Похожее положении сложилось в Испании: здесь тоже "овцы поедали людей". Огромные стада, принадлежавшие испанским грандам, герцогам и маркизам, дважды в год меняли пастбища и двигались через всю страну, затаптывая крестьянские поля. Испанские короли ничего не могли поделать со своей знатью: ей было выгодно продавать шерсть голландцам; мануфактуры Лейдена работали на испанской шерсти. Крестьяне в отчаянии покидали свои наделы и десятками тысяч уезжали в Америку – таким образом, Северная Америка была колонизирована англичанами, а Южная – испанцами. Мировой Рынок властно определял судьбы стран и народов, дарил одним благополучие, а другим – беды. Государства тех времен были еще слишком слабы, чтобы защитить себя от диктата рынка, – и даже если короли устанавливали таможенные пошлины, то контрабандистам ничего не стоило обойти порты и заставы. Французский король Генрих IV жаловался, что все богатства Франции уходят на оплату шелковой одежды, и издавал законы против роскоши, но ничего не мог поделать со своими разодетыми, как павлины, дворянами. В конце концов, он махнул рукой и не стал бороться с Мировым Рынком – тем более, что у "доброго короля" было много других забот.
ДОБРЫЙ КОРОЛЬ ГЕНРИХ IV
Я хочу, чтобы у крестьянина по
воскресеньям была курица в горшке.
В 1594 году, когда Генрих IV стал королем Франции, страна была обессилена долгой войной, повсюду виднелись развалины и многие села были покинуты жителями. Как во времена Столетней войны, многие замки превратились в разбойничьи гнезда, и дворяне грабили округу, не обращая внимания на то, что, казалось бы, уже наступил мир. На юге Франции разгоралась новая «жакерия»; крестьяне взялись за оружие и истребляли дворян, «как крыс, которые воруют зерно». Первой задачей короля было наведение порядка – и Генрих IV послал войска, которые уничтожили дворянские банды и разрушили непокорные замки; крестьянам простили недоимки по налогам, и они разошлись по домам. Чтобы помочь земледельцам, король уменьшил подати и запретил сеньорам собирать налоги в свою пользу; он заботился о простом народе и желал, чтобы «у крестьянина в воскресный день всегда была курица в горшке». По просьбе короля ученый агроном де Серр написал для земледельцев книгу о новых сельскохозяйственных культурах, о кукурузе, сахарной свекле – и особенно о тутовнике, листвой которого кормили гусениц шелкопряда. В каждой провинции были заведены питомники тутовых деревьев, а священникам было поручено раздавать крестьянам саженцы и учить их шелководству. Король сам завел шелковую мастерскую во дворце Тюильри и настойчиво призывал знать последовать своему примеру – но, к огорчению короля, тутовые деревья вымерзли холодной зимой, и ему не удалось обратить дворян к сельскому труду: рыцарей интересовали лишь войны и придворная жизнь.
Двор короля Генриха IV был непохож на дворы английских или испанских королей; он удивлял своим многолюдьем, пышностью и сложным церемониалом. Чтобы приручить бедное и воинственное дворянство, избавить его от привычки грабить и привить ему навыки повиновения, французские короли призывали дворян в Париж, к своему двору. Дворян зачисляли в гвардейские полки мушкетеров и, не утруждая серьезными обязанностями, платили им небольшие пенсии. Тысячи дворян целыми днями толпились в коридорах Лувра, играли в кости и ухаживали за придворными дамами: прелестные фрейлины королевы были одним из магнитов, которые притягивали дворян в Париж. При дворе царил культ красоты и галантности, унаследованный от рыцарских турниров Средневековья; здесь постоянно справляли праздники и карнавалы, соревновались в роскоши одежд и изяществе манер. В то время мода превратилась в закон двора, и дамы стали носить открытые пышные платья с подпирающими грудь корсетами, а мужчины – черные бархатные жакеты с большими кружевными воротниками. Дворяне учились прилично себя вести на балу и за пиршественным столом; есть руками теперь считалось вульгарным, и в обиход вошли вилки и столовые ножи – для того, чтобы вспыльчивые рыцари не вздумали использовать эти ножи как оружие, их концы делались закругленными. Ссоры из-за прекрасных дам или косого взгляда были обычным делом, и если раньше вопросы чести решались в частных войнах, то теперь им на смену пришли дуэли. Компании дуэлянтов иной раз дрались прямо в коридорах Лувра и количество убитых исчислялось десятками: за время мирного правления Генриха IV на дуэлях погибло четыре тысячи дворян.
