* * *

— Так значит, ты раньше жил в деревне? — спросила странная молодая госпожа, когда Фредди съел жидковатый, но вкуснющий суп и закончил вытирать тарелку кусочком хлеба, который также отправился в рот. Удивительно, но, несмотря на аккуратность девушки в использовании столовых приборов, её тарелка опустела даже быстрее, чем у него.

— Ага, — ответил он, расплывшись в улыбке. — Ух, знатное хлёбово, можно ещё? — всё ж столичные господа не такие жлобы как ихние из деревни. Есть злые, куда без них, но есть и добрые. Хоть и с придурью (это ж надо — такими деньжищами раскидываться?!), но им, господам, наверное, положено такими быть.

— Позже принесут второе и десерт… сладости, — пояснила девушка, заметив непонимающий взгляд. — Так что начинай говорить.

— О! Эт дело! — подражая взрослым, степенно проговорил он. — Тока чего говорить-то? — тут же разрушив напускную важность мальчишка запустил пальцы в грязновато-рыжие лохмы и немного подёргал для стимуляции мыслительного процесса.

— Деревня как деревня. Зеленцово зовёмся. Жили тож обычно. Землю пахали — у господ днём, а у себя вечером, значит. Кто побогаче, скот держал, курей там, гусаков. Некоторые и лошадку с коровёнкой имели. Зажиточные. Ничё жили, получше соседей. Не кусочничали* почитай и дети по весне редко мёрли. У меня пять братов и три сеструхи было! — похвастался мальчик. — Все здоровые да рукастые! — мальчик увлёкся и, не обращая внимания на косые взгляды других господ, размахивая руками, принялся хвастаться братьями и другими зеленцовскими пацанами, которые и зареченских били и луговских и вообще — ух!

/*Кусочничать — понятие позаимствовано из истории царской России. Распространено в центральной Империи и хорошо контролируемых региональных центрах, где монстры давно выбиты, а землевладельцы традиционно дерут с крестьян три шкуры и более.

…В недородный год бывало, что в крестьянских семьях проедали весь хлеб задолго до конца зимы. Покупать его могли позволить себе далеко не все, да и то — денег обычно хватало ненадолго. Поэтому, чтобы не умереть с голоду, они отправляли своих родных «в мир на кусочки». Дети побирались по окрестным деревням, возвращаясь на ночь домой, старики и бабы могли уходить на несколько дней или неделю, а мужики, бывало, собирали еду по целому месяцу. Хозяйки ходили редко, так как оставались при дворе кормить скотину и ухаживать за малыми детьми. Милостыню в деревнях и сёлах давали охотно, причём даже в бедных домах, как правило, не отказывали, а делились крохами, потому что знали: не ровен час — сами так же пойдут в кусочки. Отказать почиталось большим грехом./

Правда, вместо того, чтобы слушать интересное, странная молодая госпожа начала спрашивать про источник злоключений Зеленцово и их соседей.

— Бандиты энти недалече завелись, — насупился мальчик. — Ре-воль-цинеры, — по слогам чтобы не сбиться произнёс он. — По первости-то они ничё были. Про справедливости всякие там говорили, да за снедь платили. Бумажной деньгой, но и то дело. Пацанов да мужиков побоевитей к себе зазывали, значит. А потом толь деньга кончилась, толь жадность заела, но всё боле брать начали. Ради правого дела да мировой справедливости, значица. Девки в лесу тож чаще пропадать начали.

— И вы давали продукты за спасибо?

Мальчик посмотрел на свою собеседницу как на умалишённую, но быстро опомнился и, чувствуя, как зачесались шрамы от плетей, опустил глаза. Впрочем, от доброй госпожи совсем не веяло презрением к быдлу и «горячими» за непочтительность. Наоборот, мальчик ощутил исходящую от собеседницы доброжелательность, также он почувствовал безопасность и желание выговориться, не скрываясь.

— Попробуй не дай, — ещё более насуплено произнёс маленький артист. — Сами всё возьмут. Ещё и побьют, как имперских шавок, значица, которые против народной воли. Будто мы — не народ!

— А что полиция и ваш землевладелец? Неужели никто им не жаловался?

— А ништо, — окрысился Фредди. — Им только подати давай! Власть! А вон как беда, их дело — сторона. Бандиты грабили — им ничего, солдаты грабили — тож молчат. А как подати собирать — дай!

