Ноа задумчиво запустил пятерню в волосы, а затем посмотрел на меня:

— Боюсь, ты не сможешь найти выход из замка по той простой причине, что его здесь просто нет.

— Как нет?! — От такой новости я села обратно на кровать. — Ты хочешь сказать, что никакого выхода на поверхность вообще не существует?!

— Именно так.

— Но… Но в замке полно людей, которые не смогли бы попасть сюда, если бы не было входа! Как же так?

— Магия перемещения, только и всего, — вздохнул Ноа, удивляясь моей недогадливости. — Для нее не существует преград. Ладно, давай больше не будем говорить о грустном, а лучше займемся более приятными вещами. А с остальным я разберусь, обещаю.

Как и всегда, он обнял меня, а потом, когда положенное мгновение прошло, я не разомкнула рук, а только крепче прижалась к нему и, неожиданно для него, приникла к губам сначала легким, а затем все более страстным поцелуем.

Сначала он попытался вырваться, но, предусмотрев подобное развитие событий, я лишь крепче сплела руки на его шее, не позволяя ему сбежать и прервать поцелуй. В ответ его губы дрогнули, а потом приникли к моим в ответной страсти.

Что и говорить, поцелуй был сладким и пьянящим, таким, как сам Ноа, и на какое-то время я выпала из реальности, полностью растворившись в восхитительном блаженстве. А затем… все внезапно кончилось.

Ноа отпрянул от меня и, скороговоркой предложив оглядеться вокруг, отвернулся. Удивившись, я некоторое время стояла столбом, напрочь игнорируя окружающие нас великолепные украшения, повсеместно разложенные на бесчисленных столах и подставках. Судя по всему, на этот раз Ноа привел меня в сокровищницу. Золото и камни ослепительно сверкали в свете ярких свечей, только мне было не до них. Переборов страх и гордость, я тронула его за плечо и тихо спросила:

— Я настолько тебе не нравлюсь?

С минуту в воздухе висело напряженное молчание, а затем он отрицательно качнул головой, развеивая мои опасения насчет положительного ответа, и обернулся:

— Нравишься, очень нравишься! Просто я так не могу!

— Как так? — Страх прошел, зато появилось множество вопросов.

— А как же Саймон?

— А при чем здесь Саймон? — Я непонимающе уставилась на Ноа. — Ты хочешь сказать, что привязанность к своему повелителю, или кто он там для тебя, мешает нашим поцелуям?

— Он хочет назвать тебя своей женой.

— Подумаешь! — Я досадливо передернула плечами. — А я хочу назвать тебя своим мужем! И что теперь?

— Что ты сказала?!

Удивившись столь неожиданной реакции на мои слова, я тихо повторила.

В ответ глаза Ноа засветились таким счастьем, что у меня перехватило дыхание.

— Значит, все взаимно? Значит, ты действительно хочешь выйти за меня замуж? Значит, ты любишь меня?

Не будучи в силах выдавить ни звука из перехваченного спазмом горла, я лишь кивнула в ответ, чувствуя, как вместо того, чтобы петь от счастья, сердце тоскливо сжимается в недобром предчувствии.

Ноа заключил меня в объятия, а затем, глядя в глаза полубезумным от восторга взглядом, торжественно объявил:

— Я же говорил, что смогу очаровать тебя настолько, что ты полюбишь меня и добровольно захочешь выйти замуж!

Некоторое время я непонимающе смотрела на него, а затем, когда смысл сказанных слов все же достиг моего разума, просто потеряла сознание, скрываясь в небытие от ужасной действительности.

Когда пришла в себя, рядом не было ни Ноа, ни Саймона, которыми оказался один и тот же человек, точнее вампир. Я находилась в своей комнате, на кровати, рядом стояли сонные напуганные девчушки, а на подушке сидела Клякса, глядя на меня круглыми от волнения глазами. Увидев, что я очнулась, она тихо, но быстро затараторила:

— Когда я проснулась, тебя не было в комнате, а потом откуда ни возьмись появился потрясающий красавчик с тобой на руках, положил тебя на кровать и испарился, словно его и не было. Что случилось? Кто он такой? Почему ты не говорила мне, что у тебя новый ухажер? Если о нем узнает Саймон, он вам головы обоим открутит! Ты понимаешь, что делаешь? И почему ты была без сознания?

