Жерар молчал.

– Может быть, он Искупитель, – сказал Антуан. – Может быть, Искуситель, а час Искупителя еще не настал. А может быть, просто человек, в чьих руках самая святая тайна мироздания. Но я хотел бы понять это сам. И… если ваше преосвященство разделяет эту тягу к истине… Вы ведь не зря следовали в Аквиникум? Возможно, это и впрямь знак свыше?

– Я всего лишь сел и подумал: куда может отправиться Маркус, – сухо сказал Жерар. – Подальше от Державы, но чтобы при этом не попасть руссийской разведке. Подумал об Иудее. Самый удобный маршрут – через Паннонию и Османскую империю. Потом я стал выяснять все о его спутниках. Ильмар уже не шел в счет, я знал, что он схвачен. А вот Арнольд, офицер Стражи… Он родом из-под Вены. Старший сын клана. По всей Паннонии живут его родственники, которые не испугаются гнева Дома и помогут ему. Вот тогда я и решил отправиться в Аквиникум, полечить кости в его купальнях.

Немножко отдернув занавеску, я стал смотреть в оконце. Надо же… вот таких тонкостей про Арнольда я и не знал. Лишний довод в пользу Паннонии, узнает Жан – обрадуется своей прозорливости.

Неслась за окном дорога, мелькали вдали черепичные крыши маленькой деревушки. Мы уже ехали в гору, но шестерка крепких лошадей пока тянула исправно. Где-то позади остался дилижанс, в котором мы начали путь и в котором наверняка судачили сейчас о двух иудеях, взятых епископом в свою карету. Простые разговоры, простые заботы. Не то, что у нас.

– Если Маркус – Искуситель, а мы не поймем этого, все адские льды наши, – сказал за спиной Жерар.

Антуан немедленно отозвался:

– А если не захотим разобраться? Испугаемся выпавшей судьбы?

На самом-то деле наша судьба решалась сейчас. Не посмеет бунтарь-епископ так далеко пойти против воли Церкви, передаст нас в руки святых братьев – и все. Придется Маркусу других апостолов искать, если, конечно, самого не схватят. Никто его не защитит. Если уж Бог собственного сына от римского меча не спас…

– Еще четверо, – сказал Жерар. – Любопытно. Лишь один из нас сохранит верность Искупителю… если все пойдет так же.

И я понял, что на время наша судьба решена.

– Ничего не может повторяться, – сказал Антуан. – Ничего. Ветер играет песком, строя в пустыне барханы. Они похожи друг на друга, но стоит приглядеться – и видно, что различий больше, чем сходства. Даже песчинки не одинаковы, и ложатся рядом по-разному. А что говорить о людях?

– Люди не песок, – ответил Жерар. – Мы можем идти против ветра, пока хватает сил.

Такой роскоши, как нынче, я давно не встречал.

Сидели мы на террасе, куда вели двери только из наших номеров. Лучших номеров лучшей в городе гостиницы «Геллерт». Сидели втроем: я, Жерар и Антуан. Аквиникум встретил нас почти по-летнему теплой погодой, и сидеть в четырех стенах не хотелось. На столе было и белое и красное вино, и персиковая наливка, и изобилие легких закусок: от знаменитой на всю Державу гусиной печенки по-гечейски до сыра на палочках по-аквиникумски. Для серьезной еды время еще не пришло, мы только что проснулись после последнего, самого долгого и тяжелого перегона. В город мы приехали глубокой ночью, разглядеть его толком не удалось, да и глаза уже слипались.

– Вот эта гора, – протянул руку Жерар, – носит имя Святого Геллерта.

Терраса выходила как раз на эту гору… ну, может, и не гору, а высокий крутой холм. Очень живописный, украшенный во многих местах беседками, виадуками, скульптурными группами.

