Наиболее иллюстративна философия космизма В. С. Соловьева. Общая схема космизма достаточно проста. Единство мира оказалось расколотым и утерянным. Разные по объему и качеству обломки тяготеют к исходному единству. История мироздания есть история становления, формирования, восстановления утерянного единства. Механизмы единения В. Соловьев подробно рассматривает в дочеловеческой природе и приходит к мысли, что без человека мироздание никогда не сумеет соединить два главных элемента, которые в дуалистической философии были двумя первоначалами мироздания — протяженная материя и дух. Лишь человек, который имеет духовность в себе и мир перед собой, может их объединить. Идея о роли человека в мироздании Соловьева очень созвучна с идеей гуманистов о том, что человек есть то, с помощью чего природа может содержать себя в гармонии. Человек, говорит В. Соловьев, с помощью истины через красоту стремится к добру. Проявление человека оживотворяет и гуманизирует Софию Мироздания. Не детализируя, отметим, что «софия» и есть та вселенческая потенция, которая толкает мир к единению. Появление в цепи восстановления единства мироздания такого звена как человек обусловливает то, что восстанавливаемое единство не будет простым механическим возвращением к исходному единству. На финише исходное единство уже будет обогащено всей историей возвращения к нему. Здесь феноменология Абсолютного духа Гегеля просматривается невооруженным глазом. Но В. Соловьев ушел от сухого логицизма Гегеля, философия богочеловека пропитана человеческим теплом, ибо учитываются не только интеллектуальные характеристики человека, но и чувственные. «София» часто трактуется В. Соловьевым как любовь. Он часто апеллирует к античным философам, к их идее Эроса и его роли в мироздании. Богочеловеческое единство на финише для нас очень интересно, ибо дает оригинальную картину онтологической истинности власти, человека и мироздания. Свободным актом мировой души, говорит В. С. Соловьев, мир отпал от Божества и раскололся на множество враждующих элементов. Теперь длинным рядом свободных актов все это восставшее множество должно примириться с собою и с Богом и возродиться в форме абсолютного организма.

На первый взгляд, формула абсолютной онтологической истинности мироздания прежняя: абсолют (Бог, материя, Единое, мироздание) должен соответствовать самому себе, ибо глубже, больше, шире, выше и т. д. кроме него ничего нет. Абсолют ни с чем не сравнить, кроме него же самого. Н. О. Лосский, характеризуя представления В. Соловьева, писал, что истина для Соловьева — это абсолютная ценность, принадлежащая самому всеединству, а не нашим суждениям и выводам. Если здесь речь не об онтологической истине, то о чем? Познать истину — значит преступить пределы субъективного мышления и вступить в область существующего единства всего того, что есть, т. е. абсолюта.

У В. Соловьева получается так и не совсем так. Так, потому что Бог равен Богу, даже если он примет облик человека. Богочеловек и Человекобог равны между собой по масштабу, но разные по порядку. Следовательно, это саморавенство не простая абстрактная тавтология. Бог становится саморавным через свое полное раскрытие через мир и человека. Бог, потеряв свое единство, превращается в нечто иное. В этом ином находит себя в облике человека, который, восстановив в себе Бога, возвращается в исходное единство, но не в качестве абстрактного самотождества (А=А), а в форме конкретного, содержательного, обогащенного всеми своими метаморфозами процесса становления человекобога. В определение онтологической истинности вошла динамика, историзм, эволюционизм. Онтологическая истинность, таким образом, не просто статистическое соответствие реальности идеальному, существования — сущности, наличного — должному, а динамика, процесс развития самотождества (инвариантности) с момента рождения (возникновения) до смерти (полного разрушения) объекта. Онтологическая истинность — это инвариантность объекта при всех его изменениях и метаморфозах на всем временном векторе его бытия. То, что остается при всех деформациях, что делает объект при всех его обличиях тем, что он есть и должен быть, и есть «тело» (субстанция) онтологической истины. Сходство с гегелевской феноменологией Духа еще и в том, что онтологическая истинность бытия есть процесс восхождения от абстрактного к конкретному. Но, как уже говорилось, это сходство весьма схематичное и поверхностное. Философия Соловьева теплее, более душевна и человечна, хотя бы уже потому, что сердцевину реализации Богочеловека и Человекобога образует Любовь (Эрос), а не чистая идея. Софийность (мудрость) у Соловьева пропитана Любовью (Эросом). Это совсем другая идея, совсем другое понимание человека, совсем другая философия.

