Mon cher ami!

Я буду мертв уже четыре месяца, когда вы прочтете эти слова. Я долго спорил сам с собой, стоит ли писать или нет, и решил, что необходимо кому-нибудь знать правду о втором «Affaire[92] Стайлза». Также осмелюсь выдвинуть предположение, что к тому времени, когда вы прочтете это, вы уже успеете развить нелепейшие из нелепых теорий, чем, вероятно, причините себе страдания и боль.

Но позвольте сказать вам следующее: вы, mon ami, могли бы с легкостью докопаться до правды. Я проследил, чтобы у вас были все указатели. Если вы этого не сделали, то только потому, что, как обычно, у вас слишком прекрасная и доверчивая натура. A la fin au comme commencement.[93]

Но, по крайней мере, вы должны знать, кто убил Нортона… даже если вы все еще плутаете в потемках насчет убийства Барбары Фрэнклин. Последний ответ может вас шокировать.

Во-первых, как вы знаете, я послал за вами. Я сказал, что вы мне нужны. Это была правда. Я сказал вам, что хочу, чтобы вы были моими ушами и моими глазами. И снова это была правда, истинная правда… хотя, быть может, не в том смысле, как вы меня поняли! Вы должны были видеть и слышать то, что я хотел. Вы жаловались, что я вел себя «нечестно», скрывая от вас факты дела. Я скрыл от вас то, что знал сам. Точнее говоря, я отказался открыть вам личность X. Совершенно верно. Я должен был так сделать… хотя и не по тем причинам, какие назвал вам. Вскоре вы все поймете.

А сейчас давайте исследуем дело X. Я показал вам резюме различных случаев. Я обратил ваше внимание на то, что в каждом из них казалось совершенно ясным: обвиняемая или подозреваемая персона фактически совершила преступления, о которых идет речь, и что альтернативного решения не было. И потом я перешел к важному факту — в каждом случае X или находился непосредственно на месте преступления, или же был в близких отношениях с действующими лицами. Тогда вы сделали вывод, как это ни парадоксально, и правильный, и неправильный одновременно. Вы сказали, что X совершил все убийства.

Но, друг мой, обстоятельства в каждом случае были таковы (или почти таковы), что только обвиняемая персона могла совершить преступление. С другой стороны, если так, какое отношение к нему имеет X? Не считая человека, связанного с полицией или, скажем, с юридической фирмой, занимающейся уголовными делами, вряд ли какой-либо мужчина или женщина может иметь связь с пятью убийствами. Понимаете, такого не бывает! Никогда никто не может конфиденциальным шепотом сообщить: «По правде говоря, я знаю пятерых убийц!» Нет, нет, mon ami, такое невозможно.

Итак, у нас имеется любопытный результат… случай катализа… реакции между двумя веществами, которая происходит в присутствии третьего вещества, хотя это третье вещество с виду не принимает участия в реакции и остается неизменным. Вот какова ситуация. Это значит, что там, где есть X, происходят преступления… но X не принимает активного участия в этих преступлениях.

Необычная, ненормальная ситуация! И я увидел, что, наконец, под занавес своей карьеры натолкнулся на идеального преступника — он разработал такую технику, что его никогда нельзя было осудить за преступление. Изумительно. Но не так уж ново. Есть параллели. И вот на сцену выходит первый «ключ», который я вам оставил. Трагедия «Отелло». Потому что в ней великолепно изображен оригинал X. Яго — идеальный убийца. Смерти Дездемоны и Кассио — дело рук самого Отелло… но это преступления Яго, спланированные им, исполненные им. И ОН остается вне круга, вне подозрения… или, точнее, мог бы остаться. Вашему великому Шекспиру, друг мой, пришлось иметь дело с дилеммой, поставленной собственным искусством. Чтобы разоблачить Яго, он прибег к самому что ни на есть неуклюжему трюку… носовому платку… что вряд ли согласуется со всей техникой Яго, и наверняка он бы никогда не позволил себе совершить такой промах. Да, есть совершенство и в искусстве убийства. Ни единого слова, прямого намека. Он всегда удерживает других от насилия, опровергая догадки еще более ужасными подозрениями, которые никогда бы не возникли, если бы он на них не навел! И та же самая техника блестяще показана и в прекрасном третьем акте «Джона Фергусона»… где «полоумный» Клайти Джон побуждает других убить человека, которого сам ненавидит. Что за изумительный образец психологического внушения!