– Давным-давно проплывал по Дунаю епископ Геллерт, – продолжал рассказ Жерар. – Увидел он Аквиникум и вышел на берег, чтобы проповедовать здесь Слово Божье. Но в ту пору Аквиникум был как раз под османскими язычниками, и они схватили епископа. Засунули его в бочку, не поскупились – вбили в бочку сто одиннадцать гвоздей и, насмехаясь: «Спасет ли тебя твой Бог»? – скатили вниз с откоса. Но епископ Геллерт и впрямь имел Слово сильное и праведное. Произнес он Слово и взял на него все гвозди из бочки, ничуть при этом не поранившись. А потом, когда бочка упала в воды Дуная, взял он на Слово и все клепки из бочки, развалилась она, и вышел Геллерт на берег целым и невредимым. Увидав это, поганые язычники устыдились и испугались. А епископ Геллерт построил храм, употребив для того все сто одиннадцать гвоздей из бочки, и проповедовал там веру в Искупителя и Сестру. С тех пор в Аквиникуме вера укрепилась и прирастала непрерывно.

– Красиво, – согласился я. – Только с такой горы скатиться в бочке, пусть даже без гвоздей, мало не покажется. Все кости переломает. И от этого, уж поверьте, ваше преосвященство, никакое Слово не спасет!

– Это предание, – согласился Жерар. – Что-то в нем, быть может, искажено или приукрашено.

Оба его монаха-охранника были сейчас где-то в базилике Святого Иштвана, улаживали все те дела, что неизбежно возникают при приезде одного духовного владыки в город, где есть собственный епископ. Как я понимал, положение епископа Парижа, или по-государственному – Лютеции, делало Жерара чуть выше, чем епископ Аквиникума. Потому являться первым на встречу он не должен был. Но и вызывать к себе епископа Кадора, дряхлого, но уважаемого старика, тоже не имел возможности. Вот и договаривались сейчас монахи, где и как, на какой территории «случайно» встретятся епископ Кадор и прибывший с неофициальным визитом Жерар Светоносный. По всему выходило, что все-таки придется Жерару ехать к Кадору – поскольку визит его частный, но чем-то это Жерара не устраивало.

Нам с Антуаном, ясное дело, эти проблемы были безразличны. Мы сейчас имели такого покровителя, что мог нас уберечь от любой… ну или почти от любой беды. Так что ничто не мешало заняться поисками Маркуса.

Знать бы еще, где его искать…

– Мадьярского языка не знаешь, Ильмар? – осведомился Жерар.

Я покачал головой. Доводилось мне бывать в Паннонии, один разок, ненадолго, и в Аквиникум я заглядывал, но выучить мадьярский язык – это все равно что китайским овладеть.

– Я слов десять знаю, – сказал неожиданно Антуан. – Но этого мало.

Жерар кивнул. Ему местное наречие тоже было незнакомо, но у него-то с этим проблем никаких не было – для епископа всегда переводчик найдется. А вот как нам, с городом не знакомым, языка не знающим, искать четырех людей, что от всех прячутся? Тем более если у Арнольда и впрямь в Аквиникуме крепкие родственные связи…

– Вам нужен гид, – сказал Жерар. – Переводчик. И такой, чтобы не за деньги служил. Задача. Ну, да Господь его нам направит.

Лицо у него было серьезным, будто и впрямь епископ полагал – сейчас с небес спустится ангел Господний, прекрасно говорящий на романском и мадьярском языках.

Однако же вместо ангела появился официант, прислуживающий нам за столом. Принес фарфоровые тарелки с каким-то творожным месивом, политым сладким персиковым вареньем, стал расставлять перед нами.

– Скажи, брат мой, – неожиданно велел епископ. – Скажи.

Официант вздрогнул. Был он смуглым, черноволосым, усатым, средних лет. Типичный мадьяр, из тех, которых невзлюбил мой приятель-сапер.

– Ваше преосвященство… – Он еще продолжал раскладывать столовые приборы, но вроде как руки у него сами по себе работали, а голова была занята другим. – Ваше преосвященство… не ради себя…

По-романски он говорил хорошо, только больно уж был взволнован.

– Говори, брат мой, – велел епископ. – Я вижу, ты хочешь говорить со мной.

Официант опустился на колени. Схватил руку епископа и впился в нее поцелуем.

– Ваше преосвященство… свершите чудо!

– На все воля Искупителя и Сестры, – мягко ответил епископ. – Встань, добрый человек. В чем твоя беда?

– Мой сын умирает, ваше преосвященство! Спасите его! Все знают, вы мертвых возвращали к живым!

– Мертвых вернуть дано лишь Господу… – Жерар посмотрел на меня, на Антуана, а потом спросил: – Что с твоим сыном?