— Едемте отсюда, госпожа, неча тут приличным людям делать.
— Я, пожалуй, останусь, — монета полетела в подставленные руки занервничавшего мужчины, а его пассажирка, не став выслушивать ответную реплику, поднялась с сиденья и была такова.
Экипаж уехал порожним не потому, что мне вдруг захотелось поглазеть на своеобразное представление. Ну, не только поэтому. Просто площадь перекрывала единственную дорогу, ведущую к мосту через реку, а объездной путь грозил растянуть путешествие едва ли не в два раза. Проще уж пройти через толпу пешочком, а сэкономленное время потратить на то, чтобы послушать, кого ругают и чего требуют собравшиеся. Глупо строить планы будущих перемен, не владея спецификой нынешней ситуации.
Счетовод и Маркус, конечно, собрали и предоставили запрошенные бумаги и отчёты по этому поводу. Но лучше подкрепить знания собственными впечатлениями от увиденного воочию. А то Императору тоже отчитываются о состоянии дел в стране — и что? Мальчишка искренне считает, будто его народ счастлив, а выступления организованы исключительно бандитствующими маргиналами, иностранными шпионами и наивными дураками, которые им верят.
Послушаем, чего требуют люди и насколько осуществимы их требования.
* * *
Болезненно бледный оратор с глазами, ярко горящими светом идеи и мешающейся с ним лёгкой безуминкой, стоял на невысоком постаменте из деревянных ящиков. Каждую свою фразу молодой, несмотря на чахлый и потёртый вид, мужчина сопровождал бурной жестикуляцией, размахивая ладонью так, словно пытался зарубить невидимого врага.
— Мало того, что впрягают как скотину, так и держат как её! Помоями кормят и в хлеву жить заставляют! — разорялся оратор под согласный гул и выкрики поддержки.
— А плата?! Они говорят нам, что виноваты приезжие, что это они сбивают цены! — на этих словах лагерь слушателей взорвался шумом, разделившись во мнениях: часть стала посылать проклятья в адрес «понаехавших», а другая, которая из этих «понаехавших», вероятно, и состояла — принялась отстаивать их позиции. — Ложь! — потрясая кулаком, воскликнул не по комплекции громогласный мужчина. — Беженцы и крестьяне — такие же жертвы, как мы! Это хозяева фабрик и их холуи из начальников наживаются на чужом горе! Это они тянут с нас кровь!
— Кровопийцы! — гудела толпа. В адрес богачей и их прихвостней посыпались нецензурные оскорбления.
— Вспомните, сколько на нашей фабрике платили в прошлом годе? До пятнадцати серебряных аргов справному рабочему! Лучшим красильщикам — двадцать, почти ползолотого! Простым разнорабочим — по семь серебряных. Честной монетой! И у остальных так же было. Пусть мало, но можно прожить! А теперь?! Что, кха, теперь? Кха-кха-кха! — выступающий активист прервался, нехорошо раскашлявшись. Видимо, он был как раз из упомянутых красильщиков, и вредные химические испарения уже успели подкосить рабочего — то-то у него вид такой нездоровый.
Впрочем, даже присутствующих здесь подростков сложно назвать пышущими жизнью, как это пристало кому-то в их невеликом возрасте. О недопустимости чрезмерного использования детского труда в Империи никому не известно, и потому практически мальчишки выглядели почти такими же запаханными, как и старшие товарищи. Разве что лица ещё сохранили относительную свежесть, не успев задубеть и покрыться противными покраснениями и язвочками, похожими на какую-то венерическую болячку, какие пятнали часть собравшихся взрослых.
— Бумагой кормят! — послышались возгласы. — Живую деньгу зажимают!
— Да по старому курсу ишшо! — раздался из толпы деревенский говорок одного из мужчин. — А енту подтирку и по новому не очень-та и бирут!
— Детишечек кормить не на что! — истерично вторил ему женский визг.
Толпа волновалась, постепенно накручивая сама себя.
Кроме собравшихся пролетариев, за выступающим агитатором с интересом следила и пара глаз, принадлежащих одной уже не совсем начинающей некроманси. Устроившись на высоком постаменте памятника очередному неизвестному деятелю и время от времени забрасывая в рот одну из приобретённых в дорогу печенек, наблюдательница делала пометки в одном из своих блокнотиков.
Собственно, из-за этих пометок мне пришлось перебраться на постамент. Почему-то местные стачечники негативно отнеслись к ведущей записи «шпионке», ни на грош не поверив в её журналистскую профессию.
