Я вздохнула:

— Насчет проклятья не знаю, но одно могу сказать точно: с тех пор как я связалась с вами, моя жизнь стала похожа на гибрид театра абсурда и фильма ужасов.

— Нет, как вам это нравится! — возмутился Прошка. — Ради этой бесстыжей нахалки мы поперлись невесть в какую глушь, ежечасно рискуем жизнью и здоровьем, и вот благодарность! Мы же еще и виноваты! Она то и дело ввязывается в какие-нибудь идиотские истории, из которых никогда бы без нас не выпуталась, а мы, стало быть, превращаем ее жизнь в кошмар. Да если бы не мы, на тебя уже лет пятнадцать назад надели бы смирительную рубашку!

— Думаю, в смирительной рубашке мне было бы куда уютнее, чем в твоем скандальном обществе, — скорее по привычке, вяло огрызнулась я.

Прошка, уловив недостаток темперамента в моем ответе, утратил интерес к продолжению пикировки. Общий разговор тоже вскоре заглох. Убрав посуду, все отправились на боковую.

Я устроилась на кожаном диване в кабинете, немного почитала, потом долго ворочалась, но в конце концов уснула.

Разбудил меня кошмар: дверь кабинета, где я спала, медленно открылась, и в комнату бесшумно проскользнул Борис, весь в ряске и болотной грязи. «Заждалась, дорогая?» — игриво прошептал он и расставил руки, чтобы сгрести меня в охапку. Я ускользнула из его мокрых объятий и проблеяла дрожа: «Вообще-то я думала, что ты умер». «Разве для нас это что-то меняет?» — спросил он, глумливо подмигнув, и снова двинулся на меня. «Да. По-моему, твоя смерть — достаточное препятствие для нашего брака». — «Не думал я, что ты такая формалистка. — Борис неожиданно рассвирепел. — Придется тебе тоже умереть». Он бросился на меня, и тут я проснулась.

Кошмар был настолько отчетливым и ярким, что я побоялась снова засыпать. Полежав немного, я встала и, подойдя к окну, отодвинула штору. По небу быстро неслись тучи, то скрывая, то обнажая полную луну. На черной воде озера плясали серебряные блики. Я перевела взгляд на лужайку и обмерла. Почти под моим окном чернел силуэт крупного, рослого человека. Выглянувшая луна окрасила его светлые волосы в мертвенно-голубоватый оттенок. Я шумно вдохнула, в это мгновение человек поднял голову и на меня уставились большие выпученные глаза.

Думайте обо мне, что хотите, но я завизжала.

В гостиной по соседству с кабинетом раздался тяжелый «бум», торопливое шлепанье босых ног, грохот опрокидываемой мебели и сдавленное проклятие. Потом дверь кабинета распахнулась, и Лешин голос из темного проема испуганно спросил:

— Варька, ты жива? Что…

Конца фразы я не расслышала, потому что в спальне началось светопреставление. Шумовые эффекты, созданные троицей, которая там расположилась, вполне годились для звукового оформления к картине «Гибель Помпеи». После серии ударов и воплей различной степени громкости светопреставление переместилось в гостиную. Сметая на своем пути оставшуюся после Леши мебель и сопровождая этот процесс нечленораздельными, но выразительными восклицаниями, троица добралась до кабинета. Я догадалась об этом потому, что Леша влетел в комнату пушечным ядром и громко приземлился на письменный стол.

Щелкнул выключатель, и изысканная люстра осветила живописную сцену: перед дверью, кутаясь в простыню, словно в тогу, стоял маленький взъерошенный Прошка и воинственно сжимал в руке тяжелую мраморную пепельницу. За его спиной, прижимая ладонь к груди и испуганно хлопая глазами, возвышался длинный Генрих. В дверном проеме маячил ошалелый Марк и, потирая лоб, таращился на меня безумными глазами. Леша наполовину стоял на полу, наполовину лежал на письменном столе, упираясь обеими руками в столешницу. На паласе валялись сброшенные им письменный прибор, пресс-папье и рассыпанная пачка бумаги.

Марк пришел в себя первым.

— В чем дело, Варвара? — спросил он сурово.

— Там… Борис. — Я слабо махнула рукой в сторону окна, за которым теперь ничего нельзя было разглядеть, поскольку в стекле отражалась люстра.

— Приехали! — мрачно возвестил Прошка. — И главное, до психушки сейчас не доберешься.

