Это был маленький старичок, точнее, не старичок, а человек, рано состарившийся, в нелепом темном балахоне и странного вида колпаке.

– Господин рыцарь, будьте любезны, велите своему оруженосцу вернуть меня на земную твердь, – спокойно, хотя с некоторым раздражением в голосе произнес незнакомец. – Я не наемный убийца и даже не вор. Хотя это куда более выгодное занятие, чем то, которым мне приходится зарабатывать свой хлеб насущный. У меня к вам записка от одной очаровательной дамы. – Старичок мечтательно закатил глаза. – Действительно очаровательной.

– Как ее зовут?

Посыльный пожал плечами.

– Я не спрашиваю имена своих клиентов, если они не говорят их сами.

– Ладно, где письмо?

Незнакомец протянул руку, ожидая подачки.

– На, держи. – Я кинул ему динарий.

– Премного благодарен вашей милости. Вы щедры, как и подобает настоящему рыцарю.

– Ладно, оставь благодарность на другой раз. Где твое письмо?

– Вот, ваша милость. – Он огляделся и сунул мне в ладонь свернутый кусочек пергамента. Сделав это, старичок моментально растворился во мраке.

Несмотря на поздний час, несколько слуг и оруженосцев сидели внизу, ожидая своих хозяев и коротая вечер за разговорами и карточной игрой.

Поднявшись к себе, я заказал флягу гасконского и, запалив масляный светильник, сел к столу. Записка, полученная мной, гласила: «Жду вас вечером в доме Трех Подков по улице Святого Юстиниана. Не сомневаюсь, что вас обрадует то, что я вам скажу».

– Час от часу не легче, – пробормотал я, принимая от гостиничного слуги объемистую флягу и повнимательнее рассматривая свиток. Единственное, что можно было сказать с уверенностью: рука, водившая пером, никак не была рукой писца. Начертание букв говорило о том, что человек, их писавший, не привык к частому письму. Было ли это запиской леди Джейн или же какая-то романтическая дама таким способом добивалась начала любовной интриги? А может быть, это было засадой? Тогда чьей? Лейтонбурга? Или кто-то из друзей Брайбернау решил отомстить за жестокую обиду?

Ответа не было. Ну что ж, посмотрим, что бы это значило.

– Эд, будь готов, к полуночи нам предстоит еще один визит.

– Как прикажете, ваша милость. Велите приготовить кольчугу? – пробасил Меркадье.

– Да, и возьми с собой на всякий случай секиру. Ночь может стать небезопасной.

– Тем лучше, ваша милость, – произнес мой оруженосец и, легко подхватив секиру, направился в залу точить ее.

Я уселся поудобнее и налил полный кубок вина. Что-то несомненно важное ускользало от моего внимания, и – что хуже всего – я никак не мог понять: что?

– Будь осторожен, – услышал я голос за спиной. Даже если бы у меня был десяток голов, как у какого-нибудь дракона, я все их готов был заложить за то, что он мог принадлежать только одному человеку во всех известных мне мирах.

Я резко вскочил, роняя стул.

Она стояла у окна и смотрела на меня своими огромными, бездонными, как омуты, зелеными глазами. Прекрасные каштановые волосы ее неудержимым водопадом спадали ей на плечи. И это лицо! Этот безукоризненно прекрасный лик. Лик Мадонны. Другого такого не было и быть не могло.

– Ты-ы!! – Голос мой хрипел и срывался от возбуждения.

Сомнения быть не могло! Это была она. И сколько бы ни было других, она была единственной. Анабель Соваре, графиня де Монтакур. Я видел ее. Я знал, что никакими путями она не могла появиться в этом мире, но имело ли это какое-то значение? Я видел ее.

Она сделала останавливающий жест рукой. Я знал и помнил его.

– Береги себя, мой король! Будь осторожен. Я, как обычно, жду тебя у острова. А теперь прощай!

– Погоди!

За дверью послышался до боли знакомый лязг железа. Я отскочил к изголовью кровати и одним движением обнажил меч. Рубины в его рукояти горели алым сиянием. В голове у меня мутилось, и сердце норовило сломать ребра. Вооружившись, я вновь кинул взгляд туда, где только что стояла Анабель. Там никого не было.

