— Гребаные призраки... так ты их называешь?
— Это правда.
— Они считают себя тенями.
— Они думают, что защищают реальность.
Он хмыкает снова:
— Реальность разлетелась на куски. Нечего защищать. Остались только гребаные призраки.
Пару мгновений мы молчим, не шевелимся. Он говорит:
— Видишь здесь хоть одного призрака, а?
— Нет, — признаюсь я.
— Знаешь почему?
— Нет.
— Потому что я добрый малый, — говорит он. — Они это знают. Гребаные призраки. Ха!
Он плюет на тротуар.
— Лунатики — вот они кто. Жалкие, мерзкие, бесхребетные засранцы.
Он ухмыляется. Это жуткая ухмылка. Голливуд им бы гордился. Он подходит ближе, все еще сжимая кулаки.
— А ты, — говорит он, — шепчешь, как они.
Глава 13
Я шел по Пути Призрака. Не намеренно, не по своей воле. Меня подтолкнули, заставили.
Но я не изучал его, никогда не становился частью паствы, не продавал им душу. Путь отнял у меня друзей, и теперь есть только надежда, что ничего этого не случится, если реальность вернется на круги своя. Здесь Анна мертва. Иезавель очищена. Я понятия не имею, что с Вороной. Дайю теперь сама по себе. Если она выживет и не забудет, найдет меня в новой реальности.
Я сам полумертв, на мне серая краска, а голос охрип, надеюсь, не навсегда. Как и этот мир, я испорчен и жду, что новый сдвиг все исправит. Вернет. Не уверен, что окажусь в прошлом — в том мгновении, когда меня вышвырнуло из реальности, но от молитвы вреда не будет. Вот только я не умею молиться.
Голос помог мне выжить среди призраков. Теперь я за это расплачиваюсь.
Добрый малый снова щелкает шеей. Как будто не может двигаться без хруста суставов и мускулов. Он ждет, что я буду защищаться или умолять, но не хочет давать мне шанс.
— Они охотятся на меня, — говорю я.
— Я знаю, что они делают. Режут. Сдирают кожу.
Все его мускулы напрягаются — это видно даже сквозь лохмотья. Он не крупный, но крепкий и жилистый и знает, что делать.
— На тебе нет шрамов. Тебя не ободрали.
— Они пытались меня обратить.
— Ха! — Он не удивлен. — Никогда не видел, чтобы у них не получалось. Ври лучше. Что, черт побери, ты здесь забыл?
Он приближается, но я не отступаю. Не думаю, что убегу, если попробую. Он прямо передо мной. Если у него пистолет, он выстрелит мне в спину прежде, чем я развернусь. Если нож, перережет горло до того, как я сделаю шаг. Но мне кажется, он справится и голыми руками.
— Я же сказал, — говорю я, — я хочу пройти. Из пункта А в пункт Б. Сейчас я где-то посередине.
— Ты вспотел, — говорит он.
Ну да, разве это ненормально — потеть от страха?
— Сколько ты здесь? — спрашивает он. — День? Неделю? Думаешь, что-то знаешь, понял, как все устроено? Ни хрена ты не знаешь, ясно тебе?
— Я и не утверждаю, — говорю я, все еще поднимая руки. Не сдаюсь, просто хочу его успокоить. Словно говорю: я вхожу...
— Ты не такой смелый, каким пытаешься казаться, — заявляет он. Его дыхание пахнет виски, дешевым пойлом. Он так близко, что может схватить меня за горло. — Не такой, как большинство из них.
— Из кого?
— Из твоих призраков. Ха! Их серые штаны быстро желтеют, парень.
— Они отлично справляются, когда их десятка два.
— Ты чего-то хочешь. Я по глазам вижу, не ври. Чего именно? Что тебе нужно?
— Здесь — ничего.
— Все чего-то хотят. Плевать где. Скажи.
— Я хочу вернуть семью. И мир, который я потерял. Хочу возвратиться в реальность.
Он не смеется, не ухмыляется. Наклоняет голову без щелчка и спрашивает:
— Думаешь, это возможно?
— А разве нет?
— Конечно, да. Я знал одного типа, который это сделал. Вот только он изменился. Забыл о счастье. Вещи, которые теряешь, когда берешь свое, уже не вернуть, парень. Ты готов к этому?
— А у меня есть выбор?
— Пожалуй, нет. Не похоже, чтобы ты мог отстоять себе улицу.
— Сколько ты здесь?
