Дуан равнодушно кивнул. Дарина нахмурилась и не стала продолжать.

Агадэрами заморцы звали свои усыпальницы — мертвые дома, которые строились для отходящих ко сну сагибов. Дворцы, детально повторяющие обстановку тех, где сагибы жили. Хоромы посреди бесконечной пустыни — глухие, темные, засыпанные песком. Тело господина и тех, кого умерщвляли с ним, — слуг и пары-тройки наложниц или наложников, — обычно оставляли лежать в нижней комнате. Если не спускаться туда, можно было подумать, что в мёртвом доме живут, а впрочем… там жили. Агадэры умели прикидываться живыми, ровно до мига, пока неосторожный путник или вор не прикрывал за собой дверь. И тогда хозяин выходил встречать гостя.

Дарина отступила к окну.

— Будет скверно, если тебя увидят с женщиной, да еще с нуц. Я заберу платье и оденусь в саду, потом увидимся. Для всех… мы познакомились в Приграничье, во время твоего путешествия.

Не говоря ни слова, Дуан благодарно кивнул. Дарина потянула раму, осторожно высунулась и вскоре исчезла — одним стремительным росчерком. Король Альра’Иллы затворил окно, вернулся в гардеробную своей матери и, подойдя к шкафу, медленно дотронулся до одного из оставшихся платьев рукой. Да… они были ценными. Бесценными. Но Дарине он отдал бы всё.

Пятнадцатый Прилив. Новая сестра

— И принесло тебя на наши головы…

Принц Ино стоял и наблюдал, как немыслимое черное существо по-обезьяньи покачивается на канате и корчит рожи. Дарина ухмыльнулась, скаля мелкие белые зубы, среди которых особенно выделялись сахарные длинные клыки.

— А чего ты такой злющий? Я ведь не нахлебница, медицину знаю, буду вам помогать. Тем более, твой капитан взял меня сам. Конечно! — Нуц легко спрыгнула и повернулась так, что мягкий свет заиграл на черной коже плеч. — Он не мог устоять! И ты не сможешь.

Ино безнадежно поморщился, покраснел и потупил взгляд. Конечно, нуц была красивой. И голой — сейчас, когда строгого Тайрэ поблизости не наблюдалось, рубашка небрежно болталась перекинутой через борт. Дарина нисколько не стеснялась двух мужчин на корабле, и принца, непривычного к подобному поведению девочек и дам, это смущало. Он вообще пока не научился смотреть новому члену команды только в лицо и предпочитал таращиться куда-нибудь в пол.

— Эй ты! Ну хватит жаться! Хуже жреца-девственника! Мне не жалко, любуйся!

Ино неохотно вскинулся. Дарина склонила голову; желтые чуть раскосые глаза лукаво сверкнули.

— А расскажи, откуда ты сам-то тут взялся? Зачем маар тебя купил, если ты не его сын или… ну… какой-нибудь похищенный гаремный мальчик?

Ино насупился.

— Он меня не покупал. И я не гаремный, брось эти глупости. Я ушел из дома сам и…

Дарина вдруг приоткрыла рот и даже отшатнулась, будто он чем-то болел.

— Так у тебя… есть семья? И… дом?

«И куча виселиц на берегу этого дома». Ино вспомнил свой последний день в Ганнасе, ощутил тошноту и крепко впился пальцами в борт.

— Это не имеет значения. Они мне не нужны, лучше бы их и не было… Ненавижу.

Слова, кажется, удивили еще больше. Дарина нахмурилась и резко выпалила:

— Гоцу, напавшие на нашу деревню, вырезали нас. Почти всех стариков и мужчин, а женщин, юношей и детей забрали. — Она опять подступила ближе, не отводя пылающих глаз. — Что, хотел бы так? Хотел?

Что тут ответишь? Каждый ведь глядит на чужую беду с горных пиков своей собственной. Ино прикусил язык, промолчал. Дарина отвернулась, взяла рубашку и начала снова ее надевать. Получалось неловко: руки подрагивали, да и с пуговицами девочка едва справлялась.

— Ты вообще какой-то странный, я сразу заметила. Будто из… этих.

— Каких — этих?

— Титулованных, — процедила она сквозь зубы. — Вот кого ненавижу. Все эти мерзкие кхарры, графы, короли… Они могли бы объединиться и прибить это проклятущее гнездо, этот Гоцуган, сожри его Джервэ! И некоторые сагибы бы даже это поддержали! А они только жируют! Пьют свой кофе! Ждут, пока всех продадут, кого вообще можно продать!