Пф, будто у них есть секреты, которые должны вынюхивать шпионы!
Ну и ладно! Сверху всё видно лучше, чем из толпы. Да и угроза нацеплять вшей сильно снижается. Конечно, мелкие кровососы не кусают воинов духа, а меня из-за растущей связи с Яцуфусой они и вовсе стараются избегать. Но притащить на своём пальто насекомых, а потом выслушивать шуточки Кей Ли… нет уж, увольте! Хрустеть печеньками тут опять же удобнее, а то запахи от митингующих не способствуют аппетиту.
Посему «шпионка», которая в некотором смысле и впрямь являлась таковой — офицер разведки, как-никак — вела свои наблюдения и размышления с господствующей высоты. Благо, что после демонстрации прыжка на три своих роста ввысь местные самоназначенные дружинники предпочли не связываться с непонятной воительницей и сделали вид, будто её не существует.
Что можно сказать? Столичные трудяги и так жили паршиво, а с недавних пор, когда цены на продукты выросли, а зарплаты упали, поводов для радости стало ещё меньше. Как и везде.
На самом деле в сердце Империи с оплатой ещё неплохо. На предприятиях городов внутреннего пояса или мануфактурах внешнего с этим куда хуже. Хотя, если учесть высокую стоимость жизни в Столице, то различия не так уж и велики. В принципе, если прикинуть цены на продукты, то на четверть золотого в месяц ещё можно относительно нормально прожить (при нормальных, а не моих аппетитах). Но это если считать на одинокого, не склонного болеть человека, которому повезло иметь собственный угол, а не тратиться на аренду съёмного жилья. А ведь жильё в Столице дорогое, даже если это кишащая вшами и клопами вонючая ночлежка.
Если же у нашего рабочего нет своего жилища, зато есть семья и нетрудоспособные, но прожорливые дети, то становится совсем грустно. Однако судя по заявлениям, двадцать пять аргов — это чуть ли не самый потолок зарплат, который ко всему остался в прошлом. Как живут те, кому не платят и десятка, мне представить сложно. А ведь на вредных производствах оплата традиционно больше. То есть какие-нибудь землекопы не имеют и того. М-да… Мы с ребятами, получая пять золотых в месяц, на этом фоне выглядим натуральными богачами.
— Женщинам и детям, — продолжил оратор, прокашлявшись, — платят ещё хуже. А работают они не меньше! И по шестнадцать часов бывает — потому как жрать хочется! А не можешь горбатиться сутками — так мастер живо на улицу выставит! С голой задницей после долгов и штрафов! А условия?! Хуже, чем у грешников в преисподней!
— Точно так! — визгливо выкрикнула из толпы изрядно некрасивая баба за пятьдесят и взобралась на ящики, встав рядом с мужчиной. — Накушались уже! Как в душегубке работаем! В беспамятство падаем от немочи и паров клятых! Волосы выпадают да зубы!
Ораторша развязала платок, открыв покрытое то ли угрями, то ли мелкими язвочками лицо и уложенные в куцый хвостик редкие светлые волосы.
— Двадцать пять мне исполнилось! Молодуха ещё! Пришла — девятнадцать было. Красавица была така, что все мужики слюни пускали! Коса с мужицку руку толщиной, зубами лошадиные кости грызть можно! А теперича вот… — плечи, как оказалось ещё довольно молодой женщины бессильно опустились.
— А что делать? Куда деваться?! — голос снова начал набирать силы и, наконец, перешёл на визг. — Мужа пять лет как в солдаты забрали, да на войне этой проклятущей убили! Родне ненужная, вкалывать как раньше не могу уж, того и гляди прочь погонят! Куда мне теперь?! Только в землицу сырую… — по измождённому лицу потекли слезы. Женщина стыдливо закуталась в платок и, спустившись с импровизированной трибуны, затерялась в толпе.
Провожаю её фигуру сочувственным взглядом. Даже наши боевые стимуляторы, наверное, не смогли бы довести кого-то из Отряда до столь плачевного внешнего вида, просто убив раньше… вот такого. Или, что вероятнее, ослабевшего, но каким-то образом умудрившегося избежать клинков мятежников «счастливчика» утилизировали бы. Но несмотря на то, что мне удалось вытащить Отряд из гибельной колеи уготованного нам сценария, сопереживание к подтачиваемой разложением женщине всё же смогло кольнуть давно очерствевшее сердце.