Правда, столь воинственный нрав имело не все французское дворянство: кроме старого "дворянства шпаги" было еще новое "дворянство мантии" – это были бывшие буржуа, купившие должность и дворянский титул. Короли, испытывавшие вечную нехватку денег, уже давно продавали "хлебные" должности судей, адвокатов, казначеев, и при уплате особого налога эти должности можно было передавать по наследству. Казначеями обычно были разбогатевшие откупщики налогов, которые, заплатив условленную сумму, потом собирали налоги в свою пользу – разумеется, намного завышая их истинные ставки. Откупщики возглавляли целые финансовые компании, и любой буржуа мог участвовать в откупе налогов, вложив в это дело свои деньги. Во времена войн короли брали у "финансистов" деньги в долг, и часто под такие большие проценты, что не могли расплатиться, – эти долги висели на казне тяжким грузом, и лишь на выплату процентов в иной год уходила половина государственных доходов. Роскошь новых богачей била в глаза: "финансисты" скупали земли дворян вместе с их замками и титулами и ездили в каретах с лакеями на запятках. Разорившееся "дворянство шпаги" ненавидело этих выскочек, а королевские министры ломали голову над тем, как освободить государство от процентного рабства. Генрих IV приказал снизить проценты по займам и попытался вернуть заложенные королевские земли, но в 1610 году король был убит – и никакие пытки не смогли заставить убийцу признаться, кто же его послал.
Смерть "доброго короля" означала конец внутреннего мира. Юный наследник, Людовик XIII, еще не мог управлять государством; снова вернулось время дворянских мятежей и религиозных войн. После долгой войны, в 1628 году, королевская армия осадила оплот гугенотов, город-порт Ла-Рошель; солдаты окружили город траншеями, а с моря возвели плотину, не позволившую английскому флоту помочь протестантам. Гугеноты, воспламененные призывами своих проповедников, стояли насмерть – 20 тысяч осажденных погибло от голода и обстрелов, но в конце концов Ла-Рошель пала. Эта победа католиков означала окончание религиозных войн во Франции – но в Европе война продолжалась еще двадцать лет.
Победитель при Ла-Рошели, первый министр короля кардинал Ришелье, милостиво отнесся к побежденным и позволил им исповедовать свою религию. Однако армия гугенотов была распущена, и они отдали королю ключи от своих крепостей. Ришелье воспользовался войной, чтобы навсегда сокрушить силу дворянства: в 1626 году он отдал приказ срыть все дворянские замки – независимо от того, кто были их хозяева, гугеноты или католики. Замок был символом господства рыцарей над крестьянами, символом средневековья и феодализма – и всесильный первый министр приказал уничтожить этот символ. Франция наполнилась грохотом рушащихся стен; тысячи рабочих взрывали башни и сравнивали с землей развалины, а дворяне, сжав зубы, смотрели, как разоряют их родовые гнезда, и клялись отомстить.
Покушения на жизнь Ришелье следовали одно за другим, так что кардиналу пришлось завести собственный охранный полк – "мушкетеров кардинала". Мушкетеры короля ненавидели гвардейцев кардинала и постоянно дрались с ними на дуэлях – тогда Ришелье запретил дуэли и приказал повесить двух самых неистовых дуэлянтов. Кардинал хладнокровно отправлял на эшафот заговорщиков из высшей аристократии, маршалов и маркизов; он говорил, что "лучшее средство разрушать заговоры – это наводить ужас на врагов". Ришелье пытался довести до конца то, что начал Генрих IV – он пытался приучить дворянство к повиновению абсолютной власти. Великий кардинал поддерживал блеск французского двора и с улыбкой смотрел на интриги королевы и проделки королевских мушкетеров – все равно это было лучше разбоя прежних времен. Говорят, что в свободное время он сочинял стихи в честь своего учителя, доброго короля Генриха, и сожалел, что ему приходится быть не таким добрым, – но таковы были требования времени. Время требовало дисциплины и порядка: в Европе опять бушевала религиозная война.