Ни дерева, ни обломка стены, ни какой-нибудь ямы! Но Сидуан, поразмыслив, пришел к правильному выводу, что люди выйдут из колодца с той стороны, где висит веревка, по которой они туда спустились, потому что они по ней и поднимутся. Поэтому он притаился с другой стороны.

И не успел он пригнуться к земле, как из колодца показался сначала один неизвестный дворянин, за ним второй, а потом — еще десять.

Это были заговорщики, которым дон Фелипе приказал покинуть подземелье.

Они о чем-то разговаривали, но Сидуан был малый необразованный и не понимал их языка.

Поскольку ни один из них и не подумал обернуться, то Сидуан смог совершенно спокойно выпрямиться и рассмотреть их.

Ошибки быть не могло: дона Фелипе среди них не было, но, наверное, его предупреждение о том, что свод может обрушиться, их испугало, потому что они поспешно отошли от колодца.

Шагах в ста они остановились, ожидая, когда появится дон Фелипе.

— Боже мой, — шептал Сидуан, — что же это все значит? Этот проклятый испанец и мой хозяин остались там, внутри. А им есть о чем поспорить! Что же будет?

Пока он причитал, раздался выстрел, а за ним ужасающий грохот. Это рушились своды и лестница.

Сидуан в беспамятстве бросился ничком на землю. Он был ни жив, ни мертв и считал, что все кончено. Он чуть-чуть не потерял сознание, как вдруг знакомый голос привел его в себя.

— Друзья мои, друзья мои, — кричал кто-то из колодца метрах в двух от поверхности, — мы отомщены, я убил предателя, я убил Мака.

Это поднимался дон Фелипе.

Но, к его несчастью, друзья его не услышали, потому что при грохоте обвала они разлетелись, как стая птиц, а Сидуан, напротив, все слышал; теперь он полностью пришел в себя, все понял и ждал испанца.

И не успел дон Фелипе подняться и перешагнуть через край, как слуга, вдруг ставший достойным своего хозяина, схватил его за руки и закричал:

— Ах ты негодяй! Что ты сделал с моим господином?

— Э, Сидуан, отпусти меня, я беру тебя к себе на службу.

— Сначала ты мне послужишь!

И Сидуан, вытащив из колодца веревку, прочно связал ею дона Фелипе.

— На помощь, дон Хиль, на помощь, мои друзья!

— Нет тут твоих друзей. Все разбежались, на всей равнине остались только ты да я. Где мой капитан?

— Отпусти меня, Сидуан. Твой Мак был просто дураком. Я уже дал тебе золота, я тебя сделаю богатым. Развяжи меня. Сколько ты хочешь?

— Я хочу своего капитана.

— Он был предатель. Я совершил над ним правосудие. Уйдем отсюда. Под нами все рушится. Положение неустойчивое. Оставаясь тут, ты сам подвергаешься большой опасности. Пойдем.

— Живого или мертвого, отдайте мне моего капитана.

— Говорю тебе, это невозможно.

— Вот сейчас и посмотрим.

И Сидуан, столкнув дона Фелипе, обвязанного веревкой в колодец, стал его спускать туда, как пустое ведро.

Напрасно дон Фелипе просил пощады. Новый Сидуан вылупившийся из старого, не обращал на его мольбы никакого внимания: он должен был спасти своего хозяина, если это еще было возможно. Когда он спустил испанца на всю длину веревки, Сидуан сам соскользнул по ней до того места, где качался дон Фелипе.

Здесь Сидуан, завернув веревку вокруг ноги, как это делают каменщики, стал отвязывать дона Фелипе, хотя тот не переставал умолять его и упрашивать на все лады.

— Но я же упаду, — хныкал он, — под нами, может быть, ничего нет. Там бездонная пропасть…

— Вот ты сейчас все мне и расскажешь.

И Сидуан продолжал его отвязывать.

Окончив, он сказал:

— Постой-ка, не мешай мне. Мне пока еще ты живым нужен.

Одной рукой Сидуан крепко ухватился за веревку, а другой обхватил запястья дона Фелипе.

— Вытянись-ка во всю длину, — сказал он ему, — чувствуешь землю под ногами?

— Нет, пощади меня, мне страшно!

— Вытянись еще. Постой-ка, я попробую еще спуститься, насколько веревка позволит. Ну, стоишь?

