Разведчики увидели подходившие танки, многое узнали, но не могли вернуться к Алексею и его рации. Слишком быстро «все произошло. Лаз со стороны горы был засыпан, а во дворе дома и на улицах городка было полно фашистских солдат. Тогда ребята решили пробираться к своим, а тут случилась еще одна беда. В ночной перестрелке с вражеским дозором автоматная очередь прошила Рубену обе ноги. И потащил его на себе тоже раненный Виктор Васильевич…

Ничего этого Лавриненко, конечно, не знал.

…Наконец Алексей добрался до изоляционной трубки. Это уже неплохо, потому что через нее к темной трубе, проходящей в углу здания, тянется маленький провод. Обрыв? Не беда. Это легко исправить. Что еще? Aга! Надо очистить трубку от земли. Он погасил фонарик. Туг мознно работать на ощупь. Сколько времени прошло? Как бы там ни было, спешить нельзя, оборвешь провод, тогда пиши пропало…

Лавриненко слез со стула, включил рацию. Как всегда, он работал не торопясь, спокойно, с виду как будто лениво. А сердце екало. Вдруг и сейчас эфир не ответит? Что тогда? Он хороший радист — «слухач» старшина Лавриненко. Но здесь, в погребе, заваленном землей, что он мог сделать, одинокий солдат? Одинокий? Черта с два! В наушниках застрекотал знакомый голос Петьки Вублейникова. Сейчас это была райская музыка — занудный надоевший Петькин голос. Лавриненко чуть не. закричал от радости… А Петька бубнил свое: «Даю настройку: шесть, пять, четыре, три, два, один. Я «Кабель-один» прием…»

Микрофон валялся под столом, разбитый комком глины. Алексей взялся за ключ.

«Я Лавриненко, я Лавриненко, — отстукивал группы цифр гвардии старшина. — Слушайте меня. Я Лавриненко».

Ему отвечали: «Вас поняли. Ждем сообщений».

И он стал писать четырехзначные числа при свете фонарика. Начал передавать: «Погреб засыпало. Выясню обстановку — доложу. Остался один. — Что с остальными — не знаю. Лавр». Он всегда подписывался так. Ответили: «Ждем донесений. На приеме круглосуточно. Будьте внимательны и осторожны». Беспокоится майор. Теперь надо заниматься делом. Кроме «языка», надо завести глаза. И уши. А для этого существует один путь. Наверх.

Он сел на постель, достал банку тушенки, открыл ее, налил в кружку воды.

Хороший складной ножик подарил ему Рубен. «В знак дружбы». В прошлом году, говорят, снял им часового — тот и пикнуть не успел. А сейчас бывалому ножу тоже предстоит работа. Но уже по другой части.

Путь наверх из винного погреба — минимум полтора метра плотной, утрамбованной глины. А затем подвал настоящий, низкий, душный, но с окнами на уровне земли, откуда можно уйти.

Лавриненко очертил ножом контуры будущего лаза и вонзил нож в землю. Глина была утрамбована донельзя плотно. Да, хозяин делал погреб на совесть. Пробиться наверх будет нелегко. И главное — надо работать бесшумно.

Его сообщений ждали. Сообщений? Лавриненно покачал головой. Пока он мог сказать лишь одно: «Копаю». И почти двое суток он передавал одно короткое слово: «Копаю».

Алексей пробился в подвал под вечер второго дня. Здесь тоже было темно, лишь бледные лучи света проникали сквозь маленькие, накрест забитые досками окошки. Лавриненко прислушался. Сверху кто-то ходил. Да, слышно хорошо. Вот человек прошелся по комнате, вот зазвонил телефон.

Лавриненко подполз вплотную к окну подвала, выходящему во двор, приник к щели между досками. Двор буквально кишел фашистами. Они ходили по двору, курили, разговаривали.

Да, здесь размещалась большая часть. Два автобуса и легковая машина стояли в кустах. Справа выглядывала пушка и черный крест на желто-бурой броне. К крыльцу бежал диковинного вида солдат в цветной жилетке, с судком в руках. А затем донеслось далекое стрекотанье пишущей машинки. «Ага, значит, в доме штаб», — отметил про себя Лавриненко.

Ясно, почему крест-накрест забиты окошки: прежде чем разместить в доме штаб, фрицы проверили подвал и аккуратно забили окна.