Генрих подошел и обнял меня за плечи:

— Успокойся, Варенька. Это просто кошмар.

— Кошмар мне тоже приснился, это верно. Из-за него я проснулась и подошла к окну. И увидела внизу Бориса. Наяву.

Прошка избавился от пепельницы, подскочил к нам и, заслонившись от света ладонями, прижал лицо к стеклу.

— Выключи-ка лампу, Марк. Ну вот, так я и думал: никого там нет. Врубайте свет. Я всегда подозревал, Варвара, что твоя склочность объясняется серьезными отклонениями в психике. Опять же эти странности в поведении… Лечиться тебе надо, голубушка. — Вынося приговор, он величественным жестом закинул край простыни на плечо.

— Может быть, — смиренно согласилась я. — И я даже обещаю последовать твоему совету, если ты сейчас же спустишься туда и осмотришь вон те кусты. Только в одиночку, пожалуйста.

Спеси у Прошки мигом поубавилось, но, желая спасти лицо, он не признал поражение сразу.

— И не подумаю, — отказался он с вызовом. — Я не сомневаюсь, что у тебя галлюцинации и за окном никого нет, но, может быть, по отелю бродит убийца.

— Мы проводим тебя до крыльца, — пообещала я сладким голосом.

— Да что я, придурок, чтобы лазить ночью по кустам, потакая истеричке с буйным воображением?! — деланно возмутился Прошка.

— Ты же так печешься о моем душевном здоровье, — кротко напомнила я. — Неужели тебе жалко ради исцеления друга совершить маленькую ночную прогулку? Даю честное слово в присутствии свидетелей: я соглашусь на полный курс лечения, только пройдись сейчас вдоль фасада и пошарь по кустам.

Свидетели с живым интересом ждали ответа. Прошка лихорадочно соображал, как ему выкрутиться, но никакие ухищрения уже не могли скрыть его активное нежелание проводить предложенный мною эксперимент.

— Ладно, хватит вам, — прервал затянувшуюся паузу Леша. — Мы только теряем время. Я, например, уверен, что Варька действительно кого-то видела. И пока мы тут препираемся, этот кто-то вполне успеет скрыться.

— А я не исключаю, что Прошка прав, — буркнул Марк. — Но в любом случае нужно пойти и проверить. А то мы до утра будем спорить.

Они пошли одеваться, я скинула халат и влезла в штаны со свитером. Через несколько минут пятерка отважных устремилась навстречу неведомому.

— Варька, ты уверена, что видела именно Бориса? — тихонько спросил Генрих, когда мы спускались по лестнице.

— Ну, этот тип под окном был таким высоким и грузным, со светлыми волосами. Никто из наших компаньонов под это описание не подходит. Замухрышка светлый, но маленький и щуплый. Вальдемар довольно высокий, но худой, к тому же шатен. Лева вообще почти брюнет…

— А лица ты не разглядела?

— Нет, только волосы и глаза. Нижняя часть лица оставалась в тени. Но глаза Борисовы. Большие и выпученные.

Мы вышли на воздух, остановились под освещенной крышей портика и прислушались, но шум ветра заглушал прочие звуки, даже если они и были. Я зябко поежилась.

— Ну что, приступим? Давайте разделимся на три группы: двое пойдут вдоль левой части фасада, двое — вдоль правой, а кто-нибудь останется здесь охранять вход на тот случай, если призрак Бориса ускользнет от обеих поисковых партий и попытается проникнуть в отель. Предлагаю доверить этот почетный пост Прошке.

— Почему это мне? — вскинулся Прошка. — Что я, рыжий, что ли?

— Вообще-то да, — сказала я, окинув критическим взглядом его светло-русую шевелюру. — Но цвет твоих волос не имеет отношения к делу. Просто твоя кандидатура самая подходящая. Ты ведь убежден, будто у меня была галлюцинация. Стало быть, бояться тебе нечего.

— Я и не боюсь. — Прошка опасливо стрельнул глазами в сторону кустов. — Но торчать тут столбом и ждать, пока вы завершите свою увеселительную прогулку, не собираюсь. В конце концов, тебе явился призрак Бориса, ты и стой тут на случай, если он не пожелает общаться с нами.

— Я знаю, зачем Варвара подняла нас истошным визгом, — объявил Марк. — Она соскучилась по грызне с Прошкой. А остальные понадобились ей в качестве восторженных зрителей.