Сейчас вы должны понять следующее, Хэстингс. Любой человек — потенциальный убийца… во всяком случае, время от времени пробуждается желание убить… хотя и не воля убить. Вы сами наверняка часто чувствовали или слышали, как говорят другие: «Она меня так разъярила, что мне показалось, что я могу ее убить», «Я мог бы убить его за то, что он сказал так-то и так-то!», «Я был так сердит, что мог его убить». И все эти заявления буквально верны. В такие моменты рассудок совершенно ясен. Вы бы хотели убить такого-то и такого-то. Но не убиваете. Потому что воля сопротивляется желанию. У детей тормоз еще не столь совершенен. Я знал ребенка, которому досадил его котенок, и он сказал: «Сиди спокойно, иначе я ударю тебя по голове и убью», — и так и сделал… и в следующий момент был в ужасе, потому что понял — котенка уже никогда не вернешь… ибо на самом деле дитя от всей души любило зверька. Итак, значит, мы все потенциальные убийцы. И искусство X было таково: не вызывать желание, но сломить нормальное сопротивление. И его искусство было усовершенствовано долгой практикой. X знал нужное слово, нужную фразу, даже нужную интонацию, чтобы рискнуть и создать совокупное давление на слабое место! Это можно сделать. Это можно сделать так, что жертва ничего никогда и не будет подозревать. Это был не гипноз… гипноз тут не годится. Это было управление человеческими силами, человеческими чувствами, с помощью которого он расширял брешь, вместо того, чтобы ее закрыть.

Вы должны знать, Хэстингс… потому что это случилось с вами… Итак, сейчас, возможно, вы начинаете понимать истинный смысл некоторых из моих замечаний, которые смущали и раздражали вас. Когда я говорил о том, что должно совершиться преступление, я не всегда имел в виду одно и то же преступление. Я сказал вам, что нахожусь в Стайлзе, потому что здесь должно совершиться убийство. Вы удивились моей уверенности на сей счет. Но у меня были на то все причины… потому что, видите ли, преступление должен был совершить я сам… Да, друг мой, это странно… и смешно… и ужасно! Я, который не одобрял убийства… я, кто превыше всего ценил человеческую жизнь… завершил свою карьеру, совершив убийство. Может быть, потому, что я был столь уверен в своей правоте, столь сознавал свою правоту, передо мною встала эта страшная дилемма. Видите ли, Хэстингс, у палки оказалось два конца. Делом моей жизни было спасение невиновного… предотвращение убийства… и это… это был единственный способ, каким я мог достичь своей цели. Не ошибитесь. Закон не мог покарать X. Он был в полной безопасности. Никакая изобретательность не помогла бы победить его другим методом.

И, однако, друг мой, я сопротивлялся. Я видел, что нужно сделать, но не мог заставить себя выполнить задуманное.

Я был словно Гамлет… вечно откладывал, злой день… И затем произошла следующая попытка — покушение на миссис Латтрелл.

Мне было любопытно, Хэстингс, посмотреть, сработает ли ваше знаменитое чутье к очевидному. Оно сработало. Первой же вашей реакцией оказалось слабое подозрение Нортона. Вы оказались совершенно правы. Нортон был убийцей. У вас не было фактов, подкрепляющих догадку… не считая совершенно здравого смысла и нерешительного предположения, что он человек незначительный. Думаю, здесь вы очень близко подошли к правде. Я внимательно изучил его биографию. Он был единственным сыном властной и любящей покомандовать женщины. Похоже, у него не было вообще никакого дара, с помощью которого можно было бы утвердиться или произвести впечатление на других. Он от рождения прихрамывал и не принимал участия в детских играх в школе.