— Что будете петь?

— Я буду показывать пантомиму «Хирургия».

— Ладно. Я так вас и объявлю, — понял завклубом, вышел на сцену и проинформировал односельчан: — Сейчас артист академического Малого театра покажет вам мандопипу!

Композитор Юрий Саульский принес Леониду Утесову новую песню. Тот прослушал ее и, напевая, изменил несколько позиций в мелодии. Юра вежливо указал на неточность артисту. Мгновенно последовала отповедь:

— Юра, когда Шаляпин пел «Бориса Годунова», он кое-что менял в своей партии, и Мусоргский простил ему это!

Композиторы Н. Богословский и С. Кац отправились на гастроли вместе. Так было выгоднее — можно давать по два концерта в вечер каждому. В одном концерте первое отделение за Богословским, второе — за Кацем. В другом — наоборот. В антракте концертанты меняются площадками — Кац едет на место Богословского, а Богословский — на место Каца. Понятно, что при такой работе композиторы знали дословно и понотно репертуар друг друга. И на одной концертной площадке, где Богословский начинал первым, он представился зрителям:

— Здравствуйте, я — Сигизмунд Кац... — и исполнил всю программу Каца. (Замечу, что телевидения тогда не было и композиторов не знали в лицо широкие массы.)

После антракта перед теми же зрителями предстал сам Кац:

— Здравствуйте, я — Сигизмунд Кац... — И начал петь свои песни.

Представляете, что устроили зрители Кацу?

Я неоднократно наблюдал Эльдара Рязанова на премьерах плохих фильмов его знакомых и приятелей. Любопытство раздирало меня: что говорит этим «творцам» ироничный мэтр комедии сразу после просмотра? Наконец, улучив момент — спросил.

Рязанов рассмеялся и объяснил:

— Подхожу разводя руками и говорю громко, чтобы все слышали: «А мне нравится!»

Прошло немного времени, я попал на премьеру самого Рязанова.

Название картины уже не помню, но, что точно, героя играл Басилашвили.

Фильм мне резко не понравился, и я, чтобы избежать встречи с режиссером, бочком по проходу у стены зала вышел в пустой вестибюль и уже облегченно вздохнул, но... увидел у колонны сиротливо стоящего Рязанова, который неотрывно смотрел на меня.

«Что говорить?» — лихорадочно подумал я, приближаясь к режиссеру... но, слава господи, выручила память — вспомнил формулу самого Рязанова! Решил рискнуть: подошел, развел руки и громко произнес:

— А мне нравится!

Что вы думаете? Он, автор этой ернической формулы, искренне растрогался и принял ее всерьез!

Известный оператор-хроникер, фронтовик Микоша был мелковат. А женился повторно на режиссерше Фирсовой — за метр восемьдесят. Домой и на студию они всегда ходили вместе, рядом. Высокая и тощая Фирсова и крохотный Микоша. Коллеги и соседи скоро окрестили эту парочку « Микоша и его лыжи». Похоже, борясь с этим прозвищем, супруги стали ходить следующим образом: она — по кромке проезжей части, он — по тротуару, что на десять сантиметров повыше.

Актриса Людмила Хитяева была моей партнершей на гастролях в Новосибирске.

Выступали мы студеной зимой в большом неуютном кинотеатре по пять раз в день, но, как компенсацию за неуют, после каждого выступления пионеры вручали нам по большому букету прекрасных гвоздик, георгин, астр...

Поздно вечером возвращаемся на микроавтобусе в гостиницу — и у меня и у Хитяевой по огромному вороху цветов. Хитяева говорит:

— Дай мне свои цветы.

— ??? — Я отдаю свои букеты, а она поясняет:

— Мы сейчас пойдем через вестибюль гостиницы, там полно народу. Пусть все видят, как меня любят зрители.

Она проплыла через вестибюль под восторженными взглядами ожидающих гостиничного приюта и в закутке, у самого лифта протянула мне все — и свои и мои — букеты:

— Забери, отдай коридорной. К тебе в номер сейчас наверняка девушка какая-нибудь пойдет и коридорная ее без разговоров пропустит!

«Мосфильм» строился, как гигантская студия немого кино, по образцу немецких, еще догитлеровских студий.

Все четыре павильона были снабжены легкими стеклянными стенами, раздвинув которые можно было объединить пространство в единую съемочную площадку.

Но пока строилась студия, во всем мире появилось звуковое кино. Проектировщиков расстреляли, как вредителей, знавших о зарождении звука в кино, но умышленно не обративших на это явление никакого внимания.

Как бы там на самом деле ни было, принялись перестраивать почти готовую студию, звукоизолировать ее.

Легкие стены сломали и между павильонами возвели капитальные, звуконепроницаемые.

В результате образовался узкий коридор между первым и четвертым павильоном, который мосфильмовцы использовали, чтобы по возможности быстро пройти из одного крыла студии в другое.

На съемки фильма «Гуттаперчевый мальчик» на студию привезли живого слона, и ассистент режиссера по реквизиту (а слон — это «живой реквизит»), сокращая путь в съемочный павильон повел слона по этому самому коридорчику.

Слон застрял в коридоре.

Слон — не автомобиль. Заднюю скорость у него включить нельзя, а вперед он не пролезает. Да, судя по всему, слон еще и испугался. Что делать?

Двое суток кормили слона слабительным!

На третьи слон похудел и смог выйти из коридора.

Но мосфильмовцы еще с полгода, зажимая нос, обходили злополучный коридор.

Безвестный тогда актер Женя Моргунов донимал великого режиссера Александра Довженко просьбой написать ему характеристику. В конце концов Александр Петрович сдался.

— Вы, Женя, хотите характеристику? Я напишу.

И написал:

Для обеспечения съемок фильма «Испытание верности», который делал Иван Пырьев, известный своим крутым нравом и требовательностью, из отдела подготовки студии был отряжен не самый лучший администратор пенсионного возраста, бывший одесский чекист из писарей — Слобин.

Никак не хотел этот Слобин уходить на покой!

Замысел начальника отдела подготовки, которому непосредственно починялся Слобин, тоже бывшего одесского чекиста, но крупного калибра, Исаака Марковича Зайонца, был понятен: Слобин не справится с заданиями Пырьева, тот выгонит его из съемочной группы и — Слобину можно будет сказать: «Пожалуйте на пенсию».

Пырьеву для сцены в квартире понадобилась белая сирень. На дворе — лютая зима, снабжение не на сегодняшнем уровне (пятидесятые годы). Тут и обычной-то, сиреневой сирени не найдешь!

Естественно, достать сирень поручили Слобину. На то он и представляет отдел подготовки! Слобин в панике бегал по всем цветочным магазинам, базам и оранжереям Москвы — везде пусто, а завтра съемка. Вот ужас!

И тогда администратора перед лицом страха осенило: он заказал за свой счет срочно в бутафорском цехе студии букет белой сирени, а на остальные, оставшиеся от месячной зарплаты, деньги купил флакон только что выпущенных духов «Белая сирень» и вылил на букет.

Режиссер Пырьев вошел в декорацию и принюхался. А принюхавшись, направился прямехонько к вазе, в которой красовался слобинский пахучий букет сирени. Администратор следил за каждым движением режиссера, притаившись за декорацией.

Пырьев повертел бутафорский, облитый духами букет в руках, нюхнул и выбросил за окно к ногам Слобина.

— Кто это придумал? — резко спросил он.

— Я... — выдавил трясущийся Слобин, выглянув из окна декорации.

— Молодец! — пожал ему руку Пырьев. — Теперь полетишь за сиренью на юг!