Вот тут он хорошо сказал. Всем было известно, что Жерар Светоносный прославился чудесными исцелениями, которые творил именами Сестры и Искупителя. Я склонил голову, соглашаясь, и Антуан тоже промолчал.

– Эта карета не принадлежит мне, – так же спокойно продолжал Жерар. – Все, что у меня есть, – виноградник, доставшийся от родителей. Я отдал его в управление бедной, но честной семье, которая теперь уже не такая бедная… и, боюсь, не такая уж и честная. Я получаю с него столько вина, сколько нужно мне самому и тем, кого я хочу угостить. И не считаю эту плату грехом. Денег я не беру. Моя одежда – церковная, положенная мне по сану. Когда я умру, меня похоронит Церковь. Так кто прав – я, не отвергающий радости жизни, но не берущий ничего сверх необходимого, или юродивый, что бродит по городам, покрытый соплями и язвами, разнося заразу, но крича повсюду о своей близости к Богу? Да любого аскета придется вначале скребком скоблить, прежде чем к Богу допустить!

Антуан фыркнул, будто и хотел поддержать вольнодумные речи епископа, но сдержался. Мы ехали вместе уже третий час. Я рассказал Жерару все… ну, или почти все, что думал о Маркусе и о его спутниках. Но что решил епископ и какова будет наша судьба – пока оставалось тайной.

– Меня всегда интересовала тайна Слова, – неожиданно сказал Жерар. Будто мысли прочитал. – Великий дар Господний, весь наш мир изменивший… как же так получилось, что мы не достигли еще железного века, не искоренили нищету и жестокость, разврат и невежество? Господь, в неизмеримой доброте, дал нам доказательство существования Своего, заботы о нас, позволил людям отличать праведников. Так говорит писание. Но почему так много людей, владеющих Словом, недостойны этого дара? И почему столь много добрых, хороших, праведных людей, которым Слово бы послужило поддержкой в великих делах, не имеют его?

Антуан попытался что-то сказать, но Жерар остановил его резким взмахом руки:

– Нет, нет, я прекрасно могу дать ответ на этот вопрос. Мой долг и мой сан обязывают меня давать ответы. Но иногда я спрашиваю самого себя: может быть, что-то неправильно? Может быть, мы просто не поняли волю Господа?

Смешное дело – я не выдержал и попытался епископа святому писанию учить!

– Дано будет ему Слово, – сказал я, – и Слово то станет выше всех богатств мирских…

Жерар кивнул:

– Иногда, когда я думаю о Слове, я представляю его зерном. Крошечным зерном, что упало на землю, пустило корни, проросло, и вот – раскинулось дерево. Наш мир – дерево, что выросло из этого зерна. Но и на самом добром дереве бывают дурные плоды. Да, Ильмар, я понимаю тебя.

Такие же слова я говорил иногда сам, объясняя, почему в мире столько зла. Пасынок Божий принес людям чудесный дар – но люди сами решают, что делать с этим даром.

– Может быть, принеси этот дар Сын Божий, – тихо сказал Антуан, – он мог оказаться другим…

– Да, – опять же согласился Жерар. – Мог. Если бы Иосиф поверил Ангелу Господню и ушел в Египет сразу, а не стал собирать вещи свои, и скот свой, и прощаться с родней своей. Если бы Ирод не послал избить всех младенцев в Вифлееме и во всех пределах его.

Он упер ладонь в подбородок, глядя то на Антуана, то на меня. Кажется, я уже понял, к чему приводит такая задумчивость епископа…

– Ильмар, ты хорошо помнишь, что говорит Святое Писание об избиении младенцев?

Теперь настала моя очередь мямлить, как недавно хозяин постоялого двора. Смысл я помнил, ясное дело, но не слово в слово. Жерар поморщился и заговорил сам. Голос его, до того грубый и простой, вдруг исполнился силы, словно стоял епископ в соборе перед тысячами прихожан:

