него, пока в бухгалтерии не напомнили про отпускные. Пустячок, а приятно, словно достал из шкафа старые штаны, а там в заднем кармане соточка. И теперь ему стало даже радостно, что он сможет забыть обо всем. О Карташовой с ее сладостями и прочими плюшками, о начальстве, о нервотрепке… Рванет в теплую страну, себя прожарит, а если повезет, то и какую-нибудь легкомысленную курортницу… Это ж не Ника, с которой надо, чтобы все серьезно. Небось, грезит о белом платье, фате и лимузине с цветами на капоте. А ему такие сложности ни к чему сейчас. Возни много. Не двадцать лет, чтобы сначала бросаться, брызжа гормонами во все стороны, а потом думать. В конце концов, не заслужил он, что ли, для себя пожить? Кредит за машину выплатил, сестру младшую, Катьку, и в институт, и замуж… И даже осенью им деньгами помог, когда они племянником порадовали. И роды организовал по знакомству в лучшем виде… Эх, молодые оба, студенты, а все туда же… Ладно, не он муж — не его проблемы. У него-то, как раз, с головой все в порядке. Захотел на море — поехал на море.

С этими мыслями Паша и подрулил к палате Карташовой. И замер в дверях: она стояла рядом с Якушевой, той самой старушкой с непроходом, и навинчивала ей бигуди. По всей тумбе громоздились тюбики и склянки, несло мылом и сиренью, в воздухе разливался женский смех.

— Ох, Павел Дмитриевич, — притворно засмущалась Якушева. — У нас тут дамская минутка.

— Да, не смотри, — Ника задорно ему подмигнула.

Паша пытался что-то произнести, но не мог. Ее перевели в палату вчера, а тут уже ничего не узнать. И откуда у Якушевой этот игривый халат с розочками?

— Красиво, правда? — Ника проследила за его взглядом. — Я Лену попросила. Он новый совсем, а мне в груди не сходится. И я подумала, почему бы его Лидии Семеновне не предложить? Глянь, как хорошо.

Паша окинул взглядом койку старушки. Два дня намекал санитарке, чтобы она сменила белье, а Ника пришла — идеальная белая простынь разглажена, как в казарме, пододеяльник без комков. Совпадение? Или она вынесла санитарке мозг, как выносила ему? Нет, Якушеву было, конечно, жаль, родня ее навещала редко, никто не совал персоналу каждый день в карман «спасибо». Но ведь он врач, в конце концов, и не может своими руками…

— А мы сейчас чай будем, — кокетливо сообщила пожилая дама. — Хотите с нами?

— Какой чай? Я же говорил насчет сладостей…

— Вот как тебе не стыдно сомневаться! — воскликнула Ника и указала на стол: там рядами стояли баночки с детским фруктовым пюре и йогурты. — Лена принесла. Должны же мы хоть как-то отметить День Победы.

Паша не знал, как реагировать.

— Ты почему скачешь? — нахмурился он. — Это что, косметика?

Действительно, Ника явно опять добралась до раковины: ее волосы распушились и отблескивали на свету золотистыми искорками. Лицо посвежело, на глазах появились тонкие стрелки. И влезла в спортивный костюм… Чего это она так нагибается? Молнию можно был и повыше застегнуть…

— Мы ждем гостя, — заговорщически сообщила Якушева.

Даже Пронина на койке у окна хихикнула.

— Это кого? — как можно равнодушнее поинтересовался Паша.

— Его самого, — Ника выразительно округлила глаза.

Исаеву не надо было объяснять: он сразу понял, что речь идет про объект галлюцинаций. И Карташова до сих пор считает, что шеф и правда героически ее навещал. Что ж, с одной стороны, было бы дико забавно посмотреть после этого на их разговор, с другой, теперь все не ограничится надутыми губками. Ника его убьет.

— Ладно, дамы, в таком случае, не буду вам мешать, — и Паша резко развернулся к выходу, но в дверях столкнулся с незнакомцем.

Даже в бахилах и халате для посетителей это был аполлон с журнальной обложки. С рекламы одеколона или пены для бритья. И Паша в одно мгновение понял две вещи: это именно тот человек, о котором бабы грезят в реанимации, и после такого у него, простого хирурга, с Никой нет ни малейшего шанса.