— Вас ограбила имперская армия? — спросила юная богачка, вращая меж пальцев вилку.

— А то ж? — ответил паренёк, заворожённо наблюдая за танцующей меж белых пальчиков стремительной серой змеёй, в которую обратилась простая железка. — Пришли, старосту сразу вздёрнули, за помощь бунтовщикам, угу. Мужикам в морду, да плетями, а кто слово поперёк — того и на копья. Баб да девок всех ссильничали. Все запасы подмели и скотину забрали. Хуже бандитов.

— А революционеры? — спросила соседка по столику, пододвигая ему тарелку с мясом. Мальчик поблагодарил и, шмыгнув носом, впился в угощение.

— Што им, окаянным, будет? — продолжил он успокоившимся после вкусной еды голосом. — Дали дёру через лес и поминай, как звали. Они ж там как дома. А охфицерам преступников споймать надо, чтоб господам показать. Так они по господской указке самых боевитых да своевольных мужиков забрали — кого в армию, а кого и на каторгу.

Мальчонка отхлебнул сока, чтобы успокоиться.

— Старших братов нету, скотины нету, жрать нечего, у бати рука в лубке. Вот и запродали нас с сеструхой старшей. Глядишь, и не околеем по весне, да сгодимся на что. Я, значит, к портному, а сеструха в таверну. Батя сказал: «Раз малая, но порченая, пущай на приданое зарабатывает, ужо не убудет». Аска, ну чё… прижилась, девка пригожая да работящая.

Запихав в рот последнее пирожное, паренёк осоловело огляделся, и, вытерев рот рукавом, сыто отдуваясь, откинулся на спинку стула.

— А я сбёг! К чудищам лесным мастера и такую учёбу! Бьют за двоих, вкалывать за троих, а кормят как того петуха. Но теперь я, Фредди-плясун — человек вольный! Никто мне не указ!

* * *

— Плохой из меня филантроп, — выйдя из душа и развалившись на гостиничной кровати, с самоиронией произношу я. — Цели не хотят помощи и нагло разбегаются.

Вспомнив предыдущего бродяжку (и по совместительству сообщника бандитов), который встречи со мной вообще не пережил, негромко хмыкаю:

— Этот хотя бы живой — прогресс!

По дороге к одной из общественных бань, куда планировалось отдать паренька для приведения чумазой физиономии в порядок, чтобы, оплатив учёбу, отдать случайного знакомого в какую-нибудь школу или на платное обучение к мастеру (к нормальным ученикам и здесь был совершенно иной подход, чем к бесплатным «рабам»), маленький Фредди благополучно ускользнул.

Разумеется, все манёвры плясуна-самоучки не остались для меня секретом, но останавливать я его не стал. Ведь он бежал не из страха перед возможной подлянкой, а из нежелания лишаться свободы. И раз так, то это его судьба и его выбор.

Хотя стоит сказать Счетоводу, чтобы прислал одного из своих людей посмотреть на «вольного артиста». Так-то у нас под контролем не только всякие сомнительные учреждения вроде борделей и казино, есть под «крышей» и несколько концертных площадок, даже второсортный театр. Может, паренёк всё же решит взять сестру и устроиться в одном из этих мест. Не то чтобы у меня взыграл родительский инстинкт, но почему бы не помочь, если это практически ничего не стоит? Всё-таки непростая судьба у мальчонки и его сестры. У нас в Империи такое, считай, в порядке вещей, увы; хватает и значительно более мрачных историй, однако это до сих пор коробит частицу личности, доставшуюся мне от прошлого воплощения. Но, опять же, раз маленький источник информации доволен бродячей жизнью, то и навязываться нет смысла. Кто я, чтобы насильно распоряжаться его судьбой?

А вот с Кокэем нужно что-то решать, а то он мне так всю армию развалит и население против власти настроит. В Столице и раньше хватало крестьян, бегущих от голода и иных неурядиц, но сейчас увеличение их числа можно заметить даже просто визуально. Я в основном перемещаюсь по относительно благополучным кварталам, но и там постоянно отираются неприкаянные подростки и взрослые в многослойных лохмотьях. Если же заглянуть в места, где стража не гоняет подобную публику, то всё становится ещё печальнее. А всё почему? Потому что кое-кто решил вычистить столичный регион от бунтовщиков и им сочувствующих.