– Домой? Хм. Ну-ка сядь. Смотри за пальцем. Хорошо, а теперь коснись указательным пальцем носа. Теперь другой рукой. Что-нибудь болит?
– Нет, – о голове благоразумно молчу, сама пройдет.
– Как тебя зовут, помнишь?
– Ростислав.
– Тогда должен помнить, где ты был и откуда тебя привезли?
– Как привезли, не помню, а где был…, - сник я.
– Я бы тебя хоть сейчас отпустил, мест совсем нет свободных, но придется потерпеть. Ты уверен, что хочешь обратно в камеру? Вот, вот. Так что голубчик лежи и жалуйся на головокружение и тошноту, а когда станет понятно, что с тобой собираются делать, тогда посмотрим. Скоро вот появится твоя подружка, она каждое утро мне прохода не дает.
Делать нечего, лежу. Одежду мне не отдадут, чтобы не убежал. Надежда на Нюсю, что она принесет обувь и одежду. Под подружкой я ее почему-то понял, но явилась Маша. Меня только что покормили: теплой водой с плавающими в ней крупинками, то ли ячменя, то ли овса. Спасибо и на том, совсем не ожидал, что в это время организовано питание.
– Живой! Славка, ты меня помнишь? – сияет Маша.
– Ты даже не представляешь, как я рад тебя видеть! Рассказывай! Всё, что было эти три дня, что с Артуром, где Нюся с мальчишками? – наседаю на нее.
– Давай я тебе поесть принесу, а потом уже…
– К черту еду! Садись и рассказывай!
Силой усаживаю Машу рядом, приступаю к допросу. Излагает Маша подробно, в хронологическом порядке. Как она пришла на занятия французским, застала лишь испуганных детей у подъезда. Марфа их быстро вытурила, как только узнала, что нас забрали. Маша отвела их к себе домой и сразу помчалась искать отца. Удалось ей это не скоро, в тюрьму комендант с ней приехал к восьми вечера. Обнаружили меня в камере без сознания, сразу же отвезли в госпиталь, где я и валяюсь третьи сутки. Артур по-прежнему арестован, молчит как партизан. Комендант запретил его трогать, пока я не приду в себя, тогда лично разберется в этом вопросе.
– Ты знал, что он кадет? – пристально смотрит Маша.
– Знал. Что это меняет? Твой отец сам говорил, что они не воюют с детьми!
– Понимаешь, не так все просто. Мишустин, ну тот комиссар, которому ты дорогу показывал, он пересекался с отцом Артура и имеет к нему какие-то счеты. А тут так удачно сын попался…
– Да он и не сын совсем Ставскому! – рассказываю вкратце историю усыновления Артура. В конце добавляю: – К тому же он погиб.
В последнем не уверен, это в первой версии рассказанной Артуром так было, а потом выяснилось совсем другое. Но проверить все равно не смогут, мне и самому неизвестно, жив ли мой отец, в смысле отец Вяземского.
– Я сейчас к папе, сообщу, что ты очнулся, и попытаемся вытащить твоего Артура, – обещает Маша.
– Погоди!
Лихорадочно просчитываю варианты. Сомневаюсь, что нас отпустят, большая вероятность, что сочтут шпионами. Пытались войти в доверие к коменданту через его дочь, я бы на месте их контрразведки не сомневался в этом. А если я попрошу принести одежду и сбегу, то Артура спасти никак не смогу. Остается надеяться, что нас не расстреляют, а в лагере уж как-нибудь выживем. Немного страшно, ведь теперь я знаю, что это не виртуальный мир, однако жить с чувством вины я не смогу, если просто удеру.
– Я хочу, чтобы ты знала. Я тоже кадет, моя фамилия Вяземский. Если Артура не отпустят, то пусть меня вместе с ним посадят или расстреляют, мне все равно. Так и передай отцу. Еще скажи, что мы не шпионы и мне от вас ничего не нужно. Тот случай на станции, о котором я рассказывал, был с нами на самом деле, потом мы ошиблись с направлением поезда и вернулись в Ростов. Всё, можешь идти.
– Я догадывалась, – не сильно удивилась Маша моему признанию. – И папа подозревал. А шпионами мы вас и не считаем, что вы могли выведать, а главное для кого? Белым все равно скоро крышка. Так что ничего не бойся, я тебя в обиду не дам! Вас не дам.
