— Он был взбешен, но постарался скрыть это. Думаю, он догадался, что произошло. Он пригрозил мне, но тихо, так, что никто не слышал. Но расписку он подписал. А что еще он мог сделать? Весь заявленный груз был доставлен точно по контракту. Кому он мог пожаловаться? Сказать майору Спенсеру, что у него был груз оружия в тайниках, но его украли? Он подписал расписку, но он знает, что это мы взяли тайный груз.

— А что насчет майора и Симпсона? Они что-нибудь подозревают? — спросил Лотер.

— Симпсон просто мальчишка, он делает то, что велит Спенсер. Но Спенсер подозревает. Он не купил идею о том, что ящики были сделаны с двойным дном, но в них ничего не было. Он считает, что мы замешаны в этом, что тайный груз спрятан на борту. Я сказал ему, что он может произвести обыск, но он решил его не делать. Если он не передумает, то дело выглядит так, что мы можем продолжить рейс.

— Но если властям известно об оружии, то не лучше было бы передать его им? — посмотрел на меня внимательно Лотер.

Это был обоснованный вопрос, точно такой же, какой я и сам задавал себе, но отбросил.

— Как я уже говорил, Питер, эти воды становятся все более опасными. До сих пор среди островов действуют пираты, и главы китайских кланов борются за контроль над портами и реками. И теперь еще Эберхардт. Если он работает на нацистов, то ситуация осложняется еще больше. Неплохо иметь лишнюю страховку, или по крайней мере то, чем можно поторговаться.

По выражению лица Лотера я понял, что слишком горячился. Одно дело сорвать попытку контрабанды оружием. И совсем другое позволить своей гордости — оскорбленной кем-то, пытавшимся околпачить меня — подвергнуть себя такому же обвинению.

Я повернулся к трапу, не желая спорить с ним:

— Я пошел вниз. Вызывайте, если случится что-нибудь необычное. В остальном — выход с рассветом.

Вернувшись в каюту, я запер полученную расписку в сейфе. Буду рад вручить ее в Гонконге судовладельцам в целости и сохранности. Она неотзывна, и они получат деньги независимо от того, понравится это Эберхардту или нет. В сейфе также находились револьвер "Уэбли Марк-VI" и коробка с патронами. Что-то подсказывало мне, что неплохо будет перебрать оружие, и я положил револьвер на стол и вытащил чистящий комплект. Закончив, я зарядил револьвер, убедился, что он на предохранителе, и закрыл его в ящичке стола.

Наконец, я вышел на носовую часть шлюпочной палубы (сразу за дверью моей каюты) — место, известное как "капитанский мостик". Я облокотился о планширь, наслаждаясь последними порывами морского бриза. Солнце скрывалось за грядой холмов на западе, короткие тропические сумерки таяли мягкими красными и багровыми цветами. С наступлением темноты среди пальм загорались костры, на которых туземцы приготавливали ужин. Первые дуновения берегового бриза доносили смешанные запахи древесного дыма, гниющих водорослей и рыбных отходов. Они напомнили мне о прибрежном Уитстабле, где я жил в детстве в маленьком рыбацком коттедже, поднятом столбами над затапливаемым песком. О его черных, покрытых просмоленным брезентом стенах, его крыше над черными балками, пропитанными дымом и сажей на протяжении многих десятилетий.

Я смог реально вытащить мальчишку из Уитстабля, но смог ли вытащить из него Уитстабль? Занятие контрабандой было у меня в крови, и, несмотря на предчувствия Лотера, я улыбнулся при мысли о дюжинах винтовок, пистолетов-пулеметов и гранат, надежно спрятанных на моем судне. Они служили неплохой страховкой, а также принесут кругленькую сумму в подходящий момент. Развязывать войну не входило в мои намерения.         

"Ориентал Венчур" стоял у правительственного пирса гавани Порт-Морсби, столицы управляемой Австралией территории Папуа. Окрашенные белой краской правительственные и коммерческие здания теснились у корня пирса, ручейками разливаясь вдоль берега по обе стороны от него. За ними группы лачуг из пальмовых листьев и ржавого железа размещались под деревьями и взбегали на поросшие низким кустарником склоны холмов, которые формировали задний план этой гавани. Вдали, на северо-западе, поднимались смазанные голубой дымкой вершины гор хребта Оуэн-Стенли.

