— Разумеется, сын мой.

Кавуто опять заорал из окна машины:

— Давай скорей, этот свеженький.

— Будьте осторожны, — сказал Императору Ривера. — Следите за тылами, хорошо?

Император ухмыльнулся.

— Безопасность прежде всего.

Ривера пошел к машине. Он еще захлопывал за собой дверцу, когда Кавуто газанул.

— Опять шея сломана, — сказал он. — Труп в грузовичке рядом с Маркет. Патруль обнаружил пять минут назад.

— Потеря крови?

— Они сообразили, что по рации об этом не стоит. Но есть свидетель.

— Свидетель?

— Бездомный, спал в тупике, видел, как с места преступления уходит женщина. Всем постам выдана ориентировка на рыжеволосую женщину в черном коктейльном платье.

— Ты мне вешаешь.

Кавуто повернулся и посмотрел Ривере в глаза.

— Ниндзя из прачечной возвращается.

— Санта-блядь-Мария, — произнес Ривера.

— Обожаю, когда ты говоришь по-испански.

Рация опять затрещала — диспетчер вызывал их номер. Ривера схватил микрофон.

— Ну что еще? — спросил он.

— Этот тип меня злит, — сказал Кавуто, обдав струей сизого сигарного дыма конторские шкафы для покойников. — Я его, блядь, просто ненавижу. — Он стоял над трупом Гилберта Бендетти, у которого из живота сбоку торчал термометр.

— Инспектор, здесь нельзя курить, — сообщил патрульный полицейский, вызванный на место преступления.

Кавуто махнул рукой на выдвижные ящики:

— Думаете, они будут против?

Полицейский покачал головой:

— Никак нет, сэр.

Кавуто дунул дымом на Гилберта:

— А он, считаете, станет возражать?

— Никак нет сэр.

— А вы, патрульный Джитер, — вы же тоже не против, верно?

Джитер откашлялся.

— Э-э… никак нет, сэр.

— Ну вот и хорошо, — заключил Кавуто. — Посмотрите на борт своей машины. Там сказано: «Защищать и служить», — а вовсе не «Ныть и канючить».

— Так точно, сэр.

Двойные двери распахнулись, и вошел Ривера. За ним следовал высокий мужчина лет шестидесяти — в лабораторном халате и очках в серебристой металлической оправе.

Кавуто посмотрел на него.

— Док, с этим все или как?

Подходя к трупу, врач натянул на лицо хирургическую маску. Потом склонился над Гилбертом, проверил температуру.

— Он уже четыре часа как скончался. Я бы обозначил время смерти между часом и половиной второго. Точнее сказать не могу, пока не сделаем вскрытие, но причина, я бы решил, — инфаркт миокарда.

— Ненавижу этого типа, — повторил Кавуто. Посмотрел на бирку с ноги Джоди, валявшуюся на линолеуме. Она была обведена мелом. — А он не мог рыжую куда-нибудь не туда случайно засунуть?

Судмедэксперт поднял голову.

— Вряд ли. Тело кто-то вывез.

Ривера вынул блокнот и конспектировал то, что говорит врач.

— А что слышно про ковбоя, которого только что доставили? Потеря крови есть?

— Опять же, наверняка утверждать не могу, но, похоже, смерть наступила от перелома шеи. Некоторая потеря крови могла быть, но не столько, сколько у других. Поскольку он сидел, мог наблюдаться лишь некоторый отток.

— А рана на горле? — спросил Ривера.

— Какая еще рана? — спросил судмедэксперт. — Нет у него на горле никакой раны. Я сам тело осматривал.

Руки у Риверы опустились, карандаш выпал и укатился по линолеуму.

— Доктор, а вы не могли бы проверить еще раз? Мы с Ником оба видели на шее справа отчетливые колотые раны.

Врач выпрямился, подошел к ящикам с трупами и выдвинул один.

— Сами убедитесь.

Кавуто и Ривера обступили выдвинутый ящик. Ривера повернул вбок голову Саймона и присмотрелся к шее. Посмотрел исподлобья на Кавуто. Тот покачал головой и отошел.

— Ник, ты же видел, правда?

Кавуто кивнул.

Ривера повернулся к врачу.

— Я видел раны, док, клянусь вам. Я слишком долго на этой работе, чтобы что-то перепутать.

Судмедэксперт пожал плечами.

