Понятые и потерпевшие, пристроясь кто где сумел, рассматривая с прежним интересом Редозубова, ждали от него каких-то специальных милицейских действий, результатом которых явилось бы раскрытие кражи магнитофона западногерманской фирмы «Телефункен».

— Что ж, приступим, — тяжело вздохнув, произнес Редозубов и еще раз с глубокой тоской оглядел погром.

— Может быть, я вначале приберу немного? — робко предложила жена вертолетчика.

«Раньше надо было прибрать!» — раздраженно подумал Редозубов, но вслух лишь сухо сказал:

— Нет, прибирать ничего не нужно.

Затем взял ручку и, притулившись на углу полированного стола, принялся быстро писать. «Дом № 43 по ул. Карла Маркса расположен метрах в 50–55 от дороги, ведущей в аэропорт, но с дороги не просматривается, так как скрыт от нее подлеском. С северо-востока к дому прилегает сосновый бор; расстояние от стены до ближайшего ствола дерева составляет»… Понятые и потерпевшие, оживленно обсуждавшие до этого обстоятельства кражи, почтительно примолкли, прислушиваясь к скрипу автоматической ручки. Подробно описав расположение дома, квартиры, устройство оконного переплета, расположение осколков стекла на полу (на двух из них были отпечатки пальцев, и Чиладзе распорядился их изъять), указав, что на подоконнике рассыпано несколько хвойных иголок, «видимо, занесенных ногами преступников» (подобные предположения, как позже выяснилось, в протоколе осмотра фиксироваться не должны), — Редозубов приступил к ближайшему от окна углу, заваленному одеждой, керамическими изделиями и другими предметами, непонятно почему оставленными преступниками без внимания. Так, под грудой одежды оказались: кинокамера «Кварц», транзисторный приемник «Ленинград-002», два кримпленовых отреза и многое другое, да и сама одежда представляла немалую ценность.

Когда Редозубов покончил, наконец, с углом и взглянул на часы, выяснилось, что с момента прихода понятых прошло два часа. Графа «Результаты осмотра» разрослась до шести страниц, а ведь это было лишь начало! Двигаясь такими темпами, нечего было и надеяться закончить осмотр хотя бы к утру. «А нужно ли все это?» — подумал вдруг Редозубов. Конечно, погром в квартире представляет собой обстановку места происшествия и, возможно, имеет значение для дела. Он вспомнил, с каким тщанием описывал следователь Андреев беспорядок в орсовском киоске, но ведь там беспорядок был делом рук преступников, а здесь?.. «Разгильдяйка!» — подумал он, невольно взглянув на жену вертолетчика. Та кротко улыбнулась.

— Устали? — сочувственно спросила она. — Может быть, чашечку кофе?

— Тамара Михайловна, можно — я сварю? — спросила жена молоденького пилота.

— Сделайте одолжение, милочка, я знаю, вы мастерица.

Жена молоденького пилота вскочила с ковра и, вскинув руки, отчего рубашка ее задралась чуть ли не до подмышек, выбежала из комнаты. Молоденький пилот, слегка побледнев, направился следом.

— Молодежь, — понимающе произнесла жена вертолетчика. — Друг от дружки ни на шаг…

Но тут на кухне раздался какой-то грохот, звон посуды, а затем последовал возглас сдержанного вертолетчика:

— Да где же эта мельница, черт бы ее побрал.?!

— Извините, — сказала жена вертолетчика. — Везде приходится самой. Мужчины так беспомощны, когда дело касается домашнего хозяйства!

Оставшись один, Редозубов устало опустился на колени возле непочатого еще угла и задумался. Было совершенно ясно, что если описывать все остальное так же подробно, то к полуночи он не выберется даже из этого угла. О комнате Игоря он старался вообще не вспоминать. Что же делать? Перенести осмотр на завтра? Но положено ли это? Может, ст. 178 УПК РСФСР и запрещает как раз строго-настрого прерывать осмотр, не доведя его до конца? Ограничиться общей характеристикой? «Все остальное находится в таком же беспорядке…» Но это, помимо того, что отдавало явной профанацией, насмешкой над серьезным процессуальным документом, ставило его, Редозубова, в неловкое положение перед понятыми и потерпевшими: те ведь прекрасно видели, как тщательно он описывал один угол, и пренебрежение к другому могут истолковать как недобросовестное отношение сотрудника милиции к своим обязанностям. Он вдруг вспомнил, что необходимо еще, кажется, составить схемы расположения дома, квартиры, комнат, мебели, окон… упаковать и опечатать вещественные доказательства (какие? как? чем?)… Весь этот объем не совсем к тому же ясной для него работы ставил в безвыходное положение. А Чиладзе канул как в воду.