– И разгневался Господь! Сына Своего послал Он к нам, чтобы принес Он искупление. Но не уберегли люди Сына Его во младенчестве, и не будет теперь спасения роду человеческому. Потеряна для людей жизнь вечная, и не избавиться им никогда от владычества смерти. И взмолился тогда Сын Божий: Отче! прости им, ибо не знают, что делают! разве не был я Сыном Твоим и Сыном Человеческим? пошли меня к людям снова, чтобы искупил я их грехи! Но сказал Господь: Сына Своего отдал людям один раз, и не отдам во второй. Но остался в земле Вифлеемской младенец человеческий, которого не заметили слуги Ирода. Пусть же воспитают его Мария и Иосиф как своего, и будет он Пасынок Мой! и нарекут его Искупителем, и дано будет ему Слово, и Слово то станет выше всех богатств мирских; и если сумеет он сделать то, что суждено, направить род людской к свету, то будет грех искуплен; и сделаю Я для Сына Человеческого все, что сделал бы для Сына Своего. И в тот же час услышала Мария жалобный плач и, выйдя из дома, увидела младенца, лежащего у порога. И взяла она на руки Искупителя, и воспитала как своего. И возрастал Он, и укреплялся духом, исполняясь премудрости.

Жерар замолчал.

– Если бы Сын Божий остался с людьми, все могло быть по-другому, – сказал Антуан. – Так, ваше преосвященство?

– Это ересь, – жестко ответил Жерар. – Самая настоящая ересь, за которую даже в наш просвещенный век отлучают от Церкви. Но я допускаю, что это так. Если бы в Ироде или его слугах было меньше злобы или если бы Иосиф пустился в бегство сразу же, получив откровение от Бога, – Сын Божий мог остаться с людьми. И искупить наши грехи… как-то иначе. Его убила злоба и алчность… вот почему, быть может, в нашем мире так много злобы и алчности.

Да уж, другого такого епископа, как Жерар, в Державе не было.

– Мало хорошего в том, чтобы расти, зная: были истреблены тысячи невинных младенцев, и лишь тебе позволено спастись, – заметил Антуан.

Я непроизвольно сложил руки лодочкой. Сестра, прости такие речи… и прости, что я их слушаю!

А епископ, бывший когда-то вором, и старик, бывший когда-то летуном, уже сцепились намертво. В самом настоящем богословском диспуте, оба поочередно забираясь в ересь.

– Каждый отец бережет своего ребенка! – резко возразил Жерар. – И Господь мог сберечь Сына Своего!

– Плох тот отец, что бережет своего ребенка, но пройдет мимо чужого, которому грозит беда, – немедленно парировал Антуан.

– Людям дана свобода, свобода творить и добро, и зло. Все мы – дети Господа. Но никакой родитель не следит за каждым шагом своего ребенка.

– Потому я и говорю, что не мог Бог спасти Своего Сына и позволить погибнуть другим. Он мог либо остановить Ирода вовсе, либо смириться с тем, что Его Сын разделит общую судьбу, – торжествующе заявил Антуан. – Иное невозможно! Окажись Ирод милосерднее, не пришлось бы Господу брать себе Пасынка среди людей. Но произошло то, что не могло не произойти!

Жерар покачал головой. Пробормотал, с некоторым восхищением:

– Казуист… Да, наш мир таков, каков он есть. И вряд ли мог быть другим. Но зачем Богу снова брать себе Пасынка из числа людей? Значит ли это, что Искупитель в чем-то ошибся? Или близится день Страшного Суда? Церковь сейчас раздроблена, вряд ли это тайна. Но более того, Церковь одержима желанием узнать Изначальное Слово. Получить все богатства, скопленные за две тысячи лет. Я понимаю, когда эта жажда движет Владетелем… – Епископ усмехнулся и уточнил: – Заставляет охотиться за собственным сыном. Блеск железа всегда слепил людям глаза и омрачал разум. Но Церковь, одержимая корыстью, – это не та Церковь, которую основал Искупитель.

– Ваше преосвященство, но ваш голос многое значит… – заметил Антуан.

– Многое. Но он далеко не решающий. Преемник Искупителя, Юлий, тоже здравомыслящий и бескорыстный человек. Более того, глава Церкви. Однако и ему не под силу остановить охоту. Он хотя бы пытается доискаться до правды… понять, кто есть Маркус… но многим нужна лишь Книга, которую прячет принц.

– И что вы будете делать? – спросил Антуан.

Жерар ответил не сразу. Молчал так долго, что я ожидал нового обращения к притчам. Но вместо того епископ спросил меня:

– Восьмой, говоришь?

– Я, Хелен, Луиза, Арнольд, Жан, Йенс, Антуан, – перечислил я. – Так или иначе, но мы уже следуем за Маркусом. Сомневаемся в нем, боимся, но следуем. Все-таки я думаю, что он Искупитель. Новый Искупитель, пришедший в мир. Добро, а не зло. И если ваше преосвященство… то нас станет восемь.