Еще бы, нам с тобой предстоит сына делать. Правда, ты об этом еще не знаешь. Естественно этого я не сказал, будет еще на это время. И с Марфой нужно разобраться, сука конченная!
Мимо пронесли накрытое тело, пока мы разговаривали, один больной умер. А ведь сейчас много заразных болезней, как-бы не подцепить, тот же сифилис передается бытовым путем. А с водой напряженка, умыться и то проблема. Приносят на всех тазик теплой воды и одной и той же умывают и обтирают! Я отказался, потерплю неумытый. А одеяло и простынь с наволочкой оказывается, мама Маши принесла, она и место для меня выбила, а то многие лежат в коридорах просто на полу. Больше половины раненых, привозят с южного фронта, а остальные местные с разными болячками. Не так давно пошла на спад «испанка», родственница нашего COVID-19, для таких было отдельное карантинное помещение. А вот многие покрытые струпьями и гниющими очагами на разных частях тела вызвали у меня подозрение в заболевании оспой. Не уверен, но очень сильно подозреваю, что она заразная, а они лежат пусть и в отдельном углу, но рядом! Посуда, с которой кормят, воздух, в конце концов, может быть переносчиком инфекции. Расстрел мне не кажется таким уж плохим завершением моей эпопеи, по сравнению со смертью от какой- то местной болячки типа тифа или оспы.
Ожидание затянулось, уже и обед прошел, от завтрака он отличался тем, что в дополнение к так называемому супу дали кусочек хлеба. Хлеб оказался неплохой, не врал тот булочник, что в госпиталь поставляет. Начало темнеть, настроение, и так упадническое, опустилось ниже плинтуса. Я тут лежу под теплым одеялом, а Артур с его склонностью к простудам – в холодной камере. Начал подумывать снова о побеге, выпросить на время одежду у соседей. Задумавшись, прозевал появление Гали с моей одеждой.
– Одевайся, за тобой приехали.
Не успел я испугаться, что комендант на меня забил и сейчас свезут в тюрьму, как появилась Маша. Сразу принялась извиняться:
– Прости, раньше не смогла прийти, весь день в штабе ждала папу. Он Троцкого провожал, вот только недавно вернулся.
– И куда меня? В каземат?
– С ума сошел? К нам поедем, а завтра с твоим Артуром папа решит что делать. – Маша деликатно отворачивается, пока я натягиваю брюки.
– Завтра? Артур, наверное, уже болен, он еще от прошлого раза не оправился, а в камере там холодно и сыро. Давайте тогда и меня к нему, вместе нам теплее будет!
– А я разве не говорила? Он сейчас не в тюрьме, а на гауптвахте при штабе. Там не холодно, к тому же мама передала ему теплую одежду, а я еду ношу.
– Спасибо за заботу, – чуть остыл я. – А вам ничего не будет, что кадетам помогаете?
– Я уже придумала! Мы скажем, что ты наш родственник, сбежал из кадетского корпуса, потому что поддерживаешь идеи революции! Ну и Артура убедил перейти на сторону Красной Армии.
Я только хмыкнул. Не исключено, что такой номер сейчас может пройти, но в будущем аукнется и нам с Артуром и их семье.
Появился и сам комендант в сопровождении Алексея Павловича. О чем-то оживленно дискутируют, как оказалось обо мне.
– Я же говорю, нельзя его тревожить, голова это очень опасно! Вот скажи, голубчик, как ты себя чувствуешь? – взглядом доктор подсказывает правильный ответ.
– Хорошо я себя чувствую, – разочаровал я доктора. – Палыч, со мной все хорошо будет, это мои… хорошие знакомые.
Тот только развел руками, а вот Вяземский выразительно посмотрел на нас обоих, я невольно сдал врача.
– Жду вас в машине, – недовольно проронил он и удалился, не прощаясь с доктором. Обиделся. От него ощутимо повеяло спиртным, проводы были веселыми. Или они от радости, что Троцкий уехал, поддали?
Машина другая, неизвестная мне модель, в темноте толком не рассмотрел. Устроились с Машей на заднем сидении, Вяземский впереди. Так молча и доехали до их квартиры. Отпустив водителя заходим, на шее у меня тут же повисает Нюся. Со слезами, соплями, все как положено. Ванька и Миша тоже рады, но стесняются проявлять чувства. Я сам обнимаю их, с трудом оторвавшись от Нюси.
– Я воды нагрела, давай ка бродяга в ванную, – командует Антонина Ивановна. – Мало ли что ты там мог подцепить.
