Не такие они люди, чтобы понапрасну рисковать…
Разве что Луиза… вот она, если ее одолеет блажь, настоит на своем. Только что она захочет осмотреть в Аквиникуме? Древний стадион, замок префекта, театры? Вряд ли…
– Петер! – позвал я. – Твоя невеста, она ведь следит за своей внешностью?
На миг юноша растерялся.
– Да… конечно…
– Можно узнать у нее, где в Аквиникуме самый лучший магазин женских украшений и парфюмерии?
– Я и сам знаю, – улыбнулся Петер. – «Элефант», самый большой магазин города. Там есть все, и парфюмерия тоже.
Ясное дело, не раз ее провожал в этот магазин.
– Надо поехать туда, – сказал я. – И расспросить продавщиц. Только тут новая легенда нужна, женщина никогда мужчине беглую жену не выдаст!
– Думаешь, Хе… – Антуан осекся, сморщился. – Кхе-кхе. Думаешь, заглянут?
– Думаю, что да, – кивнул я.
Петер вроде как оговорки не услышал или не придал ей значения. Но все-таки нам было не по себе. Трудное дело – вести розыски, когда рядом умный, но не посвященный в дело помощник…
Двуколка наша тем временем свернула и вскоре выехала к «Элефанту».
Магазин и впрямь впечатлял!
Такому место в Париже или Риме, а никак не в столице маленькой, пускай и не бедной, провинции. В шесть этажей, да еще каких этажей! С огромными окнами из хорошего стекла. Со слоновьим чучелом перед входом – или настоящим, или очень хорошо подделанным. За «Элефантом» раскинулся один из городских рынков, тоже частично крытый, бойкий и многолюдный, но по сравнению с магазином казавшийся крошечным сельским базаром.
Мы спустились на землю. Возчик неспешно въехал на стоянку перед магазином, где уже стояло не меньше сотни экипажей – и наемных, и частных. Как ни старались уборщики, а площадка была изрядно завалена навозом, и запах стоял будто на скотном дворе.
И тут нас ждала такая неожиданность, которую, по правде говоря, давным-давно надо было предвидеть!
Из широких ворот «Элефанта» вышли и направились навстречу нам иудеи. Три самых настоящих иудея в черных одеждах, кипах, с ворохом покупок. Один пожилой, двое – молодые парни, никто из них не выглядел особенно проницательными… только что с того, если ни я, ни Антуан по-иудейски ни слова не знаем!
– Шалом! – дружно поприветствовали нас – точнее, Антуана, молодые иудеи. А тот, что постарше, разразился целой тирадой.
Ой, беда…
Нет, не побегут иудеи к Страже, сообщать о фальшивых соплеменниках. Но слух пойдет и, значит…
Петер повернулся к нам и энергично замахал руками, по затейливому складывая пальцы. Потом кивнул иудеям и затараторил на их языке.
Мы с Антуаном так и стояли, дураки дураками…
Но речь Петера подействовала. Нам закивали, уже не пробуя ничего говорить, с дружелюбными и сочувственными улыбками. Я прижал руку к груди и на всякий случай слегка поклонился. Антуан просто кивнул.
Так мы и расстались со своими неслучившимися разоблачителями. Те проследовали на стоянку, где их, видно, ждал экипаж.
А мы вошли в магазин.
Что именно Петер сделал, понятно было и без слов. Представил нас глухонемыми, при которых состоял гидом и толмачом.
Одного не понять: почему он так сделал?
– Я был не прав? – вдруг спросил Петер. Увидеть нас уже не могли, и я ответил:
– Прав. Только почему ты так сделал?
– Я сразу понял, что вы никакие не иудеи, – чуть смущенно сказал Петер. – Никакие не выстолбы, ради тайной миссии носящие иудейскую одежду… какой крови человек, где родился и говорить учился – это все в разговоре слышно… и галльский акцент… и скандинавский…
– Может быть, ты знаешь и мое имя? – спросил я. Сердце зачастило, хоть и догадывался я, каким будет ответ.
Петер на миг сбился с шага. Но ответил твердо, хоть и не глядя на меня.
– Ильмар…
Антуан тяжело вздохнул.
– Я не выдам, – сказал Петер. – Никому. Ни Страже, ни отцу, ни Илоне.
