– В город отправились, – поморщилась Хелен. – Посмотреть на Аквиникум, зайти в купальни… Мы с Луизой вчера не удержались… вышли в город…
– В «Элефант», – сказал я. – И попросили покупки на дом доставить.
Хелен вскинула брови.
– Думаешь, я действительно вас увидел на улице? – рассмеялся я. – Мы тут по всему городу поиски вели… да не беспокойся, говорили, что ты моя супруга, сбежавшая с офицером…
Летунья улыбнулась. Но как-то натужно.
– Ясно… вот Арнольд и возмутился, что мы без спроса. Они и решили с Маркусом, что раз мы осторожность не соблюдаем, то им тоже уместно развлечься.
Я лишь покачал головой. Глупость какая! Если ты старший в команде, то должен собой пример правильного поведения подавать, а не уподобляться нарушителям дисциплины. Все-таки было в Арнольде, при всей его выправке и внушительных габаритах, что-то от подростка. Назло мамке в лужу сяду, назло подружке в солдаты забреюсь…
– Мне тоже кажется, что это неверно, – сказала Хелен. – Все-таки ищут в первую очередь Маркуса. Арнольд же очень приметен. Им выходить – куда больше риска.
– Правильно, летунья, – вступил в разговор Антуан. – Говоришь – правильно, поступаешь – неверно. Зря вы их не удержали.
Хелен развела руками. А я вдруг подумал, ревниво и обиженно, что Арнольд стал центром их маленькой компании. Занял то место, что было моим. Нечему тут удивляться, ясное дело, что мужчина и офицер должен был всех возглавить.
Но все-таки неприятно.
Так, уходящий на двенадцать лет в солдатчину надеется, вопреки всему, что когда вернется, повидав мир и разбогатев, то найдет свой дом прежним. Возвращается – и видит, что дом изрядно подновлен чьей-то крепкой мужской рукой; старый пес, бывший некогда преданным щенком, заходится в лае; выросшие дети ухмыляются и сторонятся ласки, а жена в постели зовет его чужим именем…
Две недели – не двенадцать лет службы, Хелен мне не жена, а разношерстная стайка беглецов – не семья. А все равно, все едино. Был у меня знакомец, бывший оксфордский студиоз, по пьяни и общей безалаберности из университета с позором выгнанный и промышлявший мошенничеством. Так вот, очень любил он приговаривать: «Природа не терпит пустоты!»
По любому поводу говорил. Кончится ли вино в бутылке, надо ли соблазнить неуступчивую вдовушку, гуляет ли ветер в карманах – на все одна мудрость. Природа не терпит пустоты. Отними у человека любовь – получишь ненависть. Засади на каторгу всех воров – тут же появятся другие.
Над неудачливым студентом подшучивали все кому не лень. А он только плечами пожимал и отвечал той же присказкой. Мол, все равно найдется, над кем смеяться, так что смейтесь надо мной…
Чего уж удивляться…
Все это у меня в голове пролетело в один миг, и я спросил:
– Как будем к персам пробираться?
– У Арнольда есть тут старые верные друзья, еще с детских лет, – сказала Хелен. – Они должны связать нас с контрабандистами, те порой водят людей через границу. Завтра, послезавтра, как получится.
Ох, как мне не понравились эти слова о верных друзьях…
– Нам надо дождаться Жана и Йенса, – сказал я.
Хелен нахмурилась:
– Ильмар, я понимаю, эти люди тебе помогли, но ждать опасно. Что, если их схватят по дороге и выпытают место встречи? Опять же этот Жан Багдадский, как я понимаю, дряхлый старик…
Она осеклась.
– Дряхлый и старый, вроде меня, – согласился Антуан. – Боишься, что он будет обузой, летунья?
Хелен упрямо вскинула голову:
– Да, Антуан! Речь ведь не о нас идет!
Луиза часто закивала головой, всем видом показывая – в этом вопросе она Хелен всецело поддерживает. Вот же беда какая, когда речь о ее жизни шла – напрочь обо всем забыла, в планёр на ходу залезла, едва всех не погубив!
Говорить о подозрениях мне совершенно не хотелось. Не знаю почему. Было какое-то странное чувство, наверное, то же самое, что заставляет отслужившего свое солдата лежать ночью рядом с тараторящей супругой и не спрашивать, почему она назвала его Пьером, когда он уже тридцать лет как Клод…
– Речь о нас, Хелен. Нас должно быть двенадцать.