Онтологическая истинность человека у Соловьева заключается в процессе самореализации человеком своего вселенческого предназначения. Устремившись к Богочеловечности, он должен способствовать явлению онтологической истинности бытия. Если упростить, то мысль следующая: из онтологической истинности создаваемой людьми жизни формируется онтологическая истинность всего мироздания. Истинность каждого человека похожа на пирамиду, вершину которой образует человек, а основание («подошву») бесконечное мироздание. Истинность каждого есть часть истинности бытия; Единство людей не исчерпывается семьей, родом, классом, нацией, обществом и даже человечеством. Существует космическое единство всех, соответствие которому и составляет сущее (метафизику) онтологической истинности человека. Это идеалистический вариант трактовки онтологической истины.

В русской философии есть и иные трактовки. К примеру, Радищев, Герцен, Чернышевский, Плеханов каждый по-своему стремились выяснить извечные, «проклятые» вопросы философии, касающиеся человека и мира, в котором он живет.

Радищев в трактате «О человеке, его смертности и бессмертии» с материалистических позиций отрицает бессмертие индивидуальной души. Индивидуальное бессмертие в том, чтобы оставить след в человеческой культуре, внести свой вклад в общее гуманитарное усилие человечества. Следовательно, онтологическая истинность человека имеет два аспекта: во-первых, человек должен соответствовать общечеловеческой культуре, быть ее носителем, представителем, частичкой этой культуры. Это требование простое и ясное. Онтологически истинен тот человек, который культурен, носитель конкретной культуры своего времени, своей эпохи, своего народа, своей сферы. А культура — это то, что запрещает быть животным (жить по зоологическим законам естественного отбора) и причинять зло другим людям.

Онтологическая истинность определяется тем, насколько человек контролирует (подавляет) свои зоологические стимулы, импульсы, реакции и живет в согласии с людьми и с самим собой; при всей кажущейся простоте эта мысль об индивидуальном бессмертии через бессмертие человеческого рода заряжена гуманизмом, ориентирована на развитие в человеке «человеческого», культурного, гуманистического. Следует подчеркнуть, что такая трактовка индивидуального бессмертия содержит известную с Античности и Средних веков идею о том, что сам человек может расширить диапазон своего бытия до масштабов мироздания. Если человеческий род бессмертен и бесконечен, то каждый индивид может через соответствие своему человеческому роду стать и бессмертным, и бесконечным.

Во-вторых, Радищевское понимание бессмертия требует не простого механического соответствия тому, что есть, а творческого преумножения общечеловеческой культуры. Онтологическая истинность состоит в соответствии человека своей естественной сущности. Только в этом случае, по Радищеву, получается, что человек есть человек. Как тут не вспомнить Сократа с его idea fix помочь разбудить (помочь родить) каждому афинянину наличного в нем деймония («гения»), чтобы это «дитя богов» сделало каждого мудрым. Мудрость даст каждому способность быть истинно справедливым, истинно добрым, истинно мужественным, истинно любящим, т. е. истинно добродетельным и тем самым — счастливым. Тот, кто соответствует своей божественной мудрости, будет онтологически истинным. Как следствие этого истинны его чувства, мысли, слова и дела. Почему, по Радищеву, монархия есть наипротивнейшая человеческой природе форма правления? Да потому, что один ограничивает естественные права миллионов других, не дает им быть самими собой, т. е. людьми. Какое соответствие творчеству может быть у крепостных — у рабов!