Ино вздрогнул под ее новым взглядом — пристальным, но будто чем-то затуманенным. Он не знал, что нужно сказать, и сказал то, что приходило ему в голову еще в детстве, на уроках истории и краеведения:

— Ты права. А давай когда-нибудь их возьмем и… взорвем!

Нуц удивленно моргнула: Ино показалось, что она окончательно записала его в идиоты. Но вдруг Дарина улыбнулась — молча и уже не показывая своих заостренных клыков, как-то задумчиво и очень, очень красиво. Ино, у которого на сердце почему-то потеплело, хотел что-нибудь добавить, но не успел.

— Забудь. — Дарина застегнула последнюю пару пуговиц. Рубашка доходила до ее острых колен. — Я так… просто маму очень любила, тяжело привыкать. Извини.

С этими словами, с этими глупыми извинениями за то, за что перед принцем никогда не извинялись, нуц ловко полезла на мачту и вскоре скрылась за каким-то парусом. Наверное, она забралась в «воронье гнездо», которое сразу приглядела и облюбовала. Ино стоял, запрокинув голову, еще какое-то время: тщетно ждал, что девочка вернется. Не дождавшись, прислонился к борту и стал смотреть в воду. Конечно… Тайрэ сказал бы что-то другое. Объяснил бы, почему мир устроен так несправедливо и почему с этим надо смириться. И, наверно, утешил бы.

Но ведь нуц была права: даже храбрый король Талл Воитель никогда не шел против работорговцев. Для него гоцу — как и для большинства правителей Морского Края — были злом, но злом, с которым слишком проблематично бороться. Злом, незримо рассеянным всюду, ведь в каждом королевстве, большом или малом, хотя бы несколько десятков знатных семей не брезговали покупкой рабов подходящего цвета и возраста. Держать их было дешевле, чем слуг, а иные бароны создавали из невольников вооруженные отряды. Запрещающие законы же, конечно, принимаемые в избытке, никогда не было трудно обойти. И это не говоря о монополии Гоцугана на кофе, чай, табак и обезболивающие наркотики, красивый строительный камень и некоторые руды. Как и соляная Альра’Илла, эта порочная дыра давно заставила соседей считаться с собой. Так что зло было не только вездесущим, но и необходимым.

Ино рассказал Дарине свою тайну только спустя несколько Приливов. Поначалу он не был уверен, что нуц сбережет ее и не перегрызет глотку, но уже тогда все же начал понимать, что эта черная как уголь девушка должна быть рядом, что вряд ли у него появится кто-то ближе и вернее. Какой бы дикой и ненормальной Дарина иногда ни казалась, без нее он уже не мог жить.

Он не ошибся: сейчас она осталась практически единственной, кому он доверял полностью. Доверял, даже оказавшись в агадэре, который пока еще прикидывался дворцом. Дверь была открыта. У него был шанс выбраться.

В большом зале играла карана — плавная, немного монотонная мелодия первого церемониального танца, обязательного на каждом балу. Одетые в белое музыканты смотрели на знать с широкого трехступенчатого помоста. Они, как и неизменно, должны были быть поближе к богам, потому что боги тоже любили музыку, но сами не умели ни создавать ее, ни играть. Лишь люди во время празднеств ненадолго даровали ее: именно поэтому мир еще стоял и именно поэтому на всяком торжестве музыканты располагались выше всех. Дуан, стоя на другом возвышении, в противоположном конце зала, наблюдал, как длинные пальцы одной из женщин перебирают струны валлады — большого инструмента, форма которого напоминала диадему Лувы. Нижний край деревянного остова был увешан колокольчиками, которые покачивались при каждом колебании струн и добавляли к их пению свой звук. Баллада сейчас солировала, и музыка казалась завораживающей.

Мужчины приветствовали дам, бережно подавали им руки и вели по залу в самую обширную его часть, ровно в середину. Обычно танец начинали король с королевой, но королевы давно не было. Отец после ее смерти не танцевал, и Дуан последовал его примеру, предоставив открывать вечер одному из младших церемониймейстеров и его молодой супруге. Те пришли в совершеннейший восторг, сочтя это знаком благоволения, а никак не проявлением лени.