Утро было жарким и влажным, солнечные лучи безжалостно падали на палубы судна. Но над холмами собирались большие белые облака, обещавшие желанное, пусть и временное, облегчение в виде послеобеденного ливня, во время которого детвора с блестящими от дождя обнаженными телами будет смеяться и прыгать по лужам, разбрасывая во все стороны брызги.

Мы уже неделю стояли в Порт-Морсби, выгружая доставленные из Сингапура товары и затем загружая копру в мешках, которыми медленно заполнялись трюма и твиндеки. Копра — высушенная мякоть кокосовых орехов — была упакована в грубые дерюжные мешки, которые грузились на борт нашими стрелами и растаскивались по трюмам бригадами туземцев. По их черным, покрытым пылью телам пот струился рекой, они хрипели и хекали, укладывая мешки в надлежащем порядке. Фрахт зарабатывался тоннажем, и чем больше копры мы впихнем в трюма, тем выгоднее рейс, поэтому Лотер гонял помощников, чтобы они следили за возможно более полным заполнением всех укромных уголков. Я слышал о судах, где мешки размещали даже в проходах и столовых команды — не очень приятная перспектива для людей, вынужденных разделять с ними помещения, ведь копра выделяла дурно пахнущий газ и в ней присутствовали насекомые.

О Вальтере Эберхардте и его пропавшем грузе мы больше ничего не слышали. Майор Спенсер вернулся в Морсби и нанес мне короткий визит — визит вежливости, как он выразился. Но у меня создалось впечатление, что он знал больше того, что говорил, и хотел дать мне знать, что не спускает с нас глаз. Со своей стороны, я оставался в убеждении, что Эберхардт был вовлечен в какие-то темные дела, связанные с нацистской Германией, но держал эти мысли при себе. У меня имелось укоренившееся предубеждение против правительственных чинов, и я не видел никакой выгоды от раскрытия того, что произошло с оружием. Я вовсе не был уверен в том, что Спенсер точно знает о характере тайного груза, а если нет, то я буду последним, кто откроет ему глаза на это.

Более животрепещущей проблемой было состояние угольных бункеров, которые были уже пусты наполовину. До Гонконга должно хватить, если не форсировать работу котлов, но придется использовать аварийный запас. Да и возможная нехватка угля — это одно, но я также не хотел прийти в порт со свободным доступом к горловине коффердама.

— Нам совсем не улыбается позволить какому-нибудь таможенному проныре задуматься, куда эта горловина ведет, — заметил я Фрейзеру, когда инструктировал его держать достаточный слой угля над горловиной.

— Этого не случится, капитан, — на круглом розовом лице Фрейзера весело поблескивали глаза. — Мы не допустим урона репутации старушки, якобы она прячет что-то под юбкой.

Немного поодаль в изумрудно блестящие воды бухты выступал второй пирс. Во время нашего прихода он был пуст, но последние несколько дней там стояло немецкое торговое судно "Дортмунд", с черным как смоль корпусом и ослепительно белыми надстройками и рубками. Над машинным капом[47] возвышалась черная приземистая дымовая труба, на которой была нанесена марка судовладельца в виде широких белых и красных полос. Это было большое современное судно на — судя по внешнему виду — жидком топливе. Справочник Регистра Ллойда сообщал, что оно принадлежит компании "Германо-Австралийская линия", и было слишком большим и современным, чтобы бродить между отдаленными портами Тихого океана. Я приглядывался к нему, но не видел ничего, кроме обычных грузовых операций и рутинных перемещений судовой команды. Тем не менее, мое шестое чувство держало меня настороже.

— Любопытное совпадение, — заметил я Лотеру, с которым мы стояли на мостике и наблюдали суету рабочих-кули на палубе "Дортмунда". — Эберхардт пытается ввезти контрабандой партию оружия, а спустя несколько дней появляется большое немецкое судно.