Зарычав от ярости, я подскочил к двери и пнул ее с такой силой, что нижняя петля, жалобно звякнув, вылетела из своего гнезда. Проход был открыт.

Площадка и лестница были забиты стражниками. Начальствующий ими вояка тыкал мне в лицо подозрительно знакомый пергамент и что-то кричал.

Первое мгновение я недоуменно глядел на него, пытаясь понять, чего он хочет?

Но тут слова: «…приказано препроводить под стражей в замок Трифель» – вернули меня к суровой действительности.

– Так выполняй приказ, дьявол тебя раздери! – взревел я, нанося нокаутирующий удар стражу порядка. Он без чувств рухнул на пол. Издав дикий рык, я бросился в атаку со всевозрастающей яростью, круша атакующих врагов.

Несмотря на численное превосходство, перевес в силе и мастерстве был на нашей стороне.

Внизу, в зале, мой славный Меркадье, подхватив одной рукой секиру, а другой – тяжеленный табурет, орудовал ими с потрясающей ловкостью, обрушивая свое грозное оружие на головы наседающих врагов. Те откатывались, но, как волны на утес, наседали вновь и вновь, откатываясь снова, оставляя на полу бездыханные тела.

Наверху, на галерее, я с остервенением берсерка крушил бедных стражников, не знающих уже, куда деваться от моего меча.

Внезапно их тактика изменилась. Будь я в этот момент в здравом уме и полной памяти, то непременно бы заметил это изменение. Но, увы, это было выше моих сил.

Стражники более не пытались достать меня, а лишь не давали спуститься с галереи. Опьяненный боевым неистовством, я ничего не замечал, самозабвенно уничтожая все на своем пути.

Но вдруг пелена тумана заволокла мой взгляд и почва заколебалась под ногами. Я затряс головой, стараясь отогнать марево. Частично мне это удалось, и я увидел в дальнем углу залы человека в длинном коричневом балахоне с капюшоном. Он опирался на длинный, изукрашенный резьбой посох.

Руки мои стали цепенеть и наливаться свинцовой тяжестью. «Маг!» – запоздало понял я, пытаясь включить психозащиту, но тщетно. Тяжесть расползалась по всему телу, парализуя волю и сбивая с ног. Пальцы сами собой разжались, и меч, жалобно звякнув, выпал из рук. Злорадствующие стражники накинули на меня густую сеть.

– Эдвар! – прохрипел я из последних сил. Он увидел меня и бросился на помощь. – Беги! Это приказ!

Теряя сознание, я видел, как он проложил себе кровавую дорогу сквозь стражу, разбил о чью-то голову табурет и, высадив окно, выскочил на улицу.

Я лежал, закрыв глаза, распластанный на сырой соломе, и тщетно искал хоть один уголок своего тела, не раздираемый тупой ноющей болью. Не найдя такового, я застонал от обиды и безысходности.

– Мастер Ханс, по-моему, он приходит в себя, – услышал я голос, глухой и далекий, словно из другого мира.

– Похоже на то. Ну-ка, сынок, сбегай сообщи, что господин рыцарь, слава богу, очухался. – Голос человека, которого называли мастер Ханс, был хриплым и властным. Таким обычно говорят старые вахмистры, начинавшие свою карьеру с маленьких барабанщиков.

Сознание быстро возвращалось ко мне. Пожалуй, даже слишком быстро. Картины моего последнего боя замелькали передо мной в диком хороводе, не желая соблюдать даже видимость порядка. Наконец мне удалось поймать одну из них и, хорошенько встряхнув, привести к повиновению. Я вновь увидел фигуру в коричневом балахоне с изукрашенным посохом.

«Конечно же!» – я открыл глаза и сел. Сомнений быть не могло. Я находился в темнице замка Трифель.

«Как-то я переборщил с переговорами. Здешние венценосные особы – большие любители веских доводов. Ну что ж, остается только надеяться, что если и вправду путь к сердцу мужчины лежит через желудок, то я уже в двух шагах от этого сердца».

Вырубленная в каменном чреве Шарфенберга камера навевала мрачные мысли. Впрочем, здесь не было вмурованных в стену цепей и висящих на них прежних обитателей этого отеля, не было решеток, да и вообще, кроме меня и этой охапки соломы, здесь ничего не было.