Теперь посмотрим, что делается с противоположной стороны дома. Алексей подполз к другому окну. Сквозь густую траву пробивается кусок вечернего неба. Значит, это окно выходит на склон горы. Следовательно, если нужно будет уходить, то лучше здесь: ночью потихоньку оторвать доски и кубарем вниз…

Старшина вернулся в свое убежище, тщательно заткнул двумя подушками открытый им лаз и быстро защелкал ключом. Теперь ему было о чем рассказать.

И про окно, через которое можно покинуть подвал, тоже сказал. Ключ замолчал. Застучало сердце. Гулко и тревожно. Пожалуй, ничего ему в жизни так не хотелось, как услышать простую фразу: «Продолжайте вести наблюдение!» Точно! Майор так и сказал: «Продолжать наблюдение!» Ничего, мы еще повоюем!

Ночь прошла спокойно. Наверху было тихо, и Алексей уснул. Спал он крепко, без снов.

Проснулся Алексей другим человеком. Теперь он разведчик, не просто радист, он в логове врага и должен следить за каждым его движением. Он один представлял всю группу. И один отвечал за все.

Теперь он знал точно: наверху располагался штаб. И не маленький.

В одной из комнат, прямо над подвалом помещался кто-то важный, «герр оберст» по чину. И старше его в доме. видимо, никого не было. Лавриненко немного знал немецкий, но быструю речь понять, конечно, ему трудно. Да и слышимость была отвратительная. Что ж! Продвинемся к «герр оберсту» поближе. Начнем второй этап земляных работ.

Теперь для сна не оставалось времени. Ночью Лавриненко копал, пробиваясь наверх, к своему «герру оберсту». Немцев слышно было все лучше и лучше. И наконец, он услышал их голоса так, как будто сидел рядом. Сутки теперь выстроились в боевой ряд боевых часов. Днем Алексей лежал у окошка, смотрел, что происходило во дворе и около штаба, запоминал, записывал. Потом передавал. Майор сказал, что интересно все. Алексей и старался увидеть «все». Так прошло еще двое суток…

В штаб то и дело приезжали офицеры связи с документами, отсюда они везли приказы. Алексей сообщал теперь майору не только о том, что видел сквозь маленькое забитое окошко, но и о том, что удавалось услышать и разобрать из разговоров в комнате фашистского полковника.

Прошли через двор танки — передал. Появились тяжелые орудия — передал. Прибыл к полковнику обер-лейтенант, как оказалось, соседней пехотной дивизии — Лавриненко передал и об этом. И о звонках из штаба корпуса — все передавал Алексей. Он слушал приказы, в которых поминались номера частей и маршруты, и передавал их своим. Тридцать танков сегодня пришло в город, тридцать новых танков.

На скамеечке близ окна расположились два офицера. Холеный штабник, его Лавриненко видел уже не раз, и загорелый танкист с черепом на рукаве (эту эмблему Алексей тоже хорошо знал). Офицеры оживленно болтали, понижая голос, когда мимо проходили солдаты. Сквозь непонятные фразы прорвалось несколько знакомых слов: «корпус, наступление, вечером», и три раза танкист упомянул знакомое место — Ореховице. Лавриненко хорошо знал этот чистенький карпатский городок. Там они стояли в августе.

Ясно! И Лавриненко передал: «Танковая дивизия СС (череп на рукаве офицера), корпус, наступление, вечер, Ореховице». Получил ответ: «Молодец, наблюдай дальше, ждем». И потом вопрос: «Сколько продержишься?»

Ответил: «Сколько нужно». Лавриненко понял, чего от него ждут, понял, что сидит в самой гуще интересующих майора событий. Значит, надо глядеть в оба, до конца использовать все выгоды своего укрытия!

А потом, когда все кончится, он сможет выйти навстречу своим, как разведчик, сделавший все, что от него требовалось.

И тут ему пришла в голову одна мысль. Ведь «герр оберет» ночует в своей комнате. У него — документы. А что, если улучить момент, пробраться ночью наверх, прикончить его, и с сумкой, полной важных документов, через окошко да под гору! «Мальчишество, — подумал Лавриненко. — Точно как в кино… Погоди, погоди! А как поступил бы на моем месте настоящий разведчик? Ну, скажем, Куркин?»