— Вы оба когда спали в последний раз?

— В смысле — вместе? — уточнил Кавуто.

Судмедэксперт нахмурился.

Ривера сказал:

— Спасибо, док, у нас еще работа на других местах преступления. Мы вернемся. Пойдем, Ник.

Кавуто опять остановился у Гилберта.

— Ненавижу этого типа — и того ковбоя в ящике тоже не люблю, я говорил?

Ривера развернулся и зашагал к дверям — но остановился и посмотрел под ноги. На линолеуме виднелся четкий отпечаток бурого соуса. Оставленный маленькой ступней — босой женской ногой.

Ривера повернулся к судмедэксперту.

— Док, у вас женщины работают?

— Тут — нет. Только в конторе наверху.

— Блядь. Ник, иди сюда, нам нужно поговорить. — Ривера вихрем вымелся в коридор, за ним закачались створки дверей.

Кавуто поплелся следом. У дверей помедлил, опять обернулся к врачу.

— У него плохое настроение, док.

Судмедэксперт кивнул.

— Журналистам — ни слова о потере крови, если она есть. И о пропавшем трупе тоже ничего.

Ривера ждал его в вестибюле.

— Нужно пацана отпускать, сам понимаешь, Ник.

— Можем еще сутки подержать.

— Он ничего не делал.

— Да, но что-то знает.

— Может, выпустить и последить?

— Дай мне еще разок попробовать. Наедине.

— Как хочешь. Нам вот еще о чем надо подумать. Ты же видел раны на шее ковбоя точно так же, как и я, верно?

Кавуто пожевал сигару и посмотрел в потолок.

— Верно?

Кавуто кивнул.

— Так, может, и у прочих тоже раны были. Сначала были, а потом сбежали. И ты след ноги заметил?

— Заметил.

— Ник, ты веришь в вампиров?

Кавуто отвернулся и пошел по коридору.

— Мне нужен покрепче.

— Ты в смысле — коктейль?

Кавуто злобно зыркнул через плечо и зарычал.

Ривера ухмыльнулся:

— Теперь квиты.

Томми прикидывал, что температура в камере — градусов шестьдесят пять,[31] но даже в таком климате его сосед, шести-с-гаком-футовый, двухсотпятидесятифунтовый, небритый, немытый и одноглазый психопат с татуировками диснеевских зверюшек истекал потом.

Может, размышлял Томми, забившись в угол за парашей, на шконке сверху теплее. А может, просто очень трудно угрожающе пялиться на кого-то, не мигая, шесть часов кряду, если у тебя всего один глаз.

— Я тебя ненавижу, — произнесло это Лихо Одноглазое.

— Извините, — ответил Томми.

Одноглазый встал и поиграл мускулами. Мики и Гуфи злобно набычились.

— Ты смеешься надо мной, что ли?

Томми не хотелось ничего отвечать, поэтому он энергично потряс головой, изо всех сил стараясь, чтобы на лице не отразилось ничего, хотя бы отдаленно напоминавшего улыбку.

Одноглазый снова сел на шконку и возобновил угрожание.

— Ты тут за что?

— Ни за что, — ответил Томми. — Я ничего не делал.

— Ты мне уши не еби, подтирка. За что тебя арестовали?

Томми нервически поерзал, стараясь втереться поглубже в шлакоблочную стенку.

— Ну, я подругу в морозильник засунул, но это, мне кажется, не преступление.

Одноглазый впервые за все сидение в камере улыбнулся.

— Мне тоже. А боевым оружием ты при этом не пользовался?

— He-а. Только «Сиэрзом» без обмерзания.

— А, это хорошо. Обычно они строго смотрят, если применяют боевое оружие.

— Так, — спросил Томми, осмеливаясь на дюйм выдвинуться из угла за парашей, — а вы тут за что? — Наверняка топтал младенцев ногами, ел людей, устраивал бойни в ресторанах быстрого питания.

Одноглазый сник.

— Нарушение авторского права.

— Шутите?

Одноглазый нахмурился. Томми юркнул обратно и поспешно прибавил:

— Правда? Это серьезно.

Одноглазый стянул драную и замызганную футболку. Поперек его массивной груди меж пулевыми и ножевыми шрамами танцевали Семь Гномов. На животе Белоснежка и Золушка слились в экстазных объятьях взаимного кунилингвального возбуждения.