— Это чертовски странно…

Блор воскликнул:

— Надо его разыскать, — и ринулся к двери. Остальные последовали за ним. Вера замыкала шествие.

Когда они спускались по лестнице, Армстронг бросил через плечо:

— Конечно, он мог остаться в гостиной.

Они пересекли холл. Армстронг громко позвал:

— Уогрейв, Уогрейв, где вы?

Ответа не было. Дом наполнила мертвая тишина, нарушаемая лишь мягким стуком капель дождя.

Потом возле входа в гостиную Армстронг остановился как вкопанный. Другие же столпились сзади и заглянули в комнату через его плечо. Кто-то вскрикнул.

Господин судья Уогрейв сидел на своем стуле с высокой спинкой в конце комнаты. По обеим сторонам горели две свечи. Но больше всего шокировало и поразило их то, что он был облачен в алую мантию с судейским париком на голове…

Доктор Армстронг жестом приказал остальным держаться поодаль. Он сам: подошел к молчаливой фигуре с открытыми глазами. Он немного покачивался, словно пьяный.

Он наклонился, вглядываясь в спокойное лицо. Потом быстрым движением снял парик. Тот упал на пол, обнажив высокий лысый лоб с круглой меткой в самом центре, из которой что-то сочилось.

Доктор Армстронг поднял безжизненную руку и прощупал пульс. Потом повернулся к остальным.

Он произнес бесстрастным, мертвым, каким — то далеким голосом:

— Его застрелили…

Блор сказал:

— Господи, револьвер!

Доктор продолжил все тем же безжизненным голосом:

— Пуля попала ему в голову. Смерть наступила мгновенно.

Вера нагнулась к парику и сказала дрожащим от ужаса голосом:

— Это же исчезнувшая серая шерсть мисс Брент…

Блор подхватил:

— И алая занавеска из ванной…

Вера прошептала: «Так вот для чего они понадобились…»

Неожиданно Филип Ломбард засмеялся высоким неестественным смехом.

— «Пять негритят судиться пошли. Один вошел в суд канцлера, и тогда их осталось Четверо». Пришел конец господину Кровавому судье Уогрейву. Больше не будет он выносить приговор! Больше не будет надевать черную шапочку! В последний раз он председательствует в суде! Не будет больше суммированных и смертных приговоров невинным. Как бы засмеялся Эдвард Ситон, будь он здесь! Боже, как бы он смеялся!

Его истеричная вспышка шокировала и испугала остальных.

Вера воскликнула:

— Только сегодня утром вы говорили, что это был он!

Лицо Филипа Ломбарда изменилось — протрезвело.

Он низким голосом произнес:

— Знаю… Что ж, я ошибался. Невиновность еще одного из нас доказана — слишком поздно.

Они отнесли судью Уогрейва в его комнату и положили на кровать.

Потом спустились вниз и стояли в холле, глядя друг на друга.

Блор хрипло спросил:

— Что теперь будем делать?

Ломбард живо ответил:

— Надо что-нибудь поесть. Мы должны поесть.

Опять они отправились на кухню. Снова открыли банку языка. Они ели машинально, почти не чувствуя вкуса.

Вера сказала:

— Я никогда больше не буду есть язык.

Они закончили с трапезой, и сидели за кухонным столом, глядя друг на друга.

Блор произнес:

— Теперь нас только четверо… Кто будет следующим?

Армстронг вытаращил глаза. Почти как автомат, он проговорил:

— Мы должны быть очень осторожны… — и смолк.

Блор кивнул:

— Он говорил то же самое… и теперь — мертв!

Армстронг заметил:

— Хотел бы я знать, как все случилось!

Ломбард выругался и сказал:

— Чертовски здорово нас перехитрили! Та гадость, подложенная в комнату мисс Клэйторн, сработала как надо. Все бросаются туда, думая, что ее убивают. И так — во всеобщей суматохе… кто-то… захватил старичка врасплох.

Блор спросил:

— Почему никто не слышал выстрела?

Ломбард покачал головой.

— Мисс Клэйторн визжала, ветер выл, мы бегали по дому и кричали. Нет, его нельзя было услышать, — он помолчал.

— Но теперь этот трюк больше не сработает. Он попытается придумать на следующий раз что-то новое.

Блор согласился:

— Что верно, то верно.