Достаточно было взглянуть на Якушеву: даже она моментально забыла о существовании своего любимого доктора и теперь втрое усерднее строила глазки этому Марку. И брутальная Пронина, водитель троллейбуса, потянула полную руку с обручальным кольцом, чтобы поправить волосы. О Нике и говорить не стоило. На ее лице отражалась готовность сделать все, что угодно. Вывернуться наизнанку, выпрыгнуть в окно, станцевать, а потом подать этому мужику Пашину голову на блюде… Все, что угодно.

— М… Марк Андреич… Марк… Ты пришел, — заикалась она. — Познакомься, это Паша Исаев, хирург. Он меня просто спас, ты не представляешь, какой талантливый! Паш, это Марк Веселовский.

Никин принц протянул руку Исаеву. Черт, да у него даже маникюр лучше, чем у некоторых женщин. И пожал идеально: не слишком сильно, но и не слабенько или брезгливо.

— Мы очень вам благодарны, — произнес Марк голосом заправского кобелины.

Пашу чуть не разорвало от негодования. Кто это мы, твою мать?! Николай второй? Или мы с Никой? И какого хрена вы с Никой, если ты неделю про нее не вспоминал?! Но внешне Исаев оставался спокойным и даже смог выдавить из себя некое подобие улыбки.

— Такая уж работа — спасать жизни, — изрек он чересчур низко, почти басом.

Что за ересь?! Что он несет? И что у него с голосом? Ну и дурень!

— Всегда восхищался вашей профессией, — вежливо ответил Марк и отвернулся к Нике, давая понять, что с Пашей разговор окончен. — Вероника, ты прекрасно выглядишь. Я так переживал, когда тебя увезли… А потом Алла Михайловна рассказала про все эти осложнения. Рад, что все кончилось хорошо. Держи, это тебе.

И он извлек из-за спины букет. Явно стоимостью в половину Пашиной зарплаты. Нет, не большой, но до жути дизайнерский. Какая-то ветка, неизвестные цветы… И все тетки в палате поразевали рты.

— Может, поговорим в коридоре? — предложила Ника.

Они вышли, и Паше оставалось только беспомощно наблюдать, как Марк, придерживая Карташову за локоть, уводит ее в укромный тупик.

— Была бы я лет на сорок моложе… — вздохнула Якушева.

— А я килограмм на двадцать легче, — добавила Пронина.

— Так, а вам УЗИ уже сделали? — Паша обрушил все раздражение на водительницу.

— Нет еще…

— Надо было подойти на пост и напомнить! Бардак, ничего не могут… Берите полотенце, сейчас за вами придут.

Исаев вылетел из палаты, рванул к сестрам. На его удачу одна из них как раз болтала по телефону и явно не о работе. Паша с облегчением уцепился за этот повод, отчитал несчастную женщину, отправил ее за Прониной.

— И там у Карташовой цветы, скажите, чтобы убрала, — бросил он ей вслед.

— Пал Дмитрич, вы же сами на той неделе разрешили Мельниковой…

— Мало ли, что было на той неделе! Ясно же сказал: убрать! Не положено! А если аллергия у других пациентов? Вы что, учить меня собрались?

Он добавил бы еще что-то, но сестра предусмотрительно растворилась в одной из палат. Пришлось возвращаться в ординаторскую. Но едва он насыпал растворимого кофе и включил чайник, собираясь засесть за истории, — только от руки, Боже упаси от здешних высоких технологий, — как в дверь настойчиво постучали, и Паша услышал голос Надежды Сергеевны.

— Здравствуй, Павлик! — заглянула она, а следом и большеглазая хрупкая Алинка.

Ее Исаев по детству почти не помнил, слишком большой разрыв в возрасте. Она лепила куличики, когда он уже покуривал за гаражами. Да и Катька с ней почти не играла, у девочек два года разницы — уже повод для снисходительности и презрения. Алина Карташова была мелкотой и для него, и для его сестры, поэтому знал он ее только визуально. Но вела она себя, почему-то, будто они были старыми приятелями.

— Привет, Исаев, — залихватски поздоровалась она, накручивая на палец прядь темных, как у Ники, волос, и с любопытством огляделась. — Здорово у вас тут. А я думала, в больницах только кафель, койки и железные скамейки.

— Представляешь, она у нас ни разу не лежала в стационаре, — пояснила тетя Надя.