Мими провела меня вокруг дивана и отпустила мою руку перед матерью.

Она смотрела мне в глаза, стараясь прочитать в них все то, что произошло со мной со времени нашей последней встречи.

— Здравствуй, мама, — тихо сказал я.

Рука ее коснулась груди моего пиджака, опустилась по рукаву и нащупала мою руку. Глаза у нее поплыли. Она притянула меня к себе, прижавшись губами к моим рукам. — Русачок мой, — разбито прошептала она, — детка моя.

Я стоял и смотрел на ее согбенную голову. Волосы у нее теперь были совсем седые. Это и был тот миг, которого я так боялся. Я не боялся того, как они меня примут, все дело в том, как я буду себя чувствовать по отношению к ним. Как будто бы я наблюдал за всем этим из кресла в кино. Я как бы и не участвовал в происходящем. Это совсем другой парень по имени Дэнни Фишер, он уехал два года назад и по существу так и не вернулся.

Именно это и произошло. Годы и одиночество вогнали между нами клин, который не может выбить никакой наплыв чувств ни с той, ни с другой стороны. Меня охватила невольная скорбь.

Мы утратили нечто большее, близость, которую нам больше не испытать!

— Прости, мама, произнес я. Но никто толком и не понял, за что.

Я выпрямился и посмотрел на отца. Он отошел в дальний угол комнаты и, стоя у стены, глядел на меня оттуда. В глазах у него было испуганное выражение одиночества. Я медленно высвободил руку и подошел к нему. Кроме моих шагов в комнате слышались лишь всхлипывания матери. Я протянул отцу руку. — Здравствуй, папа.

Глаза у него было дернулись, затем он взял мою руку. — Здравствуй, Дэнни. — Голос у него был сдержанным, но подрагивал.

— Как ты живешь, папа? — спросил я.

— Хорошо, Дэнни, — кратко ответил он.

На этом слова наши иссякли, и в комнате установилась определенная напряженность. Я кивнул Сэму. Он кивнул в ответ, но ничего не сказал.

Остальные молча смотрели на меня.

Во мне стала нарастать досада. Вот так я примерно себе его и представлял. По существу не было никакой разницы, вернулся я или нет. Я почувствовал непрошеную горечь у себя в голосе.

— Прошло два года, — сказал я, медленно переводя взгляд с одного лица на другое, — и никто из вас не хочет спросить, что я делал эти годы?

Как я себя чувствую?

Мама все еще тихо плакала, но никто не ответил. Я медленно повернулся к отцу и холодно посмотрел на него. — И ты не хочешь спросить? Или это совсем неважно?

Отец не ответил.

Ко мне подошла Мими, она взяла меня за руку и мягко сказала. — Конечно важно. Мы просто все так удивлены, что и не знаем, что сказать.

Я все еще смотрел на отца и почувствовал, как меня охватило ледяное спокойствие.

Я был прав: между нами что-то исчезло в ту ночь, когда передо мной закрылась дверь. Оно пропало, и все, что могли бы вернуть эти годы, так и не вернулось. Мне и хотелось, и не хотелось встречаться с ними. А теперь это было вроде бы и неважно, только я стоял среди них, чувствуя себя чужим.

Мими попробовала увести меня от отца. — Пойдем, — говорила она, садись и расскажи нам, чем ты занимался. Мы все так скучали по тебе.

Я посмотрел на нее через комнату. Забытая всеми, у входа стояла Нелли и смотрела на нас широко раскрытыми, наполненными болью глазами. И я каким-то образом понял, что она переживает не свою боль, а мою. Я медленно улыбнулся ей и посмотрел вниз на Мими. — Остаться я не могу, — мягко сказал я. Я не хотел обижать ее, ведь она по крайней мере пыталась что-то сделать для меня. — Мне нужно идти. У меня дела.

— Но не сейчас же, Дэнни, — запротестовала она. На глаза у Мими снова навернулись слезы. — Ты только вернулся.

Я перевел взгляд через комнату на Нелли. — Я не вернулся, — спокойно сказал я, — все-таки нет. Я только попробовал.

— Но, Дэнни... — заплакала Мими мне в плечо. Я понял ее чувства, понял, о чем она плачет, но все было бесполезно. Это было нечто такое, что не может вернуться вновь.

