Все однажды началось с того, что один приятель помогал мне переезжать. Как у многих писателей, мебели у меня немного, зато книг — тонны. В общем, закончив кантовать четвертую коробку, подписанную «книжки про вампиров», приятель сказал:

— Знаешь, тебе самому книжку про вампиров надо написать. Теорию ты освоил.

Точнее не скажешь. Выяснилось, что за несколько лет до этого я сочинил и прочитал по радио историю про парня, который зовет на свидание девушку, а обнаружив, что она вампир, не вгоняет кол ей в сердце, а запихивает в морозильник — пока не решит, что с нею делать дальше. С этого я и начал — с рассказа о сравнительно обычном пареньке, который влюбляется в вампиршу. А потом я задумался и о самой вампирше.

Мне — как и, я уверен, вам — стало интересно: отчего это вампиры всегда такие ухоженные, но ни один, похоже, никогда не принимает ванну и не стирает белье? Как получается, что они вылезают из могил и сразу точно знают, что им делать? А если у вампира после смерти ровно те же сомнения, что были и при жизни, но он или она инструкций не получают и не знают, как о себе заботиться и чем кормиться? И почему вампирши обязательно брюнетки? Почему не рыжие?

Я решил, что кому-то пора заняться этими животрепещущими вопросами, потому и написал эту книгу. По ходу дела стало понятно, что сочинять ее очень весело. Надеюсь, так же весело будет и вам — с читательского конца.

Автор благодарит тех, кто помогал ему при изысканиях и в написании «Извергов-кровососов»:

— Марка Джозефа и Марка Эндерсона за помощь в изысканиях в Районе Залива;

— Рашелл Стамбал, Джин Броди, Лиз Зьемска и Ди Ди Лихтфусс за тщательные читки и здравые предложения;

— моих редакторов Майкла Корду и Чака Эдамза за чистые руки и самообладание;

— и моего агента Ника Эллисона за терпение, наставления, дружбу и трудолюбие.

Закат окрасил пурпуром великую Пирамиду, пока Император с наслаждением испускал горячую струю на мусорный контейнер в переулке под нею. От залива взбирался низкий туман, змеился вокруг колонн и по бетонным львам, омывал башни, в которых управляли деньгами Запада. Финансовый район — еще час назад он бурлил реками мужчин в серой шерсти и женщин на каблуках; ныне же улицы, проложенные по затонувшим кораблям и отбросам золотой лихорадки, были безлюдны — и тихи, если не считать туманного горна, мычавшего за бухтой, как одинокая корова.

Император отряхнул скипетр от последних капель, передернулся, застегнул ширинку и оборотился к королевским гончим, преданно дожидавшимся его.

— Сирена поет сегодня особо печально, как полагаете?

Меньший пес, бостонский терьер, склонил голову и облизнулся.

— Фуфел, ты столь бесхитростен. Мой Город разлагается у тебя на глазах. Сам воздух в нем отравлен ядом, чада стреляют друг друга на улицах, а теперь еще и Чума эта, кошмарная эта зараза косит моих подданных тысячами — ты же мыслишь только о еде.

Император кивнул псу покрупнее — золотистому ретриверу.

— Вот Лазарю ведомо бремя нашей ответственности. Неужто потребно сгинуть, дабы обрести достоинство? Поди пойми.

Лазарь прижал уши и заворчал.

— Я оскорбил тебя, друг мой?

Фуфел зарычал и попятился от мусорного контейнера. Император обернулся: крышку медленно подымала бледная рука. Фуфел предупреждающе гавкнул. В контейнере воздвиглась фигура — волосы темны и взъерошены, в них запутался мусор, а кожа бела, как кость. Фигура выпрыгнула из контейнера и зашипела на песика, обнажив длинные белые клыки. Фуфел взвизгнул и спрятался за ногу Императора.

— Этого вполне довольно, — распорядился Император, нахохлившись, и заложил большие пальцы за лацканы ветхого пальто.

Вампир смахнул лист сгнившего латука с черной рубашки и ухмыльнулся.