Летунья осеклась. У Луизы глаза сверкнули – она и согласна была, и… и очень ей не хотелось расширять наш круг. Нет, раз положено Искупителю двенадцать апостолов иметь – значит, положено. Но попозже… не так сразу… со временем…
Но самым изумленным оказался Петер. Похоже, он понял, почему мы все оберегаем Маркуса. И теперь пытался сжиться с этой мыслью.
– Помнишь: «…кто хочет быть первым, будь из всех последним и всем слугою», – сказал я негромко.
– А ты уверен, что вправе судить о них? Достойны ли они? – выкрикнула Луиза. – Кто ты, чтобы говорить за Маркуса?
– Я не сужу. Я хочу, чтобы Маркус решил, достойны ли идти с ним рядом епископ Жерар Светоносный, лекарь Жан Багдадский, святой брат Йенс, летун Антуан… – Я оглянулся на Петера и добавил: – А может быть, и мадьярский юноша Петер…
Петер вздрогнул. Но смолчал. Для него все это было еще слишком внове. А Луиза скисла, сложила руки лодочкой и больше не проронила ни слова.
– Ты изменился, Ильмар, – сказала Хелен с удивлением. – Да, ты прав, пусть решает Маркус. Дождемся их и поговорим.
– Когда они вернутся? – спросил я.
Хелен пожала плечами.
– Мне очень не нравится, что вы так вольно себя ведете, – объяснил я. – Да, Аквиникум – край Державы и Стража здесь ленива, но все-таки! Мы ведь не знали, куда вы отправитесь. Но посидели, подумали – и поняли. Неужели те, кто нас ловит, глупее? Достаточно лишь слуху пройти, что Маркус в Аквиникуме, – весь город закипит. Опять же те друзья, которых Арнольд просил о помощи, – можно ли им верить? Деньги, титул, слава – когда все это ложится на чашу весов, то старая дружба может показаться ошибкой…
– Не знаю, Ильмар. – Хелен нахмурилась. – Ты прав, но у нас другого выхода нет. Перейти границу – не так-то просто.
– Друзья Арнольда знают, где вы укрываетесь?
– Да, конечно. Они приходили сюда. Его кузен и…
Я чуть за голову не схватился. Ну что ж это такое!
– Разве можно так поступать! Доверяться тем, кого давным-давно не видел?
– А как иначе? – снова встряла Луиза. – Как сказал Искупитель? «Если кто приходит ко Мне, и возненавидит отца своего и матерь, и жену и детей, и братьев и сестер, а притом и саму жизнь свою, тот не может быть Моим учеником. Ибо Я есть для вас и отец, и брат, и жизнь ваша, и кто ближних ненавидит – тот и Мне противен».
Спорить тут было не о чем. Ясное дело, что в Святом Писании можно на любой случай умные слова найти, только ведь каждое слово к своему моменту было сказано.
– Откуда можно посмотреть на улицу? – спросил я.
– Со второго этажа, – помедлив, сказала Хелен. – Ты думаешь…
– Ничего я не думаю! Вначале посмотреть хочу, потом – думать!
– Идем, – сказала Хелен.
Примолкли все. Антуан стал мрачен, Петер чуток побледнел, Луиза зашевелила губами в молитве. Обычное дело – стоит обывателю всерьез о слежке задуматься, как страх до костей пробирает. Это я с таким страхом сроднился…
Второй этаж был чуть почище и пообжитее, чем первый. Видно, полоумная бабка и ее слуга обитали в основном тут. Хелен молча привела нас в комнату, похоже, служившую ей спальней. Окна были плотно закрыты шторами… умница.
– Не надо! – прикрикнул я на Луизу, которая от великого ума собралась было запалить лампу.
Подошел к шторам, нашел крошечную щелочку и стал осматривать улицу: тротуары, мостовую, дома напротив, маленькую кофейню со столиками на открытом воздухе.
Вон наша двуколка стоит, и скучающий кучер опять за газету принялся… грамотей еще тот, видно, что у него при чтении губы шевелятся, но все равно такая образованность достойна уважения. Вон парочка в кафе… нет, им сейчас никто в целом мире не нужен… Роскошный экипаж проехал, продефилировал щегольски одетый юноша с букетом астр – видно, на свидание… Два стражника с дубинками… привыкли тут к покою, даже мечей не носят… Детишки стайкой пробежали, из школы, наверное, с полотняными сумками…