Я обнял ее за вздрагивающие плечи и пересек вместе с ней комнату. — Перестань, Мими, — прошептал я. — Ты только усугубляешь. — Я оставил ее у дивана и подошел к Нелли. Взял ее за руку я повернулся к ним лицом. — Я пришел сюда сегодня, — тихо сказал я, — только из-за моей жены. Она считает, что мы обязаны сообщить вам, что сегодня утром мы поженились.

Я обратил внимание, какое выражение возникло у них: боль на лице у матери, угрюмый, понимающий взгляд — у отца. Я даже поежился. — Только она одна действительно хотела, чтобы я вернулся, — быстро добавил я.

Я подождал, пока кто-нибудь из них заговорит, но все промолчали.

Родственникам Нелли наш брак понравился ничуть не больше, но, по крайней мере, они вели себя по-людски. Моей же семье было нечего сказать, не было у них пожеланий счастья нам. Ничего.

Боль моя быстро улетучилась, осталось лишь холодное чувство оцепенения. Я поцеловал мать в щеку. Она рыдала. Я поцеловал Мими и остановился перед отцом. Лицо у него было как маска. Я прошел мимо него, не сказав ни слова, не сделав ни жеста.

Я беспокойно завозился в постели. Я понял, что плакал во сне, но теперь уже проснулся, и глаза у меня были сухими. Я старался лежать тихо, чтобы не потревожить ее.

Тогда мы молча разделись в маленькой комнате гостиницы. Наконец, сухо улыбаясь, я спросил ее:

— Ты ведь все время знала, что я не хочу встречаться с ними, не так ли?

Она молча кивнула.

— И все же заставила меня пойти, — почти с горечью сказал я. Она положила руки мне на плечи и устремила ко мне глаза. — Надо было сходить, Дэнни, — серьезно сказала она. — Иначе это осталось бы у нас на совести всю жизнь. Тебе нужно было в этом убедиться самому.

Я отвернулся, тяжело опустив плечи. «Ну вот, теперь убедился». Она пошла за мной, ухватив меня за руку. — Но теперь все позади, и можно забыть.

— Забыть, — рассмеялся я. Есть вещи, которых она не знала. — Как можно забыть? Все, что у нас было общего: надежды, опасения, хорошее и плохое. Тебе просто сказать «забудь», но как это мне сделать? Могу ли я выпустить из себя их кровь, дать ей вылиться в раковину, в сток, и вообще из моей жизни? Доброе или злое, как это можно забыть? Можешь ли ты забыть своих родителей? 3начит ли добро или зло больше, чем телесные узы, связывавшие вас?

Она сказала умоляющим тоном. — Нет, Дэнни, ты не понимаешь. Дело не в том, что забываешь, а в том, что помнишь. Ты должен забыть обиду, обиду, которая превратит тебя в нечто совсем другое. Обиду, которая сделает тебя черствым, жестким, злым, таким, какой ты сейчас!

Я не понимал ее. — Как можно забыть это? — беспомощно спросил я. — Это все ведь часть целого.

— Нет, Дэнни, не так, вскричала она, прижимаясь ко мне и целуя меня в губы. — Это нечто совсем другое. Я заставлю тебя забыть обиду. Я сделаю так, что ты будешь помнить только добро.

Глаза у меня расширились. — Как это можно сделать?

— Я могу и обязательно сделаю, — прошептала она, глядя на меня своими глубокими и серьезными глазами. — Я люблю тебя так сильно, муж ты мой, что тебе не нужно будет искать любви еще у кого-либо.

И тогда я понял. Я схватил ее за руки и благодарно прижался губами к ее ладоням. Она клялась мне, и я знал, что она сдержит эту клятву. Я понял, что в будущие времена, добрые или злые, я найду в ней утешение и силу. Что бы ни случилось, я больше никогда не буду одинок.

ДЕНЬ ПЕРЕЕЗДА

15 СЕНТЯБРЯ 1936 ГОДА

Деревянные ступени уютно поскрипывали под ногами, когда мы подымались по лестнице. Это был дружественный звук, как будто бы эта старая лестница уже много раз привечала таких же как и мы молодоженов.

Чемоданы были легкими, да мне их вес был безразличен. Не то, чтобы они весили очень много, не так уж и много одежды мы принесли с собой.

Позднее, когда я устроюсь на работу и подзаработаю денег мы себе кое-что приобретем. Теперь же все деньги, которые нам удалось наскрести, пойдут на обстановку нашей новой квартиры.

Она остановилась перед дверью на четвертом этаже и, улыбаясь, посмотрела на меня через плечо. В руке у нее был ключ.