После чтения огромной массы работ, участия на многочисленных конференциях и конгрессах, посвященных Канту, создается впечатление, что Кант состоял из одного думающего мозга, из одной думающей головы, что Канта-человека вовсе и не было. Кто в этом виноват: сам ли Кант или его адепты и исследователи, сказать однозначно трудно. Все-таки, вероятно, больше — приверженцы и поклонники, которые выхолащивают из творческой жизни Канта его «о бытие» (обыватель). Сам Кант свое здравомыслящее и обывательское присутствие демонстрирует и в докритический и критический периоды.
Статья «О педагогике» написана и не с позиций докритического периода, и не критического. Перед нами «третий Кант», которого точнее было бы назвать «трагическим Кантом», в котором, как в алхимическом тигле или реторте, растолчена и перемешана вся личная и творческая жизнь Канта, размашисто перечеркнута вся прожитая жизнь, поставлен жирный крест на всем, что сделано им за известные два периода жизни. В этой статье лишь в малой степени присутствуют как докритический, так и критический Кант. Перед нами Кант, представший перед вечностью и бесконечностью один на один, и осознавший всю бессмысленность прожитой им жизни и содеянного. Рассмотрение в статье «О педагогике» онтогенеза с позиций обыденного сознания свидетельствует, что в конце жизни вдруг пришло озарение, что жизнь каждого из нас, какая бы она ни была — веселая или скучная, долгая или короткая, благополучная или злополучная, одним словом, любая — ноуменальна. И что хуже всего — она ноуменальна не вообще, не для других, а для себя прежде всего! Никто никогда не узнает, кто он. Никто не узнает самого себя, своего «Я», каким бы содержанием он ее не заполнил — хоть полувековой творческой жизнью, хоть бомжованием. Все суета и бессмыслица! Этой статьей Кант размашисто перечеркнул всю свою жизнь, поняв суетность и тщетность индивидуального бытия у порога небытия. Он осознал, что все им сотворенное не имеет значения ни для него самого, ни для других. «Все суета и томление духа» — таков жизненный итог бедного «старика Иммануила».
Можно, конечно, найти различные конъюнктурные причины и объяснения появлению статьи «О педагогике». Но Кант подписался под этой работой на восьмом десятке жизни не случайно, не по небрежности, не по старческой беспомощности и лени, не потому, что она никакой уже роли для него не играла, а сознательно, заявляя, что все, сделанное им прежде и как ученым, и как философом пасуют перед истинами обыденного бытия и сознания. Высшая мудрость бытия в обыденном взгляде на вещи, таком, каким Кант смотрит в этой статье на то, как формируется то самое человеческое сознание, в котором есть и априорные схемы чувственного познания, и трансцендентальная логика (трансцендентальная аналитика и трансцендентальная диалектика), и трансцендентальная апперцепция и все остальное, что можно найти в «чистом и практическом сознании» (по Канту). Ни докритическое (научное), ни критическое (философское) познание не могут дать ничего более глубокого, чем обыденный взгляд на такую «вещь в себе» как онтогенез (социализация и индивидуализация человеческого детеныша). Эта статья, анализ которой мы ниже приведем, полна совершенно некритических, обывательских измышлений по поводу формирования из новорожденного человеческого детеныша разумного человека.
Критическая философия Канта — это методологический тупик, из которого каждый может рыть свою философскую туннель в любом направлении, куда хочет и куда может. Кантовская критическая философия поэтому может казаться нарративным фундаментом для всех философских течений XIX-XX веков. Критическая философия есть та точка, от которой все разбегаются в разные стороны, независимо друг от друга и от Канта. С этой точки рукой подать до Гегеля и Шопенгауэра, Маркса и Ницше, меньше, чем до экзистенциалистов и прагматиков. Рационализм и иррационализм одинаково безразличны к критической философии Канта в смысле свободы выбора вектора развития философской мысли, аналогично, как и материализм или идеализм.
Если человек есть «вещь в себе», то солипсизм, замешанный на трагизме личного бытия, пессимизм, агностицизм, даже «пофегинизм» неизбежны. И эта позиция, судя по статье Канта «О педагогике», самая мудрая, хотя бы уже тем, что она не вымышляется мудрствующими философами, а дана самой жизнью, складывается сама по себе, дана также безразлично естественно, как и природа с обществом в целом.
Статья И. Канта «О педагогике»{86} одна из последних его работ, датируемая 1803 годом. Утверждение, что педагогическая концепция Канта не отличается оригинальностью и носит компилятивный характер, на наш взгляд, не соответствует действительности. Наш доклад посвящен аргументации тезиса, что работа Канта носит самостоятельный характер и является одним из шедевров мировой гуманистической педагогики.
