Когда в 1533 году умер великий князь Василий III, его сыну Ивану было три года. За малолетством монарха делами государства управляла княгиня-мать Елена Глинская вместе с Боярской думой; почувствовав свободу, бояре тотчас стали тянуть на себя, требовать «прав» и кормлений. Брат Василия, удельный князь Андрей, поднял мятеж и попытался возбудить старое боярское гнездо, Новгород, – но потерпел неудачу, был схвачен и умер в темнице. Елене какое-то время удавалось поддерживать порядок с помощью мудрого советника, князя Телепнева-Оболенского, – но в 1537 году бояре отравили княгиню и расправились с Оболенским.

Началось боярское правление; бояре разбились на две партии, Шуйских и Бельских, и сцепились между собой в борьбе за власть и кормления. Схватки происходили на глазах маленького Ивана – на пирах и в его покоях; однажды митрополит был вынужден прятаться под кроватью великого князя. "Было мне в то время восемь лет, – вспоминал впоследствии Иван IV, – и так подданные наши достигли своих желаний – получили царство без правителя, о нас же, государях своих, никакой заботы сердечной не проявили, сами же ринулись к богатству и славе и перессорились друг с другом при этом. И чего только они не натворили! Дворы, и села, и имущество наших дядей взяли себе и водворились в них. И сокровища матери моей перенесли в Большую палату, при этом неистово пиная ногами и толкая палками, а остальное разделили… Нас же, с единородным братом моим… начали воспитывать как чужеземцев или простых бедняков…"

Расхватав в кормление города и уезды, бояре "без милости грабили жителей". Казна великого князя была расхищена, и полки было не на что содержать – а между тем, с юга приступала новая грозная опасность: турки. В 1541 году над Европой прогремел турецкий гром: пала Венгрия; в битве под Будой янычары перебили 16 тысяч австрийских солдат, пытавшихся помочь венграм; над венгерской столицей был поднят бунчук султана. Сулейман Великолепный считал себя повелителем всех тюркских ханств – Крымского, Астраханского и Казанского, и непобедимые янычары были готовы двинуться на север. Крымский хан грозил, что придет на Москву, "не по-старому, с голой силой татарскою", а с янычарами и "нарядом пушечным". Вскоре после битвы при Буде янычары впервые приняли участие в татарском набеге – над Московией нависла смертельная опасность, а воеводы ссорились за "места" и не хотели идти против крымцев.

В 1546 году молодому великому князю исполнилось 16 лет, и он заявил о намерении венчаться на царство – и поискать "прародительских чинов, как прежде наши прародители… на великое княжение садились". Бояре были удивлены "разумными речами" юноши: ведь образованием Ивана никто не занимался, а оказалось, что он прочел все, что мог прочесть, изучил историю церковную и римскую, русские летописи и наизусть знал Новый Завет. Митрополит Макарий вспомнил римский обряд коронации и нашел в кремлевских кладовых царский венец – древнюю шапку Мономаха, которую, по преданию, император Константин Мономах подарил киевскому князю Владимиру. 16 января 1547 года Иван IV был торжественно коронован "царем всея Руси". Русское слово "царь" было искаженным титулом римских императоров – "цезарь"; по-немецки этот титул звучал "кайзер", и так называли себя правившие в Германии императоры. Турецкий султан тоже называл себя "кесарем", и так же называли ханов Золотой Орды, после падения которой "царями" стали все их наследники – ханы Крыма, Казани и Астрахани. Иван III тоже иногда назывался царем, но не решался во всеуслышание принять этот титул, опасаясь татарских "царей" – теперь его юный внук открыто назвался этим грозным титулом и возложил на себя корону. С тех пор писатели, возвеличивавшие царей, стали называть Москву Третьим Римом: "Два Рима пали, а третий стоит, а четвертому не быть!" – так писал когда-то инок Филофей Василию III.