— Нет, нет!

— Ну, тем хуже. Надо же мне посмотреть!

И отпустил руку.

Дон Фелипе упал на несколько футов вниз, если только не в пропасть. Раздался крик, потом стоны.

— Подлец! Негодяй! Убийца! Ты что, тут меня оставишь? — душераздирающе кричал испанец.

Значит, он стоял на твердой земле: до сюда обвал не достиг.

— Прекрасно, теперь я знаю, что нужно делать, подожди, я сейчас вернусь.

Он поднялся по веревке и вытянул ее наверх, бормоча:

— Так я буду уверен, что он не сбежит.

Потом он направился к трактиру, где его ждал ужин, хотя ему совершенно не хотелось больше есть.

Прибежав в трактир, где хозяин уже почти пришел в отчаяние, потому что, как всякий трактирщик, он любил, чтобы то, что сготовлено, было съедено, а особенно, чтоб за это было заплачено, Сидуан, потеряв остаток сил от волнений и усталости, рухнул на стул и обхватил голову руками.

— Сударь, с чего угодно будет вам начать? — спросил хозяин.

— Спасибо, друг, я есть не буду.

Отчаяние трактирщика мы не будем описывать за недостатком места.

— Только немного выпью, — сказал Сидуан, и опорожнил кружку одним глотком.

Он снова схватился за голову, пытаясь найти наилучший способ добраться до Мака.

Кроме того, в голове у него теснилось множество важных вопросов: промолчать обо всех этих событиях, или, напротив, рассказать о них друзьям Мака?

И кто его друзья?

— Ну прежде всего, я, потом Лоредан. Есть Сара и еще есть донья Манча — и это все.

Но мадемуазель Сара и донья Манча должны были друг друга ненавидеть. Собирать их вместе было бы неблагоразумно. С другой стороны, мадемуазель Сара, может быть, любит капитана, но донья Манча любит его сильнее. Которую тут выбирать? И, может быть, донья Манча и не захочет ввязываться в дело, из которого ее родному брату живым и не выйти?

Это были трудные размышления, особенно для Сидуана, не привыкшего думать, тем паче что они проносились в его мозгу со скоростью вихря: времени терять было нельзя.

Может быть, Мак страдал!

Может быть, он звал его!

— Сударь, — осмелился побеспокоить его трактирщик, — уверяю вас, что лучшего цыпленка в белом вине вы нигде не попробуете…

— Вы же видите, я не похож на человека, который собирается ужинать. Попозже, может быть… если я его найду и если он жив!

— А что с господином, которого вы мне приводили, случилось какое-нибудь несчастье?

— Да разве в нем дело! Скажите, есть у вас веревки, лестницы, молотки, факелы, лопаты, кирка и большая скатерть?

— Что, что?

Бедный Сидуан в великом волнении, в самом деле, говорил очень быстро и невнятно. Пришлось начать сначала.

И тут он, решив взяться за дело сам, открыл большой шкаф, две верхние полки которого были заняты бельем, встал на стул, вытащил большую скатерть и, расстелив ее на земле, сказал ошалевшему хозяину:

— Быстренько ступайте и принесите все, что я сказал.

— Но у меня всего одна лестница!

— Поставьте ее у порога.

— И факелов у меня нет!

— Ну а свечи и фонари?

— Есть, конечно.

— Сойдут и они. Скорее, скорее!

Сидуан распоряжался так властно, что трактирщику и в голову не пришло возражать.

Минут десять в трактире стояла невообразимая суматоха: хозяин принес приставную лестницу и поставил ее у порога, потом две кирки и лопату, отыскал фонари, заправил их, дал Сидуану веревки и свечи, а тот складывал в расстеленную на полу скатерть все, что ему попадало под руку и казалось нужным для поисков несчастного Мака.

Проделывая все это с быстротой, на которую, казалось, толстый, обычно спокойный и неторопливый Сидуан, был попросту неспособен, славный малый без умолку говорил, отчасти для того, чтобы дать трактирщику какие-то разъяснения, ибо тот все же имел на них какое-то право, отчасти для того, чтобы выразить свое негодование и приглушить страх за жизнь своего хозяина.

— Предатель! А еще я был таким простаком, что поверил в его добрые чувства к капитану. А того уже, может, сейчас и в живых-то нет!