Столы были прежними, но прилавок изменился. Как именно, я сказать не мог, но знал, что никогда раньше сюда не заглядывал. Кофе-машины не было. Что еще хуже, вместо Маризы и Лео внутри работала другая пара — люди, которых я не знал.　

Я отступил от окна. Что, если они меня знали? Эти незнакомцы, занявшие чужое место. Что, если они меня знали и заявят, будто я всегда знал их, будто я ходил сюда почти два года?　

Странным образом мне полегчало. Изменилась не только моя квартира. Я попал куда-то еще. В какое-то неправильное место. Туда, где не должен был находиться.　

Я мог не надеяться, что Пол узнает меня.　

В юности я верил в буку. Знал, что где-то на Лонг-Айленде находится Могила Мэри. Можно было доехать туда, выключить зажигание и смотреть, как машина сама взбирается на холм. Автостопщицы могли оказаться призрачными девами, ожидавшими прощального поцелуя. Теории заговора тогда имели смысл, а от некоторых я до сих пор не отказался. Я верил в любовь — так сильно, что уехал из страны и пересек весь мир, чтобы быть с девушкой, которая могла остаться летним увлечением. Быть с Карен.　

Когда-то я верил, что нужно плотно закрывать дверь шкафа, ведь упырь может просунуть палец в малейшую щель, что, если не уснуть, Санта не придет. Призраки были реальны. Пришельцы спали на заднем сиденье отцовского «Пинто».　

В моем детстве были лабрадор, велик и кучка хороших друзей. Недолго я числился в скаутах. Особенно мне нравились походы: не из-за любви к лесу или приготовлению хот-догов на костре — из-за историй о призраках.　

На середине Фитцрой, уверенный, что мне не понравится то, что ждет дальше, я свернул на Холбрук-авеню (одно название, а не улица: крохотная, втиснутая между домами — идя по ней, можно забыть, что находишься в городе) и вспомнил некоторые рассказы. Может, из-за кромешной тьмы или летучих мышей наверху.　

Скорее всего, потому что сам превращался в призрака. Незримо скользил по миру, к которому больше не принадлежал.　

Я не удивился, когда понял, что меня преследуют. Она походила на привидение — серое пятно, плывущее сквозь тьму, чернильное облако, — моя личная и независимая тень. Двигалась вровень со мной по другой стороне улицы. Беззвучно. Замерла, стоило мне остановиться, а потом обернулась, и я вроде бы видел глаза — желтые и злобные, чуть отсвечивающие, как у кошки.　

Я сделал шаг вперед, она повторила движение. Сделал шаг назад. Она помедлила, двинулась дальше, советуясь с другим призрачным прохожим. Меня окружили? Ждали? Хотели ускорить мою гибель?　

Не стоило покидать центр Сиднея. Оказаться в толпе незнакомцев куда лучше, чем на вершине темной дороги среди асфальтовых холмов и не по-городскому густой листвы, в редких проблесках света за окнами, а может, на стали. Эти призраки могли прятаться в сотне мест: за железными воротами, каменными лестницами и причудливыми балюстрадами, в заброшенных садах.

Я развернулся. Ускорил шаг. Стал спускаться. Пожелай я вернуться к мосту, подъем вышел бы долгим. Рестораны были закрыты или закрывались и не могли дать мне утешения. Ближайший бар остался с той стороны моста. Луна-парк переливался сотней огней, но я боялся взглянуть в огромное клоунское лицо на входе. Проскользнуть между его зубами со свитой жидких теней казалось глупостью.　

На мосту тоже небезопасно. Мало людей даже днем. Почти нет полиции.　

Хотелось бы, чтобы у меня был мобильник. Или пистолет. С ним я бы чувствовал себя лучше, но он бесполезен против призраков, и я все равно промажу, разве что выстрелю в упор. Но мне совершенно не хотелось настолько приближаться к опасности.　

Теперь меня преследовали четыре или пять теней, трудно сказать. Они сливались и разделялись, избегали фонарей — в их шепоте и шипении слышалась угроза.　

Я не мог противостоять им. Не знал, что они такое и чего хотят. Не понимал, что происходит, и не мог позволить себе новой тайны. Человек похрабрее остановился бы, бросил им вызов. Кто-то другой придерживался бы первоначального плана. Вот только этот план был бы умней моего. Мой оставлял желать лучшего и не устоял перед лицом угрозы. Я бросился бежать.　