Он ухмыляется — беззвучно скалится:
— Очень давно.
Я киваю. Он пропускает меня. Допрос окончен. Сам не знаю как, но я справился. Я иду дальше. Другого пути нет.
— Тебе повезло, — говорит он мне в спину.
— Почему?
— Потому что я добрый малый.
Я медлю:
— Спасибо.
Моя передышка, если, конечно, это так называется, закончена. Я ухожу с улицы доброго малого, которая вовсе не принадлежит ему. Я в городе, полном призраков, и они меня ждут.
Не знаю, почему он дал мне уйти. Возможно, думает, что последствия моего решения страшней его мести.
Да, это воодушевляет.
Я иду медленно. Прячусь среди теней. Смотрю по сторонам одиннадцать раз прежде, чем перейти улицу. Прислушиваюсь, но слышу только стук своего сердца, мысли, плач ребенка из открытого окна, трель мобильника. Иногда я встречаю людей — одиночек, они идут на работу затемно, пекари, а не банкиры, мужчины и женщины с золотыми руками, добывающие деньги в поте лица. Я не знаю, что это такое. У меня была стабильная офисная работа, потел я, только если в лифт набивалось слишком много людей. Это вся моя жизнь.
До прошлой недели.
Но я вернусь. Теперь я осторожен. Прячусь, крадусь, избегаю открытых пространств. Передвигаюсь тихо и незаметно. Я как ниндзя, только убивать не умею, или вор, которым хотел стать в двенадцать лет. Я вооружен. И добрый малый сказал мне, какого цвета на самом деле призраки.
Теперь — во мраке — я иду медленней, скольжу по городу, избегая фонарей. Не хочу привлекать внимание, если кто-то посмотрит из окна или из полицейской машины. Не хочу, чтобы заметили.
Ищу серые лица и нахожу их. Они тоже прячутся в тенях — в отдаленье. Они не ищут меня, просто смотрят. Я немного успокаиваюсь.
Они ведь наблюдали за мной в первую ночь, когда я бродил по городу? Думаю, да. Прошло несколько часов прежде, чем я их заметил. Был недостаточно параноидален, но выучил этот урок.
Могу ли я, новичок в этом мире, не привлекать их внимания? Что отличает меня нынешнего от того, каким я был в ту ночь?
Кажется, я знаю ответ.
Думаю, чем дольше я оторван от своей реальности, тем ярче в их глазах. Мы существуем отдельно от мира, возможно, в каком-то чистилище, застряли здесь, хотя могли попасть куда-то еще. Или никуда. Это слишком сложно, чтобы рассчитать все варианты. Я знаю достаточно. Знаю, как все вернуть.
Я добираюсь до Элизабет-стрит без приключений. Это здорово. Впереди туннель — под железнодорожными путями в верхнем конце парка Белмор. Он ведет к Каслри и на Джордж-стрит, а это уже середина пути.
Туннель пугает меня. Не здесь ли снимали «Матрицу»? Не может быть, он не настолько длинный. И все же достаточно большой: когда я зайду в него, останется только два варианта. Если они преследуют меня, легко смогут напасть с обеих сторон.
Разве у меня есть выбор?
По крайней мере, там темно.
На самом деле, для полноценного туннеля он и правда слишком мал. В него въезжает машина, поворачивает на Элизабет, еще одна появляется ей навстречу. Город просыпается. Рассвет не за горами.
Я вхожу в туннель, сдерживая дыхание. Оказавшись на другой стороне, чувствую невероятное облегчение и уверенность, а потом замираю, увидев, что ждет меня в парке Белмор.
Я на углу, где трамвай поворачивает на Централ. Не думаю, что он ходит в такую рань. Тут стоят машины, например бронированный седан перед зданием справа. Еще несколько автомобилей едут через перекресток.
В парке, где мальчишки играли в соккер, где установили огромные экраны, чтобы показывать главные матчи, — рядом с беседкой, рощицей, в сплетении мощеных дорожек, — горит огонь. Стучат барабаны. Призраки в ярких масках пляшут вокруг костра, по ветру плещут серые ленты.
Языки пламени не освещают меня — они слишком далеко. Никто из призраков, кажется, меня не видит. Один стоит на крыше беседки, вскинув руки, словно приказывая морю расступиться, и говорит с толпой. Тут, наверное, сотня призраков, больше, чем я видел в пещере, большинство окружили костер и проповедника, другие расползлись по парку чернильными пятнами. Это служба? Призыв к оружию?