Мрачно выползали арестанты из бараков. Звеня кандалами, строились по группам. Охрана наскоро пересчитывала их, и унылая, похожая на похоронную колонна неровным строем направлялась в столовую, в такой же барак, как и остальные. Две сотни людей под погребальную музыку звякающих кандалов шли за кружкой горячей жижи, именуемой начальством кофе, за куском ржаного черствого хлеба. Это был так называемый завтрак. Иногда по праздникам, чтобы арестанты могли помолиться за пославшего им милость святого, каждому выдавалось утром по миске овсяной каши… После такого завтрака, заключенным приходилось работать с шести утра до полудня. Выдержать подобный режим казалось невозможным. Но каждое утро люди поднимались, жадно проглатывали завтрак и работали, работали, работали, пока кто-нибудь не падал от солнечного удара или истощения… Такого освобождали от работы. Падре из ближайшего селения наскоро читал заупокойную. В грубом деревянном ящике двое арестантов с почетным эскортом из охраны выносили покойника. Прямо за лагерной проволокой его зарывали в землю. Много длинных дней долбил он ее под неусыпным надзором блюстителей закона, чтобы найти в ней покой навеки.

Кладбище было на виду у всех. Обряд похорон совершался на глазах у заключенных. Это должно было укрепить в них мысль о том, что это единственная возможность освободиться от мучений.

Сегодня как и вчера…

Сегодня как и вчера, как много месяцев подряд.

Хесус и учитель вошли в столовую. Подгоняемые охранниками, арестанты торопились скорее покончить с завтраком. Но сегодня…

Хесус и учитель медлили.

Вот в бараке-столовой осталось всего несколько человек. Вдруг учитель захрипел и стал валиться на бок. Хесус подхватил старика. Равнодушно скользнул взор охранника.

— Отведи его в изолятор, — приказал он Хесусу. — Кажется, для твоего дружка срок освобождения близок. Да пошевеливайся, остальные тебя ждать не станут, — добавил он.

Хесус подхватил учителя под мышки и почти понес его к небольшому домику.

Один из охранников двинулся следом.

На дверях домика была прибита табличка:

ПУНКТ СКОРОЙ МЕДИЦИНСКОЙ ПОМОЩИ.

К ВАШИМ УСЛУГАМ ДОКТОР ЭРНЕСТО ГАРСИЯ.

ДОБРО ПОЖАЛОВАТЬ!

В сопровождении охранника Хесус ввел учителя к гостеприимному доктору и посадил на скамью у двери.

Доктор Гарсия завтракал. Чашка горячего душистого кофе распространяла неповторимый аромат. Зато лекарствами у доктора Гарсия и не пахло. На столе, за которым доктор обычно принимал больных, на белой салфетке расположился скромный завтрак лагерного эскулапа — поджаренный хлеб с маслом, сыр, поднос с фруктами, бутылка вина. Хесус невольно сглотнул слюну. Ему стало не по себе при виде такого натюрморта. Он с трудом оторвал взгляд от стола.

Учитель, казалось, несколько пришел в себя, но сидел с полузакрытыми глазами, тяжело привалившись к стене.

— Ну, в чем дело? — спросил, наконец, доктор, оторвавшись от трапезы.

— Номер четвертый заболел, — разъяснил сопровождавший арестантов охранник.

— Что случилось, дружище? — с притворно ласковой улыбкой спросил Гарсия

— Плохо мне, — с трудом сказал учитель и неожиданно добавил: — Дело в том, доктор, что кормят нас из разных котлов, да и работа у нас несколько разная — у вас полегче, у нас потруднее. Вот и стало мне за вас неловко, уважаемый доктор. Доктор Гарсия был в отличном настроении. Он еще шире улыбнулся:

— Вот это мне нравится. Если человека не покинуло чувство юмора, значит все в порядке.

— Если нас покинет чувство юмора, — опять заговорил учитель, — что же останется?

— Ну ладно, хватит, — не выдержал доктор. — У меня кофе стынет. Что с вами?

— Наверное, сердце… или печень…

— Какое сердце! — вмешался охранник, — Просто легкий обморок.

— Легкий обморок… легкий обморок… так, так, так, — запел доктор, роясь в медицинском шкафчике, — Легкий обморок… На-ка, прими вот это. Радикальнейшее средство — как рукой все снимет…

Учитель взял таблетку, положил ее на язык, поморщился.

