Опасаясь могущественного соседа, ливонцы не пропускали на Русь мастеров и оружие – однако западных купцов было трудно удержать от выгодного дела. В 1553 году из Англии отплыла экспедиция из трех кораблей под началом капитана Уиллоби. Корабли поплыли на север вдоль покрытых снегом берегов Скандинавии и попали в шторм; один из кораблей замерз во льдах со всем экипажем, другой вернулся в Англию, но третий вошел в устье Северной Двины, и местные жители объяснили его капитану Ченслеру, что он находится в России. Ченслера доставили в Москву, и он удостоился приема у царя; через год Ченслер вернулся в Россию как посол английской королевы и увез в Англию ответное посольство; к несчастью, корабли снова попали в бурю и Ченслер погиб – но московский посол спасся и смог завербовать в Англии несколько мастеров, медиков и рудознатцев.

Путь через Ледовитый Океан был долог и опасен, и царь Иван принял решение прорубить окно в Европу – завоевать Ливонию. Ливония казалась легкой добычей, она была охвачена смутами, магистр враждовал с рижским архиепископом, протестанты враждовали с католиками, а порабощенные крестьяне, эсты и ливы, ненавидели дворян-немцев. Однако Сильвестр и Адашев уговаривали царя не начинать новой войны, не закончив войну с татарами: крымский хан грозил отомстить за Казань, а за спиной хана стояла могущественная Турция. Царь не послушал и в 1558 году послал войска в Ливонию – но советники твердо стояли на своем, и Сильвестр, указывая рукой на небо, грозил царю всевозможными бедами. Однако Ивану было уже 28 лет, и за прошедшие годы он научился думать своим умом. Советников обвинили в попытке отстранить царя от государственных дел; Сильвестр был сослан в Соловецкий монастырь, а Адашев заключен в тюрьму, где вскоре умер. Царь стал управлять сам – молодые годы Ивана IV подошли к концу.

Ливония не могла сопротивляться могущественной России, и огромное царское воинство буквально затопило маленькую страну. За два года войны были взяты Нарва, Дерпт и 20 других городов; в 1560 году русская армия осадила крепость Феллин, резиденцию магистров Ордена; ядра «великих пушек» разбили когда-то неприступные стены, и магистр Фюрстенберг сдался в плен. Торжествующий царь распорядился провести пленников по улицам Москвы, и один татарский хан сказал магистру, что «поделом получили вы, немцы: сами дали великому князю оружие, которым он сначала нас высек, а теперь вас самих сечет!»

Татарин имел в виду пищали и пушки, которым не могли противостоять ни ордынская конница, ни стены орденских замков. Ливония погрузилась в хаос; рабы-эстонцы, давно ждавшие случая отомстить своим немецким господам, восстали и вместе с казаками жгли фольварки. Уцелевшие города умоляли о помощи западных соседей: Ревель присягнула шведскому королю, а Рига и южные области – Сигизмунду II польскому и литовскому. Как и предсказывали Сильвестр с Адашевым, Россия оказалась в войне со всеми соседями – Швецией, Литвой, Польшей и Крымом. Впрочем, это не испугало царя: Иван IV объявил, что начинает поход на Литву с целью освобождения Западной Руси; 50-тысячная армия во главе с царем двинулась на Полоцк, главную крепость Белоруссии. Немецкие наемники, защищавшие Полоцк, со страхом смотрели с крепостных стен, как тысячи русских, ухватившись за канаты, вытаскивают на огневые позиции "великие пушки" – четыре колоссальных стенобитных орудия с ядрами "в пояс человеку". Стены города обрушились после первых же выстрелов; 15 февраля 1563 года Полоцк был взят, и казалось, что воссоединение Белоруссии с Россией – дело ближайшего будущего; простой народ Западной Руси с нетерпением ждал освобождения от фольварочного рабства.