У меня за спиной раздался смешок. Пронзительное хихиканье сумасшедшего, решившего, что мой страх безумно забавен. Я прибавил ходу.　

Ноги сами несли меня. Я свернул за угол у оранжевого знака «ПВС» — пиво, вино, спиртное. Словно это могло мне помочь.　

Добравшись до тайского ресторана «Мозги набекрень», через десять — двенадцать шагов от винного магазина, я выдохся. Здесь были люди и от обогревателей на серебристых столбах струилось, словно солнечный свет, тепло. Я остановился, ловя ртом воздух, посмотрел назад, но призраков не увидел.　

Это из-за света. Его было совсем немного, но он им не нравился. Если я останусь в хорошо освещенных местах, то смогу пережить ночь. Новый день принесет ответы. Не стоит углубляться во тьму.

Я простоял, сколько мог, у обогревателей «Мозгов», а потом вернулся на вершину холма. Шел по улице, держась близко к припаркованным машинам, в то время как другие проезжали мимо. Я радовался их фарам.　

Мне не хотелось рисковать на лестнице, не хотелось давать призракам шанс, даже несмотря на оживленную дорогу совсем рядом. Так что я пошел на станцию, думая добраться до Таун-Холла и остаться в сердце Сиднея — среди огней, ночных баров и ресторанов. В городе никогда не темнеет — так, как в моем детстве на Лонг-Айленде. Так, как на улицах Киррибилли.　

Станция «Милсонс-Пойнт» была надземной и светлой — с нее открывался отличный вид на панораму Сиднея. Так же сильно, как я верил в детстве в призраков, я надеялся, что они не тронут меня на платформе.　

После «Красного дуба» у меня осталось несколько монет, так что я кинул их в автомат. Купил билет. Прошел через турникет, по ступенькам, налево, чтобы быть ближе к Сиднею и его огням.　

Меня окружали люди — обычные полуночники, студенты колледжа, возвращавшиеся из баров, школьники, спешившие домой из луна-парка.　

Их было немного. Они ушли в себя. У края платформы — там, где висели таблички «Берегись поезда», — стоял одиночка. Несколько человек сбились в кучку между лестницей и навесом. Я сидел на скамейке, лицом на восток, как безумец в кино, Джек Николсон перед срывом, — на нервах, вне себя от тревоги, стрелял глазами по сторонам. Уперся взглядом в табло с надписью «Пенрит, 8 минут, 4 вагона». Мой поезд. Неважно, куда он шел. Все поезда через Милсонс-Пойнт останавливались на «Виньярд», «Таун-Холл» и «Централ».

Я снова и снова смотрел на запястье и поднимал глаза на цифровые часы станции. 12:52. Еще семь минут.　

Я смотрел, как машины проносятся по мосту, но на самом деле их не замечал. Глядел на панораму Сиднея, не видя зданий или моста. Рядом засмеялись дети — не надо мной, но это привело меня в чувство. Я подошел к следующей скамейке, поглядел в небо, представил, как призраки пикируют на меня, словно нетопыри.　

Посмотрел на лестницу и увидел одного. Его серые лохмотья трепетали как флаги на ветру. Кожа была пепельной, серой, как смерть, но на свету это выглядело словно неудачно наложенный грим. Глаза оказались не желтыми, как я думал, но голубыми, почти бесцветными. Его волосы были серыми, как зола, — неестественными. Я решил, что он их красил. Руки, слишком длинные для тела, болтались по бокам. Он стоял выпрямившись, но не мог напугать своим ростом.　

И все равно нервировал. Бледные губы изогнулись в усмешке. Дети позади — под навесом — на него не смотрели, но все же отошли подальше.　

— Думаешь, ты ангел смерти? — спросил я.　

Призрак склонил голову к плечу. Как и одноглазый мужчина на мосту, он был реальным. Живым. Несмотря на приглушенные цвета, он казался отфотошопленным — вставленным в картинку неумелой рукой. Мы оба были здесь чужими.　

Он прошипел:　

— Ты испорчен.　

Я ждал новых теней. Группы поддержки. Один, он не представлял угрозы. Или я просто устал бояться? Оцепенел. Ничто уже не могло меня удивить или напугать. Я был таким же ангелом смерти, как серый призрак.