Томми перевернул страницу, и сердце у него упало еще глубже. «Вы можете сказать ему, что с ним паршиво спать? Викторина».

Он подумал: «Вот именно поэтому я и хранил девственность до восемнадцати лет».

В кабинете зазвонил телефон. Томми закрыл журнал.

— «Безопасный способ» в Марине.

— Томми, это ты? — спросила Джоди.

— Ну. Я надел свой телефонный голос.

— Значит, так — я вписала тебя в номер два-двенадцать в мотеле на Ван-Несс, это угол Каштановой. Ключ у портье. Документы на машину и ключи — у тебя на кровати. Еще я оставила бумаги — их нужно занести в «Трансамерику» — и немного денег. Встретимся у стойки вскоре после заката.

— А ты в каком номере?

— По-моему, тебе этого не следует знать.

— Почему? Я ж не собираюсь врываться и прыгать на тебя.

— Не в этом дело. Я просто хочу, чтобы все вышло правильно.

Томми набрал в грудь побольше воздуха.

— Джоди?

— Да?

— У тебя в номере есть торшер у кровати?

— Ну да, привинчен. А что?

— Нет, ничего, — ответил Томми.

Вдруг из глубин магазина «Стоунз» грянули «Удовлетворение» — кто-то выкрутил громкость переносной мыльницы на максимум, до зафузованных искажений. Томми слышал, как под нее Животные скандируют:

— Смерть свинье!

— Мне пора, — сказал он. — До завтрашнего вечера.

— Ладно. Томми, я сегодня прекрасно провела с тобой время.

— Я тоже. — Томми повесил трубку и подумал: «Она — зло. Зло, зло, зло. Я хочу увидеть ее голой».

В кабинет ворвался Джефф, несостоявшийся мощный нападающий.

— Фургон заштабелеван, чувак. Лыжный катер заряжен! У нас луау в отделе сельхозпродуктов.

«Кларк-250», самодвижущаяся профессиональная машина для ухода за половым покрытием — чудо уборщицкой технической мысли. Габаритами где-то с небольшую парту, «Кларк-250» несет на своей передней поверхности две вращающиеся дисковые щетки, на борту имеет также встроенный резервуар, распределяющий воду и жидкое мыло, и швабру с насадкой-губкой, подключенную к пылесосу, который все это в себя засасывает. В движение машина приводится двумя сверхмощными электромоторами, перемещающими ее колеса, обутые в вулканизированный каучук, по любой плоской поверхности, сухой или же влажной. Единственный оператор, идущий за «Кларком-250», способен менее чем за час очистить четыре тысячи квадратных футов полового покрытия и натереть их до такого блеска, что в полу можно будет разглядывать его душу, — по крайней мере так утверждает рекламная брошюра. Однако вышеозначенная брошюра умалчивает, что если отсоединить губчатую швабру и отключить пылесос, единственный оператор способен скользить вслед за «Кларком-250» по реке высококачественной мыльной пены.

Животные называли эту машину «лыжным катером».

Томми свернул за угол прохода 14 и увидел Саймона — сняв рубашку, но оставив на голове ковбойскую шляпу, тот жарил сосиски над тридцатью с лишним банками жидкого топлива «Стерно» на стойке из нержавеющей стали, которую обычно использовали как витрину для картофельных чипсов.

— Люблю по утрам запах напалма,[19] — произнес Саймон, помахивая вилкой для барбекю. — Так пахнет победа.

— В рот мне ноги! — возопил Дрю. Он скользил по двум дюймам пены за лыжным катером и за собой на бельевой веревке тащил Хлёста. Направлялись они к импровизированному трамплину. Хлёст ударился о него и взлетел, а в воздухе перевернулся с боевым кличем:

— Надбавка за вредность!

Томми шагнул в сторону, и Хлёст приземлился на грудь, а лицом пропахал в мыльных хлопьях борозду. Дрю заглушил двигатель.

— Восемь и два, — крикнул Барри.

— Девять и один, — сказал Клинт.

— Девять и шесть, — сказал Дрю.

— Quatro-uno, — сказал Густаво.

— Четыре и один от нашего мексиканского судьи, — объявил Саймон в микрофон шашлычной вилки. — Это наверняка подорвет его шансы на выход в финал, Боб.

Хлёст сплюнул пеной и откашлялся.

— Мексиканцы всегда судят жестко, — произнес он. В пенной бороде он напоминал исхудавшего и мокрого Дядюшку Римуса.

Томми помог ему встать.

— Ты как?

— Отлично он, — ответил Саймон. — Здесь его личный тренер. — Саймон схватил с полки кокос, громадным ножом из мясной секции отхватил у него верхушку. — Доктор Дрю, — сказал он, передавая тому плод, а Дрю из заднего кармана извлек пинту рома и плеснул в кокос. — До дна. — Саймон вручил кокос Хлёсту. — Смерть свинье, напарник.

Животные скандировали «Смерть свинье», пока Хлёст все не выпил: кокосовое молоко с ромом струйками стекало у него из уголков рта и торило русла в мыльной бороде. После чего он прекратил дышать и все выблевал.

— Девять и два! — крикнул Барри.

— Девять и четыре, — сказал Дрю.

— Шесть и один, — протянул Саймон. — Очки снимаются за блёв.

— Fuego, — произнес Густаво.

Саймон подскочил к нему.

— Фуэго? Это что еще, блядь, за цифра такая, фуэго? Тебя дисквалифицируют как судью.

— Fuego, — повторил Густаво, показывая за плечо Саймона, где вспыхнули три десятка сосисок. От них повалил черный дым.

«Роллинг Стоунз» потонули в клаксонном вое пожарной сигнализации.

— Звонит прямо в пожарку, — заорал Дрю в ухо Томми. — Приедут через минуту. Твоя обязанность — их отвлечь, Неустрашимый Вождь.

— Моя? Почему моя?

— Ты за это большие деньги навариваешь.

— Заткните вертак и гасите огонь, — завопил Томми. Повернулся и направился к дверям — и тут из подсобки вышел Клинт.

— Все кошерное благословлено, и я для ровного счета помолился над едой для гоев. Знаешь, Том, ребята говорили, ты скоро женишься, а мне как раз по почте придет удостоверение священника, так что если тебе надо…

— Клинт, — перебил его Томми, — прибери в сельхозпродукции. — Он отпер переднюю дверь и вышел ждать пожарную команду. Туман душил весь залив, и луч прожектора на Алкатрасе вспарывал форт Мейсон и стоянку «Безопасного способа». Томми показалось, что он видит, как под ртутным фонарем кто-то стоит. Худой, весь в темном.

На стоянку заехала пожарная машина — без сирены, в тумане лишь тускло мигали красные огни. Когда лучи ее фар обмахнули парковку, темная фигура пригнулась и побежала, слегка опережая фары. Томми никогда не видел, чтобы люди так быстро бегали. Худой, похоже, преодолел сотню ярдов всего за несколько секунд. «Туман шутки шутит», — подумал Томми.