В начале 1564 года две русские армии двинулись в Литву; царь ждал известий о новых победах – но неожиданно пришла страшная весть. Войско князя Шуйского попало в засаду на реке Улле, воеводы погибли, ратники изрублены или разбежались. В этих местах нельзя было ждать литовцев, и было ясно, что кто-то известил врагов, – разгневанный царь приказал казнить двух заподозренных бояр; все говорили об измене. Еще до битвы на Улле было несколько попыток отъезда бояр в Литву: бояре ненавидели царя за то, что он лишил их кормлений, обложил вотчины налогами и обременил службой – они были обязаны выставлять со своих земель воинов. Эта ненависть прорвалась еще в 1553 году: когда царь тяжело заболел и лежал при смерти, бояре отказались присягать его маленькому сыну: они хотели передать власть двоюродному брату Ивана, Владимиру старицкому. С началом войны было перехвачено несколько посланий от Сигизмунда II боярам и воеводам: король предлагал деньги и поместья тем, кто изменит царю; четверо князей со своими дружинами ушли в Литву; некоторые из уличенных в переписке были сосланы, другие поклялись не отъезжать.

В числе изменников оказался наместник Дерпта князь Курбский, который и выдал русскую армию на Улле за 300 золотых талеров. Когда на изменника пало подозрение, он бросил жену, сына и ночью с мешком денег спустился по веревке с крепостной стены – а затем безостановочно проскакал 100 верст до границы. На границе не знали о князе Курбском, и литовские солдаты обобрали предателя до нитки, отняли талеры, лошадей и даже сорвали лисью шапку. Оказавшись в столь жалком положении, Курбский написал царю "письмишко, слезами омоченное", напоминая о своих ратных подвигах и жалуясь на "гоненья", которые царь обрушил на бояр по навету своих советников. У царя не было явных доказательств измены (ведь литовские документы были открыты много позже) – и Иван IV ответил обстоятельным посланием, пытаясь что-то объяснить и отчасти оправдаться: "Всегда царям следует быть осмотрительным: иногда кроткими, иногда жестокими; добрым – милосердие и кротость, злым же – жестокость и муки… Если и есть за мной небольшой грех, то только из-за вашего же соблазна и измен; кроме того, и я человек: нет ведь человека без греха…" На упреки Курбского в том, что царь не советуется с боярами, Иван отвечал, что Русь – не Литва: "Там у них цари своими царствами не владеют, а как им укажут их подданные, так и управляют. Русские же самодержцы изначально сами владеют своим государством, а не их бояре и вельможи!" Боярам, писал Иван IV, вместо государственной власти потребно самовольство, а там, где царю не повинуются подданные, никогда не прекращаются междоусобные брани; если не казнить преступников, тогда все царства распадутся от беспорядка и междоусобных браней.

Царь наивно объяснял изменнику простые истины самодержавия – а в это время Курбский уже получил от короля поместья и во главе литовских войск двигался к Полоцку. По совету Курбского Сигизмунд II отправил крымскому хану чуть ли не всю свою казну – 33 телеги с золотом, и осенью 1564 года татары выступили на Русь одновременно с литовцами и поляками. Королевские войска осадили Полоцк, а крымцы – Рязань; в Москве было неспокойно, говорили о новых заговорах и отъездах в Литву – хотя к зиме враги отступили, положение оставалось тяжелым.

Измена Курбского открыла всю глубину боярской ненависти, и Иван чувствовал себя окруженным заговорщиками, готовыми в любую минуту подсыпать яд в чашу. Он не мог больше оставаться среди заговорщиков в Москве – и вот 3 декабря горожане увидели, как из ворот выезжает огромный санный поезд; Иван зашел помолиться в Успенский собор, попрощался с митрополитом, с людьми, сел в сани и поехал, "куда глаза глядят". Санный поезд скитался в окрестностях Москвы несколько недель – и что делалось в это время с царем, никто не знает: известно лишь, что от страшных переживаний у него выпали почти все волосы на голове. В начале января царь остановился в Александровской слободе и послал митрополиту грамоту, в которой перечислил все измены бояр и объявил, что "не хотя их многих изменников дел терпети, оставил свое государство и поехал, где вселитися, идеже его государя Бог наставит". С тем же гонцом была получена грамота к горожанам, в которой царь просил, "чтобы они себе никокого сумнения не держали, гневу на них и опалы никторые нет".