В его голосе прозвучала какая-то неприятная нотка. Они оба уставились друг на друга.

Армстронг заметил:

— Нас четверо, и мы не знаем, кто…

Блор заявил:

— Я знаю…

Вера сказала:

— Ничуть не сомневаюсь… что мне известно…

Филип Ломбард вставил;

— Мне кажется, сейчас у меня отличная идея…

Снова они посмотрели друг на друга…

Вера, покачиваясь, встала и сказала:

— Я ужасно себя чувствую. Я должна лечь спать… Я смертельно устала.

Ломбард сказал:

— Неплохое решение. От сидения и наблюдения друг за другом проку никакого.

Блор заявил:

— Я не возражаю…

Доктор прошептал:

— Это лучшее, что мы можем сделать, хотя сомневаюсь, что кто-нибудь из нас заснет.

Когда они направились к двери, Блор произнес:

— Хотел бы я знать, где сейчас револьвер.

Они поднялись по лестнице.

А потом словно разыгралась маленькая сценка из фарса. Каждый встал, держа руку на ручке двери своей спальни. Потом, словно по сигналу, все шагнули в свои комнаты и закрыли двери.

Раздались звуки задвигаемых задвижек, запираемых замков, передвигаемой мебели.

Четыре испуганных человека баррикадировались в своих комнатах до утра.

Филип Ломбард с облегчением вздохнул, отвернувшись от двери, где оставил стул под ручкой. Он подошел к туалетному столику. В свете мерцающей свечи с любопытством рассмотрел свое лицо.

Мягко сказал сам себе: «Да, это дельце тебя переволновало».

Неожиданно на его лице вспыхнула его волчья улыбка.

Он быстро разделся, подошел к кровати, положил часы на стоящий рядом столик. Потом открыл ящик столика.

В следующий миг он замер, уставившись на револьвер, который лежал там.

Вера Клэйторн лежала в кровати.

Свеча по-прежнему горела рядом. И она никак не могла набраться храбрости и потушить ее.

Она боялась темноты…

Снова и снова она твердила: «До утра ты в безопасности. Прошлой ночью ничего не случилось. Ничего не случится и сегодня. Ничего не может случиться. Твоя комната заперта на замок и задвижку. Никто даже близко не сможет к тебе подойти…»

И она неожиданно подумала: «Конечно! Я могу оставаться здесь! Оставаться взаперти! Пища не имеет значения! Я могу оставаться здесь — в безопасности — до тех пор, пока не придет помощь! Даже если, пройдет день… или два…»

Оставаться здесь. Да, но сможет ли она оставаться здесь? Час за часом — ни с кем не разговаривая, ничего не делая, только думая…

Она начала думать о Корнуолле… о Хьюго… о том, что она сказала Сириллу.

Ужасный ноющий маленький мальчик, вечно он ей докучал…

«Мисс Клэйторн, почему я не могу поплыть к той скале? Я сумею. Знаю, что сумею».

Ее ли голос ответил?

«Конечно, сумеешь, Сирилл. Я тоже это знаю».

«Тогда можно я поплыву, мисс Клэйторн?»

«Знаешь, Сирилл, твоя мать так из-за тебя нервничает. Вот что я тебе скажу. Завтра ты сможешь поплыть к той скале. Я заговорю с твоей матерью на пляже и отвлеку ее внимание. И потом, когда она станет тебя искать, то увидит, что ты стоишь на скале и машешь ей. Будет сюрприз!»

«О, какая вы молодец, мисс Клэйторн! Вот так шутка будет?»

Она должна была сказать так сейчас.

Завтра! Хьюго уезжал в Ньюквэй. Когда он вернулся, все было кончено.

Да, но предположим, что нет. Предположим, что-то пошло бы не так. Сирилла могли бы вовремя спасти. И тогда-тогда бы он сказал: «Мисс Клэйторн мне разрешила». Ну и что же? Всегда во всем есть немного риска! Если бы произошло худшее, она бы извернулась: «Как ты можешь так нагло врать, Сирилл? Я ничего, ничего подобного не говорила!» Ей бы поверили. Сирилл часто врал. Он был маленьким лгунишкой. Конечно, Сирилл бы знал. Но это не имеет значения… и во всяком случае все прошло как надо. Она сделала вид, что плывет за ним. Но она прибыла слишком поздно… Никто никогда не подозревал…