Качества человека могут существовать в иной, чем их естество форме. Такими формами могут быть живая память живых людей, тексты, дома, сады, дети. Человек может оставить на «теле» природы и социума свой отпечаток, свое отражение. Зеркалом может служить для человека все в силу его универсальности, все мироздание или отдельная песчинка, Вселенная или капля в океане, исторически материальное «тело» политики (так сохранились Цезарь, Ришелье, Петр I), или права (Солон), или морали (Л. Н. Толстой, А. Швейцер, мать Тереза), или искусства (Рафаэль, Моцарт), или философии (Сократ, Кант), или науки (Ньютон, Дарвин), или собственной нации, или даже семьи. Дискретное может быть вечным лишь через дискретное. Но так как мир един в многообразии, идеальное может сохраняться без изменения через бесконечно многообразные конечные системы, ибо их собственная природа для идеального не играет содержательной роли. Чем полнее жизнь человека, тем сильнее, ярче, контрастнее, больше, величественнее, красочнее, интереснее, значимо его идеальное бытие. Сохранив себя идеально, человек приобретает личное бессмертие, ибо все новые и новые разумные существа смогут устанавливать с этим идеальным (вечно неизменным) человеком свои контакты. И изменения этой идеальной жизни будут зависеть от особенностей с ними контактирующих. Моцарт на века останется тем, кем он отразился в музыкальной культуре человечества, но он будет постоянно изменяться в восприятии разных людей разных эпох, т. е. он приобретет идеальное постоянство в изменяющейся реальности.

Наше идеальное может стать бессмертным, но какой нам от этого прок? Другие поколения смогут говорить с нами, вступить с нами в диалог. Но диалог этот странный — он односторонний. Я сегодня могу говорить с Сократом, но он со мной нет. Как ни печально, но наше бессмертие в самом деле такое, одновекторное: от нас вперед, в бесконечное будущее, без обратной связи с нами. Может, это лишь пока (великий русский мыслитель Н. Ф. Федоров считал, что со временем станет возможным и телесное индивидуальное бессмертие в земном виде^{25}), но надежды мало. Идеальное не способно умереть, но оно за это платит дорогую цену: оно не способно и развиваться. Оно, идеальное бытие, обречено оставаться заданным, константным, вечно неизменным. Такова цена бессмертия. Обратим внимание, бессмертной может быть именно наша индивидуальность, необычность, оригинальность — то, чем каждый из нас отличается от других. Не элементарное различие, а действительное в Гегелевском смысле. Действительно то, что разумно. Если в нас есть только то, что уже есть в других; то, что уже существует, то такое качество не способно отражаться. В этом специфика социального объекта и социального отражения. Наличное уже без нас успело стать идеальным (бессмертным) другого человека. Социальная материя повторно навечно ничего не создает. Временно можно украсть чужую славу, обманом или хитростью присваивая приоритет, но вечность на то и вечность, что расставит все по местам в соответствии с заслугами. Великую Отечественную войну выиграли и ни Сталин, и ни Хрущев, и ни Брежнев, а народ вместе со своими действительными полководцами — Жуковым, Рокоссовским, Баграмяном, Коневым, Василевским и другими. Индивидуальная оригинальность, которую социальная материя может отражать, а тем самым сделать идеально бессмертным, не дар случая, а непомерно тяжелый труд (по словам Эдисона — 99 %) и немножко вдохновения, творчества. Результат творческого труда и обладает свойством отражаться в социальной материи и приносить то странное одностороннее бессмертие человеку. Критерий творчества и есть (не имевшаяся до этого в истории человечества) оригинальность, новизна. Суть творчества не столько в том, чтобы сделать подарок человечеству в виде нового закона науки или технического открытия, шедевра искусства или мирового рекорда, а в пополнении арсенала конечной жизни бессмертным идеальным содержанием. Для чего природа руками и головой человека наполняет себя идеальным, вечным, бессмертным материалом, которого она сама без присутствия человека не способна произвести — об этом остается только догадываться. Философу бесплодные фантазии запрещены. Но гипотезы — любимый способ их размышления. Предполагаю, что, когда через миллиарды лет наша Вселенная заполнится достаточно полно идеальностью, бессмертными объектами, когда начнет доминировать не конечное, а вечное, тогда возникнет новая модель мироздания, противоположная нынешнему материальному, — идеальная, имеющая совсем иные константы и принципы. Возможные контуры такого мира рисуют сегодня идеалисты и богословы. Мир, в основе которого лежит не материальная, а духовная субстанция.

Труд и творчество создают новую систему бытия, а не просто способ получения полезных вещей и психологического вдохновения. Мир вечных и идеальных объектов будет красив и интересен по-своему. В нем не будет единичного дискретного изменения. Движение в нашей действительности противоречиво: оно представляет единство динамики и статики, прерывности и непрерывности. А в том мире, где господствует идеальное бессмертие и вечность, природа движения станет иным. Я не знаю, какой смысл в том, что кто-то остается в идеальном состоянии навечно, а кто-то бесследно исчезает для них самих. Допускаю, дело не просто в честолюбии. Идет какой-то странный и таинственный процесс поиска невидимой истины личного бессмертия, которого в буквальном эмпирическом смысле нет и быть не может, ибо оно противоречит законам естественности нашего мироустройства.

Что творит человек, накапливая идеальные объекты, можно только предположить и догадываться. Позволю одно предположение.

Вечный несбывшийся зов философии — некое единение людей. В русской философии идеи «соборности» и «богочеловека и богочеловечества» имеют глубокие корни.

Уже много раз собирали людей — был избранный Богом народ, были крестовые походы для единения христиан, были совсем недавно призывы к арийской чистоте и коммунистическому единению. Дискретность мироустройства не дает мыслителям почему-то покоя. Витает космическая тоска по абсолютному единению. Вот и думается, не отсюда ли растут корни. Понятно: слить в одно неразличимое единство разнородные кусочки нашего мира невозможно, ибо они подчинены законам конечного времени, мешают законы конечности скорости света, гравитации, непроницаемости, точнее, ограниченной проницаемости, другие константы. В нашем мире нет абсолютной проницаемости даже для нейтрино. Нерасчленимое единство (в том числе и людей) возможно лишь за пределами конечного и временного. Но не в сверхъестественном мире, которое может быть лишь в фантазии, а здесь, в этом нашем бренном мире. Парадоксальная проблема: остаться в этом мире и не быть в нем. Точнее, будучи здесь, в нашем естественном мире не подчиняться его законам, принципам и константам, создавая из них новые принципы, константы, процессы и вещи.

Если все перевести в идеальное состояние, то выполнится это парадоксальное требование, станет возможным то единство всеобщей проницаемости, по которому разливается тысячелетняя тоска.

Но зачем? Что это даст каждому конкретно? Мы выше говорили: если даже полностью человек превратит свою жизнь в идеальное отражение, он жить в обычном, земном, конечном смысле не будет. Примеры тех, кто обессмертил свое имя в истории, скорее угнетают, чем воодушевляют. Ну и что Цицерону или Ф. Аквинскому от того, что они получили бессмертие в идеальной форме. Их отраженная на материале ораторства и католицизма идеальная жизнь мертва, безжизненна, бесчувственна, без движения. Кажущаяся динамика не от этого остатка, обрезка их прошлой жизни, а от различий людей, вступающих в контакт с этими идеальными жизнями. Если нет какого-то скрытого смысла, то все это бессмысленно и бесполезно. Что мне от того, что кто-то после моей смерти будет общаться с тем, в чем «живет» мое отражение, мое идеальное бытие!

Абсолютно истинных ответов у меня нет. Имеются две версии.