— Я дозволю тебе жить, — произнес он, и голос его проскрежетал напильником по древнему проржавевшему железу. — Таково твое наказание.

Глаза Императора в ужасе распахнулись, но он не отступил. Вампир расхохотался, отвернулся и пошел прочь.

Когда вампир исчез в тумане, по загривку Императора пробежал холодок. Он сгорбился и подумал: «Только не это. Город мой умирает от чумы и отравы, а теперь еще и оно — эта вот тварь — бродит по улицам. Ответственность хватает за горло. Император или нет, но я всего лишь человек. Я слаб, как вода: мне спасать всю империю, а я прямо сейчас готов продать душу за ведерко зажаренной хрустящей курочки Полковника. Ах, но мои войска должны видеть меня сильным. Могло быть, наверное, и хуже. Я мог стать Императором Окленда».

— Выше головы, ребята, — рек Император своим гончим. — Если уж биться с этим чудовищем, нам потребуются силы. На Северном пляже есть булочная, коя вскорости будет избавляться от вчерашней выпечки. Идемте ж. — И он зашаркал по улице, размышляя: «Нерон тренькал на лире, пока его империя горела огнем; я же набью живот резиновым тестом».

Пока Император трюхал по Калифорния-стрит, стараясь уравновесить бессилие власти с видами на пончик в сахарной пудре, Джоди выходила из Пирамиды. Двадцать шесть, хорошенькая — той разновидности, которую мужчинам хочется укрыть потеплее фланелевой простынкой и чмокнуть в лобик, выходя из комнаты; симпатичная, но не красавица.

Минуя массивные бетонные контрфорсы Пирамиды, она поймала себя на том, что хромает от колготочного увечья. Вообще-то она не болела — эта стрелка, что бежала у нее по ноге сзади от пятки к колену, произведение грубого железного конторского ящика («Претензии, Э-Ю-Я»), который вдруг выскочил и укусил ее за лодыжку; но Джоди все равно прихрамывала — психологическая травма. Она думала: «Мой чулан с гардеробом начинает смахивать на инкубатор страусов. Пора уже либо повыбрасывать яйца „Ногайцев“,[1] либо загореть ногами и перестать носить нейлоновые колготки».

Но не загорит она никогда — по-настоящему просто не сможет. Она — зеленоглазая рыжая, с молочной кожей, от солнца она обгорает и вся идет веснушками.

В полуквартале от ее автобусной остановки подстегиваемый ветром туман победил, и Джоди пережила безоговорочную капитуляцию лака для волос. Аккуратные их волны по пояс растрепались и скрутились в неуправляемую рыжую накидку. «Здорово, — подумала Джоди, — опять вернусь домой, как Смерть, что слопала крекер. Курт очень обрадуется».

Она запахнула потуже куртку от промозглого холода, «дипломат» прижала спереди к себе, как школьница связку учебников, и похромала дальше. Впереди на тротуаре кто-то маячил у стеклянной двери маклерской конторы. Его силуэт в тумане очерчивался зеленым светом кинескопов изнутри. Она было решила перейти на другую сторону, чтоб не встречаться, да только через несколько шагов все равно придется возвращаться на остановку.

«Хватит уже засиживаться допоздна, — подумала она. — Оно того не стоит. План простой: в глаза не смотреть».

Проходя мимо мужчины, она разглядывала свои кроссовки (туфли на каблуке лежали в «дипломате»). Вот и все. Еще пару шагов…

Рука поймала ее за волосы и дернула, Джоди не удержалась на ногах, «дипломат» поскакал по тротуару, и она завизжала. Другая рука закрыла ей рот, и с улицы ее потащили в переулок. Джоди отбивалась и дрыгала ногами, но мужчина был слишком силен — прямо-таки незыблем. Ей в ноздри ударила вонь гнилого мяса, и ее замутило прямо посреди крика. Нападавший развернул ее к себе и дернул за волосы — голова откинулась назад так, что, подумала Джоди, шея сломается. Затем — острая боль на горле сбоку, и вся сила сопротивляться, похоже, улетучилась.