Одно предварительное замечание. Звездное небо над головой и нравственный закон внутри человека — стали загадками, поиску разгадки которых Кант посвятил всю свою жизнь. Со звездным небом Кант для себя разобрался более или менее в «докритический период». Нравственный закон внутри нас стал предметом исследований Канта в период, который вошел в его биографию как «критический». Выяснив, что ни в чувствах, ни в рассудке, ни в разуме, ни в социальной и природной действительности нет источников моральных принципов, законов, категорий и норм, Кант нашел единственный, по его мнению, источник нравственного категорического императива — в боге. «Если не соединять религии с моральностью, то религия обращается в снискание милости»{87}. Эту мысль И. Канта перефразирует Ф. М. Достоевский. Он устами своего литературного героя — Ивана Карамазова — скажет, что если нет бога, то все дозволено. Но у Канта бог — это вовсе не бог какой бы то ни было конфессии, а религии только в пределах разума{88}. Педагогическая концепция И. Канта связана с нравственным категорическим императивом. По его версии воспитание (для Канта педагогика и воспитание в данной статье синонимы) завершается формированием как раз того, что в человеке от бога. Это и есть практическое, или моральное, воспитание. Подчеркнем: моральное воспитание есть не цель педагогики, которая значительно шире, а именно лишь завершающий этап, кроме которого есть еще уход (попечение, содержание), дисциплина (выдержка), обучение вместе с образованием, физическое воспитание. Соответственно каждому этапу «человек бывает грудным младенцем, питомцем и учеником»{89}.
В самом общем виде Кант делит воспитание на два этапа: физическое и практическое, которые имеют свою внутреннюю структуру. По средствам физическое (как телесное, так и духовное) воспитание опирается на дисциплину, а практическое в основном на свободу.
Рассмотрим, хоть и схематично, каждую из этих ступеней онтогенеза.
Физическое воспитание начинается с ухода (попечения, содержания). «Под уходом понимается, — пишет Кант, — забота родителей о том, чтобы дети не обращали своих сил во вред себе»{90}. Первое, что приходит на ум при чтении этих слов, речь о санитарном уходе. Чтобы ребенок не упал, не поцарапал себе личико и т. д. Безусловно, это тоже входит в «уход» (попечение, содержание). Но лишь этим дело не исчерпывается. Эти функции Кант относит к физическому воспитанию, которое «представляет собой, собственно, только уход со стороны родителей, кормилиц или нянек»{91}. Но суть дела обстоит сложнее. По тексту Канта далее понятно, что речь идет о том, чтобы педагогика не позволила человеческому детенышу сохранить, закрепить и развивать те жалкие остатки зоологических (биологических, естественно-природных) инстинктов, с которыми появляется на свет новорожденный. «Жалких» потому, что совокупность этих инстинктов, в отличие от инстинктов детенышей животных, не обеспечивает ребенку ни выживания, ни приобретения свойств, присущих человеческой природе. Они слабые, их хватает лишь на обеспечение самых насущных потребностей. Но и даже они должны быть, по мысли Канта, заторможены, отменены и заменены социальными способами поведения. Первая задача попечения (ухода) состоит в том, чтобы не дать новорожденному ребенку закрепить и развить зоологические стимулы (детерминанты) жизнедеятельности. Если они, эти потенции, будут развиваться, то они нанесут вред социализации и индивидуализации ребенка. Не дать ребенку обращать своих сил во вред себе — означает не дать ему становиться зоологическим существом в ущерб формированию социальных способов жизнедеятельности. Педагогика (воспитание) с первых секунд жизни человеческого детеныша начинает борьбу за его социальное бытие. Эта борьба есть насилие: запрещение, торможение, отмена, усечение, абортирование, замена и т. д. чисто биологических способов положения тела (свернувшись калачиком), хождения (на четвереньках), еды (лакать, лизать), даже дышать, смотреть, слушать, нюхать и пр. При этом Кант специально старается оговорить, что эти ограничения не должны физически уродовать ребенка. Например, пеленание есть запрет ребенку принимать наиболее удобное положение с точки зрения механики скелета и мышц, которое продиктовано чисто биологическим детерминантом. Но при этом пеленание не должно приводить к искривлению скелета ребенка. Родители поэтому должны думать не столько о собственных удобствах, сколько о пользе малыша{92}. Попечение (уход, содержание) должно заниматься не только санитарным благополучием ребенка, но и заменой биологического детерминанта жизни социальным. Для этого, т. е. для того, чтобы приобрести «свойства, присущие человеческой природе»{93}, новорожденному человеческому малышу обязательно нужна социальная (педагогическая) среда. В отличие от детенышей животных ребенок вне общества никогда не приобретет человеческих видовых признаков, прежде всего разума, без которого он не достигнет никогда уровня человека, ибо изначально он «склонен ко всем порокам, так как обладает возбуждающими его склонностями и инстинктами»{94}.