Магазин внутри походил на дворец. Сверкали стеклянные витрины, шесть этажей были заполнены лавками. Роскошный пассаж был накрыт стеклянной крышей, повсюду стояли изображения элефантов – в виде каменных статуй, искусно сшитые из тряпок и набитые опилками, прихотливо вырезанные из дерева. На все этажи вели не только лестницы, но и огромные паровые лифты – возле каждого стоял бдительный служитель в униформе, строгим взглядом отпугивая детишек и провинциалов, желавших забесплатно покататься.
– Здесь можно посидеть и поговорить? – спросил Антуан.
– Да… пойдемте…
Петер повел нас в глубь магазина. В закутке между табачной лавкой и магазином руссийской ситцевой мануфактуры обнаружилось маленькое кафе. Даже не кафе, так – стойка, за которой крупная седоватая женщина ручным прессом давила из овощей и фруктов соки, и пара столиков.
– Можно тут, – неловко предложил Петер.
Мы уселись за столик. Антуан, углядев, что женщина как раз давит сок из солнечно-ярких апельсинов, жестами попросил стакан. Тот же сок заказал и Петер, я же молча ткнул пальцем в стеклянный графин с багрово-красной жидкостью. Люблю я вишневый сок, никакие апельсины с ним не сравнятся…
– Как ты понял, кто я? – спросил я у Петера.
– Глаза есть, – пробормотал Петер. – Не иудей, скрывается, ищет двух женщин, мужчину и мальчика… понять нетрудно. Вся Держава ищет…
– Петер, почему же ты не сказал нам сразу?
– Зачем? – вполне резонно ответил Петер. – Вы хотели сохранить тайну, я и молчал.
Нам подали сок. Петер к своему стакану едва прикоснулся, Антуан жадно осушил сразу половину и спросил:
– Понимаю, почему ты не польстился на награду. Но тебя не пугает то, что говорится… о нас?
Петер наконец-то решился посмотреть ему в глаза. И твердо сказал:
– Я привык верить своим глазам и ушам. Говорят всякое… но никто и никогда не обвинял епископа Жерара в недостатке веры. Если он считает, что вам следует оставаться на свободе, значит, не все так просто.
Принесли сок и мне. Я глотнул, уже предвкушая сочную вишневую мякоть на языке, густой и сладкий нектар…
Что за гадость?
Сок был сладким, но приторным. Пах землей и травой.
Я посмотрел на женщину, усердно крутящую пресс. Та ехидно улыбнулась – мол, сам выбирал.
– Это свекольный сок, – небрежно бросил Петер. – Очень популярный этим летом, но мне не нравится.
Отставив стакан, я спросил:
– Петер, а если тебя схватит Стража?
– Потому я и предпочитал не знать точно, – ответил Петер.
– Ты не понимаешь, – покачал я головой. – Это слишком серьезно. Никто не примет на веру твои слова. Мы как прокаженные – любой, кого коснемся, обречен. Если тебя схватят, то упрячут в тюрьму навеки. На всякий случай.
Петер слегка побледнел. Но ответил достойно:
– Если бы епископ Жерар не спас меня, я уже лежал бы в гробу. Я обещал помочь вам и буду помогать, покуда в этом есть нужда.
– Хорошо. – Антуан поднялся. – Тогда забудем обо всем, что было сказано… и пойдем в парфюмерный магазин.
Как ни странно, но я был даже рад, что Петер разгадал нашу тайну. Дурное дело – постоянно оглядываться на спутника, размышлять, не сболтнул ли при нем чего лишнего.
Мы поднялись на второй этаж – на лифте, служитель уважительно кивнул, пропуская нас в кабину. Видимо, два иудея в сопровождении местного выглядели солидными покупателями.
На втором этаже «Элефанта» Петер уверенно направился к лавке, занимавшей едва ли не четверть этажа. Чего тут только не было! Я поневоле знаком с парфюмерией, приходилось порой свой облик менять, но подобного изобилия не видел никогда.
От запаха духов кружилась голова. Рядами выстроились стеклянные и фарфоровые баночки с мазями и притираниями. Пудру продавали и в коробочках, и на вес – покупателям попроще, из тех, что соблазняется грошовой экономией, купив товар без красивой упаковки и большой партией. Десяток девиц демонстрировали краски для волос – стоя рядком, от белокурой до смоляно-черной, и держа в руках краску, послужившую такому преображению. Вертлявый молодой человек суетился в толпе, давая всем желающим понюхать новые духи – с самым модным запахом ржавого железа.