Редозубов сел на ковер, привалившись спиной к обоям, и полез в карман за папиросами, одновременно разыскивая глазами блюдце, которое предложила вместо пепельницы хозяйка дома. Блюдце с окурками стояло возле тахты на полу, рядом с телефоном; и тут Редозубова осенило. Не тратя времени даже на то, чтобы встать, он на четвереньках добрался до тахты и, схватив трубку, как свое последнее спасение, радуясь, что в комнате, кроме него, никого нет, лихорадочно набрал номер домашнего телефона Шабалина.

— Александр Николаевич! — быстро заговорил он, едва Шабалин снял трубку. — Я хочу спросить насчет протокола происшествия места кражи!.. То есть происшествия места протокола!.. То есть происшествия про… вернее, кра…

— Редозубов, ты? — строго перебил Шабалин. — Ты что, машину по лотерее выиграл?

— Я? Нет! — возразил Редозубов. — Я просто хотел…

— Ты откуда звонишь? — снова перебил Шабалин.

— Я? С места происшествия… с кражи по улице Карла Маркса!

— Что ты там делаешь?

— Я? Тут магнитофон «Телефункен» заявляют…

— Это я знаю, мне дежурный сообщил. Я спрашиваю: что ты там делаешь?

— Пишу протокол осмотра.

— Протокол осмотра? — удивился Шабалин. — А с какой стати ты его пишешь? Где следователь?

— Следователя нет. Он в Таежном.

— Так, — подумав, сказал Шабалин. — Немедленно прекращай писать и ищи магнитофон! Протокол осмотра писать не наше дело! Мы — уголовный розыск. Еще не хватало, чтобы при наличии следственного отделения мы писали протоколы, а следователи лежали бы на печке и плевали в потолок! Не многого ли хотят!..

— Мне Чиладзе велел.

— Чиладзе? — Шабалин помолчал, видимо, размышляя. — Ладно. Чиладзе я сам потом объясню. А ты в любом случае закругляйся и занимайся делом! Ищи магнитофон! Организуй розыск по горячим следам! Вот наша работа! Я сейчас еду в Нюринь, завтра к обеду постараюсь вернуться, и будем разбираться со следователями. Пора, наконец, прекратить это безобразие! А ты пока ищи! Ищи активно!

«Значит, закругляться… Ну что ж…». Редозубов взял ручку, но тут опять нахлынули сомнения. Шабалину хорошо говорить: закругляйся!.. А как? Просто сунуть исписанные листы в папку и сказать «до свиданья»? Но для чего тогда приглашали понятых? Дать им протокол на подпись? Но ведь он не закончен!.. Что же делать?..

С кухни донесся громкий голос жены молоденького пилота:

— Нет-нет, вы сидите, Тамара Михайловна! Я сама варила, сама и отнесу! Что вы будете за меня краснеть: вдруг не получилось? А милиция в кофе разбирается! В кино видали? Когда преступников ловят, литрами кофе пьют!..

Вслед за тем дверь отворилась, и в комнату быстрым шагом вошла она сама, держа перед собой чашку с дымящимся кофе; ничуть не удивившись тому, что Редозубов сидит на полу возле телефона, держа на коленях листы протокола, она поставила чашку рядом с ним на ковер, затем, подогнув колени, присела слева от Редозубова и, привалившись к нему плечом, спросила:

— Можно взглянуть, о чем вы тут пишете, товарищ следователь?

— Я не следователь, — угрюмо ответил Редозубов.

— А кто же вы? — удивилась она.

— Инспектор.

— О! — воскликнула она. — Это еще интереснее! Вы знаете, в этом есть нечто… французское!.. Вот, например, Сименон. Или, вернее, Мегрэ!..

— Да, — пробормотал Редозубов. — И обстановка тут, — он устало обвел взглядом комнату, — как в лучших домах Парижа…

Девчонка засмеялась.

— Да вы не обращайте внимания, — сказала она, — у них всегда такой ералаш! Что же вы кофе не пьете? Выпейте чашечку, инспектор! — Должно быть, само это последнее слово, вернее, то, что она может его так запросто употребить— и не в игре, не в воображаемой ситуации, а в реальной жизни, — доставляло ей огромное удовольствие. — Пожалуйста, инспектор! — Почувствовав что-то неладное, она отодвинулась от Редозубова и оглянулась.