Для начала я успокоила девочек и отправила их спать, а потом обернулась к Кляксе.

— Он и есть Саймон! — устало выдохнула я, вспоминая последние слова Ноа и признавая в душе страшную правду.

— Не может быть! — От удивления мышь опрокинулась на спину и замолчала.

Я же отрешенно уставилась в потолок. Внутри стояло ледяное спокойствие, скрадывающее все остальные эмоции. Не было ни сожаления, ни ярости, ни боли. Душевная рана была слишком сильной и оттого безболезненной. Такое состояние называют болевым шоком. Сейчас мне хотелось лишь одного — чтобы эта спасительная пустота, заполнившая собой каждую клеточку моей души, продлилась как можно дольше, а лучше не исчезала никогда. Как там говорил Ноа, вернее, Саймон: я живая и умею чувствовать? Что же, теперь я мало чем отличаюсь от бездушных вампирш. Должна признаться, это состояние намного удобней и безболезненней.

С балдахина на кровать свалился шушерка и, задумчиво посмотрев на меня некоторое время, тихо предложил:

— Хочешь, я разберу весь замок на камни? Тогда этому вампиру будет долгое время не до тебя и ты наконец сможешь отдохнуть.

Выплыв из отрешенности, я посмотрела на малыша и отрицательно качнула головой:

— Спасибо за предложение, милый, но я не представляю, что с нами сделает Саймон после того, как восстановит замок. К тому же сомневаюсь, что с его магическими способностями этот процесс займет у него долгое время. К тому же в замке полно людей, которые не должны отвечать за выходки этого чудовища.

Шушерка приуныл, а я вернулась в свое прежнее состояние. Точнее, не совсем прежнее. Сквозь пустоту пробилось острое сожаление и сочувствие к самой себе и к своей обманутой, почти начавшейся любви. Подумать только, я ведь действительно потянулась к Ноа всем сердцем, хотела сбежать и начать вместе с ним новую жизнь. Хотела избавить его от неволи и вампирского гнета. Только выходит, что избавлять теперь некого и не от чего и тем более не от кого. А я в очередной раз осталась в дураках. Точнее, в дурах.

В ответ на это умозаключение из глубины души, окончательно прорывая ледяную преграду спокойствия, поднялась волна всепоглощающей ярости. Покажись сейчас Саймон в поле моего зрения, разорвала бы его в клочки за ложь и насмешку. Никак иначе назвать поведение вампира у меня не получалось.

На свою беду, Саймон появился именно в этот неподходящий момент. Бесшумно материализовавшись посреди комнаты без привычного и теперь ненужного плаща, он застыл, глядя на меня до боли знакомыми омутами манящих глаз. Меня словно подбросило в воздух. Слетев с кровати, я вцепилась стальной хваткой в шею, которую еще совсем недавно обнимала в порыве страсти. Старательно отводя глаза от прекрасного лица, я сжимала изо всех сил пальцы, желая лишь одного — чтобы эта пытка для моих нервов поскорее закончилась. И она закончилась, правда совсем не так, как я того хотела. Не без труда разжав мои руки, вампир впился в губы поцелуем.

Взвизгнув от неожиданности и отвращения, я вывернулась из рук мерзавца, залепила ему звонкую пощечину и ретировалась обратно на кровать, где уселась с видом оскорбленного достоинства.

— Ну вот, я к любимой с цветами, а она на меня с кулаками! Вот она, горькая правда любви! — рассмеялся Саймон, материализовывая в руках букет роз и бросая мне его на колени.

— Циник! — Возмущенно фыркнув, я столкнула розы на пол. — Ты ничего не смыслишь в любви, для тебя это чувство просто не существует. Какого черта ты вообще ко мне привязался?!

— Что значит какого черта? — возмутился вампир, переставая улыбаться. — Я же тебе не раз говорил о том, что люблю тебя! К тому же, дорогая, ты — полукровка.

— Подумаешь!

— Ну не скажи, — обиделся вампир. — Мне повторить о том, что ты сочетаешь в себе качества и вампира и человека?

— Ну так взял бы себе человеческую женщину! Поверь, они умеют чувствовать не хуже меня.