– Клянусь шпорами святого Георгия, сейчас он у меня узнает, что такое хорошие манеры! – бушевал фон Шамберг, порываясь уйти. – Я вспорю ему его жирное брюхо!

– Не стоит, – медленно и тихо произнесла маркиза Венджерси, делая своему отважному паладину знак сесть и успокоиться. – Не стоит, – повторила она, и в глазах ее зажегся какой-то хищный блеск. – Он безопасен, а может быть и полезным. Передайте ему, мой славный господин Рейнар, что при упоминании его имени я улыбнулась.

Приглашения на пир, следовавший за турниром, я, честно говоря, не ждал. Поэтому когда расфранченный слуга с гербом Штауфенов на одеянии постучал в мою дверь, я был несколько удивлен.

«Ну вот, началось! Не иначе как его высочество желает внести меня в праздничное меню».

Велев людям Шамберга отдыхать, я принял надлежащий вид и, пристегнув к поясу кинжал, зашагал вслед за посыльным.

Малыш Эд, следуя за мной на расстоянии двадцати шагов, страховал меня от всевозможных неожиданностей. К некоторому моему разочарованию, пиршество происходило в городской ратуше, а не в замке, который интересовал меня не только снаружи.

Первым, кого я увидел, миновав стражу, был барон Росселин фон Шамберг. Наполненный сознанием важности выполняемого им дела, он принимал оружие у приходящих гостей, оставляя господам рыцарям только кинжалы. Усыпанный бриллиантами и увенчанный золотой короной, вензель принца переливался на его плече. Сдерживая ухмылку, я традиционно поприветствовал своего турнирного соратника, но он лишь скупо кивнул, отвечая мне. По сути, он был прав, но что-то болезненно царапнуло у меня внутри.

Пир был в разгаре. Столы, как полагается, ломились от яств, и шуты уже испрыгались до изнеможения, когда герцогский слуга, склонившись в глубоком поклоне, пригласил меня последовать за ним.

– Его высочество желает видеть вас, – прошептал он.

Я встал, стараясь не привлекать внимания соседей, и направил стопы свои вслед расфранченному слуге.

«Ну что ж. Перестрелка и обмен взаимными оскорблениями закончены. Войска, сомкнув ряды, устремились в штыковую».

Что хотел сказать мне принц Оттон, если, конечно, он вообще собирался со мной говорить? С его высочества сталось бы поставить где-нибудь на лестнице пару молодцев с кинжалами, но, насколько я понимал этого достойного представителя Гогенштауфенов, для начала мой главный оппонент жаждал посмотреть в мои кристальные бесстыжие глаза. Впрочем, это ни от чего не гарантировало. Молодцы могли ждать меня на обратном пути. На их беду, будем надеяться.

Согреваемый подобными мыслями, я следовал на свою Голгофу, честно неся на ее вершину тяжкий крест.

Чей-то настойчивый взгляд впился в мое плечо и ужалил, словно шершень. Я повернул голову и увидел ярко-голубые глаза фон Тагеля, смотревшего неодобрительно и даже злобно.

«Ну вот и все, – прошептал я. – И нет боле среди моих друзей графа фон Тагеля. Печально, но факт».

Я поднялся следом за слугой, освещавшим мне дорогу факелом, по узкой винтовой лестнице в одну из боковых башен ратуши.

Итак, интересно, чего же хочет от меня Лейтонбург? Судя по тому, что, как я уже знал, большинство рыцарей, отличившихся на турнире, получило официальное предложение поступить на службу в гвардию его высочества, я тоже мог рассчитывать на что-то подобное. Однако это было более чем сомнительно.

Одно можно было сказать четко и определенно. Принц Оттон значительно усиливал свою армию. И это не следовало считать просто причудой его высочества. Подобное войско не могло существовать долго. Оно либо должно было сражаться, либо неминуемо распадалось в течение двух-трех месяцев. Судя по тому, что осень была уже близка, а осенняя слякоть, как известно, не время для войны, все, что должно было произойти, должно было случиться в течение ближайших недель, а может быть, и дней. Если учесть, что идея крестовых походов никогда особенно не грела его высочество, то наши предположения о перевороте казались мне все более и более обоснованными.