Коронация Ивана не внесла особых перемен в дела государства, страной по-прежнему правили бояре во главе с родичами царя, князьями Глинскими. 21 июня, через полгода после коронации, в Москве случился большой пожар: буря понесла огонь по крышам от Арбата к Кремлю и перекинула его через стены; загорелись наполненные молящимися кремлевские соборы; всюду стоял крик и плач, тысячи людей сгорели заживо; митрополит Макарий едва спасся. Москва сгорела почти полностью, десятки тысяч людей остались без имущества; они рыдали на пепелищах и собирались толпами, требуя найти поджигателей. В толпе носилось имя Глинских, их ненавидели за произвол и поборы; говорили, что они подожгли Москву волшебством: чародеи вынимали сердца человеческие, мочили в воде, водой этой кропили по улицам – оттого Москва и сгорела. Царь послал бояр к собравшимся москвичам расспросить их о причине волнений; среди бояр был князь Юрий Глинский; услышав, что кричат из толпы, он попытался спастись в церкви – но народ ворвался в собор и убил Глинского, а потом бросился грабить его двор. Перебив дворовых людей, вооруженная чем попало толпа пошла к царю в село Воробьево – требовать на расправу остальных Глинских. Молодой царь был страшно напуган, он думал, что восставшие хотят с ним расправиться, – "оттого вошел страх в душу мою и трепет в кости мои". Узнав в чем дело, царь ответил, что Глинских нет в Воробьеве, и ему удалось уговорить толпу разойтись.

Во время этих событий, когда молодой царь был в отчаянии от гнева божьего и страха перед людьми, перед ним явился грозный и вдохновенный проповедник – Сильвестр, священник Благовещенского собора. Показывая перстом на небо, Сильвестр объявил царю, что причина бедствий – его нерадение и пороки, что это он – виновник несчастного положения московской земли; Сильвестр призвал царя покаяться – и царь каялся, плакал, просил утешения и обещал во всем слушаться своего наставника. С этого времени власть бояр пала и первым советником царя стал Сильвестр, по его совету царь созвал на собор "выборных людей всей земли". Этот первый Земский Собор был непохож на польские сеймы: на него собрались и дворяне, и горожане, и крестьяне – и, когда царь вышел на Красную площадь, он обращался не к знатным, а к простому народу. Поклонившись на все стороны, Иван сказал:

– Люди божие и нам дарованные Богом! Молю вашу веру к Богу и к нам любовь. Теперь нам ваших обид – разорений и налогов – исправить нельзя вследствие продолжительного моего несовершеннолетия, пустоты и беспомощности, вследствие неправды бояр моих и властей, бессудства неправедного, лихоимства и сребролюбия. Молю вас: оставьте друг другу вражды и тягости, кроме разве очень больших дел. В этих делах и в новых я сам буду вам, сколько возможно, судья и оборона, буду неправды разыскивать и похищенное возвращать!

В этот самый день, когда была произнесена эта речь к народу, царь призвал к себе дворянина Алексея Адашева и сказал ему: "Алексей, взял я тебя из нищих и самых незначительных людей. Слышал я о твоих добрых делах и теперь взыскал тебя выше меры твоей, для помощи душе моей… Поручаю тебе принимать челобитные от бедных и обиженных и разбирать их внимательно. Не бойся сильных и славных, похитивших почести и губящих своим насилием бедных и немощных…" Царь "приказал" Адашеву принимать челобитные от народа – так был создан Челобитный приказ, своего рода правительство, куда стекались все дела и которому были подчинены другие приказы: Разрядный, ведавший войском, Поместный, распределявший поместья, Разбойный, чинивший суд и расправу, а также Посольский – тогдашнее министерство иностранных дел. Во все эти приказы Адашев и Сильвестр набрали чиновников-дьяков из простого незнатного люда, по большей части из грамотных поповских детей – и это новое чиновничество стало править Россией. "А как он был во времени, – говорит летописец об Алексее Адашеве, – в те поры Русская земля была в великой тишине и во благоденстве и управе… Да в ту пору же был поп Сильвестр и правил русскую землю с ним за одно, и сидели вместе в приказной избе у Благовещенского собора".