— Обыкновенный аспирин…

— Ну, вот что, ты вполне здоров, — вспылил доктор. — Ты, я вижу, не только правительство собираешься учить, как нужно управлять государством, но и докторов вниманием не обошел. Я окончил Сорбонну и знаю, что делаю! Идите отсюда.

Учитель поднялся с лавки.

— Работать может? — спросил охранник.

— Конечно, может! Что за глупый вопрос?! До самой смерти.

Они вышли из приемной. Хесус, учитель и охранник. Плац перед воротами был уже пуст — колонна каторжников ушла в каменоломню. Начальник охраны почесал лысый затылок и махнул рукой:

— А-а-а, черт с ними, одного охранника им хватит.

У Хесуса замерло сердце от радости…

Но сержант заявил, что двое его парней опоздали к подъему и вот-вот выйдут из столовой для обслуживающего персонала.

— Так что все в порядке, лейтенант. Обеспечим охраной этих бездельников.

Четверо вышли из лагерных ворот.

Двое — в полосатой одежде — впереди, двое — в синих мундирах, с карабинами за плечами — метрах в трех сзади.

Дорога шла в гору.

Каменистая, пыльная, разбитая сотнями ног, тянулась она серой безразличной лентой.

Было еще рано, но восходящее из-за дальнего леса солнце уже припекало. День обещал быть жарким.

Ему и впрямь предстояло быть жарким…

Учитель и Хесус молчали, привычно меряя дорогу и стараясь не очень звенеть кандалами. Шаг был строго ограничен длиной цепи, связывающей ноги, — кандалы диктовали скорость.

Охранники весело переговаривались за их спиной. Они обсуждали вчерашний поход в соседнюю деревушку и прелести какой-то Маркиты. Они были спокойны: куда денутся два закованных в железо человека…

Дорога свернула за скалистый уступ.

Лагерь с охраной на дозорных вышках скрылся из виду.

Четверо продолжали шагать по дороге.

Вдруг учитель опять застонал, заохал, замедлил шаг. Разговор яа спиной оборвался. Учитель замолчал, прислушиваясь, сделал еще несколько шагов, повалился в дорожную пыль и задергал ногами.

Растерявшиеся охранники подбежали к нему. Учитель стонал и бился в припадке. Глаза его были закрыты, из горла вырывались нечленораздельные звуки.

Один из охранников попытался приподнять упавшего, но тот оказался чертовски тяжелым. Не разгибаясь, он повернулся к Хесусу и увидел, что его приятель неподвижно лежит в пыли с окровавленным лицом, а заключенный пытается снять с его плеча карабин. Он не успел ничего предпринять, потому что учитель обеими руками вцепился в него. Охранник отшвырнул старика — он был значительно сильнее учителя, справиться со стариком не представляло труда. Хесус использовал момент и взвел курок:

— Руки вверх!

Черный зрачок карабина глядел в упор на растерянного охранника. Он медленно поднял руки. Сзади подошел учитель.

— Никто тебя не тронет, если будешь вести себя тихо, — быстро сказал учитель, забирая у обалдевшего парня карабин, — Бери на плечи своего приятеля и шагай, куда скажем.

Охранник взвалил еще не пришедшего в сознание товарища на спину и двинулся в сторону от дороги, в горы.

У зарослей невысоких колючих кустарников учитель приказал остановиться.

Солнце поднялось выше. На небе ни облачка. Безжалостные лучи его жгли все вокруг. Зной. Духота.

Запряженные в повозку волы лениво передвигали ноги. Возница поминутно щелкал кнутом и, не переставая, бранился. Но привычные волы нисколько не ускоряли шага.

Повозка отчаянно скрипела и еле двигалась, оставляя за собой неподвижное облако едкой пыли.

Без устали ругаясь, возница вытирал лицо большим клетчатым платком. Наконец ему и это надоело. Он замолчал. Лицо его, защищенное от солнца широкополым сомбреро, стало безразличным и задумчивым. Вдруг он услышал близкий голос. Двое вышли из-за скалы и преградили дорогу.

— Куда путь держишь?

Возница встрепенулся. Перед ним стояли жандармы.

— В Сантьяго, — поспешно ответил возница. Он старался говорить как можно вежливее и даже снял сомбреро.