На очередном витке лестница кончилась, и мы уперлись в темную от времени дубовую дверь в частом железном переплете. Слуга сделал мне знак остановиться и постучал в нее тяжелым кольцом, торчавшим из бронзовой львиной пасти.

– Бедняга, зубки режутся, – вздохнул я, рассматривая львиную голову при свете коптящего факела. Но на душе у меня было ой как хреново!

Из-за двери послышался негромкий мужской голос, приглашавший нас входить. Слуга посторонился, пропуская меня вперед.

Комната, освещаемая светом дюжины факелов, укрепленных по три на каждой стене, была обставлена со вкусом, исключавшим женское влияние.

Гобелены, воскресавшие в памяти подвиги кого-то из героев артуровского цикла, были изрядно закопчены и давно уже потеряли свежесть своих красок. А висевшее по стенам оружие было, несомненно, подобрано большим знатоком этого предмета, и, что обращало на себя внимание, было любовно ухожено. Огромный, в полкомнаты, стол и табуреты ему под стать, относящиеся скорее к фортификационным сооружениям, чем к мебели, завершали убранство этого кабинета.

Принц Оттон в золотой тунике с тройкой черных леопардовых львов Гогенштауфенов восседал за столом, заваленным Кордильерами пергаментных свитков, и, казалось, был полностью погружен в чтение одного из них. Гусиное перо, зажатое в его пальцах, парило над пергаментом, что-то подчеркивая и исправляя.

Я поклонился. Его высочество поднял глаза и вроде бы улыбнулся. Мне не стоило обманываться насчет подобных улыбок. Принц Оттон радовался предстоящей схватке, а вовсе не присутствию славного Вальдара Камдила. Он аккуратно отложил перо в сторону и, выйдя из-за стола, сделал шаг навстречу званому гостю. Одарив меня крепким рукопожатием, Лейтонбург предложил мне сесть, указывая на один из табуретов, стоявших около стола.

– Как вам мой город? – осведомился любезный хозяин, поудобнее усаживаясь за стол и звоня в элегантный серебряный колокольчик, дотоле спокойно стоявший на одном из пергаментов.

Я сделал усилие воли, чтобы не обернуться, и со всей возможной непринужденностью заметил:

– Город великолепен. Особо восхищают чистота и порядок, царящие в нем. Мне довелось немало поездить по Европе и Леванту, но, поверьте, я нигде, ваше высочество, не видел такой чистоты.

Слуга, двигавшийся почти беззвучно, принес пару кубков, кувшин с вином и блюдо роскошных фруктов и сладостей.

Лейтонбург вновь усмехнулся:

– Я рад, что он вам понравился. Мне стоило многих усилий сделать город таким, каким вы его видите.

– Не сомневаюсь в этом, ваше высочество.

– А как вам турнир?

– Прежде всего я хотел просить извинения за тот прискорбный случай, который произошел во время турнира, увы, по моей вине. Поверьте, мне очень больно, что я стал виной ранения столь доблестного рыцаря.

Принц Оттон глядел на меня холодным немигающим взглядом своих выцветших глаз, и, дожидаясь настоящего разговора, я уже начинал замерзать под этим взором.

– Да, случай действительно прискорбный. Бедный мой Карл. Никому еще не удавалось вышибить его из седла. А уж такое… Скажите, зачем вам понадобилось выбивать дух из моего брата? Вы же не станете утверждать, что все произошло случайно?

Я развел руками: «Что ж, мой милый герцог, ты хочешь удивить меня вопросом – я удивлю тебя ответом».

– Всему виной рана, полученная мной в злополучном походе. В разгар схватки мне порой кажется, что вокруг идет настоящее сражение и… Увы, граф фон Брайбернау стал жертвой этого ужасного наваждения.

– Да, конечно. Наваждение. Я почему-то так и подумал, – произнес его высочество всепонимающим тоном, и я готов был поклясться, чго он поверил в мои объяснения не больше, чем во вторжение инопланетян или принятие магомеганства римским Папой.