— Я сейчас отпущу его и уйду в сердечный сосуд, — продолжил бог. — А когда вы соберетесь, впитаю виту с окрестных гор, перенесу вас отсюда и усну. И лишь иногда на мгновение буду смотреть его глазами и снова засыпать.

Алина обессиленно закрыла глаза руками. А когда убрала ладони — на нее уже смотрел ее лорд Макс.

— Забавное ощущение, — проговорил он сухо после паузы, глядя куда-то в район своей груди. — Но не скажу, что приятное. Слышать и видеть все, но не иметь возможности управлять своим телом. Надеюсь, это не будет часто повторяться, великий.

Он поднял голову. Помолчал, разглядывая Алину.

— Какая глупость, — выпалила она яростно, нарушая тишину. — Какая глупость. Как вы могли, профессор? Я понимаю, если бы так поступила я. Но вы. Вы всегда были разумны.

— Я сделал то, что посчитал правильным, — ответил он хрипловато.

— А у меня вы спросили? — крикнула она, не понимая, что еще говорить и как все исправить. — Я вам что, чужой человек? Я вообще-то ваша жена.

Тротт дернул губами, почти улыбнувшись.

— Это ненадолго, — пообещал он, и Алинка задохнулась оттого, что он еще может иронизировать.

— Я вас ненавижу, профессор, — сказала она сдавленно, чувствуя, как ужасно щиплет глаза и сводит горло. — Лучше бы вы меня и не спасали. Лучше бы меня в самом начале съел паук, — она судорожно вздохнула. — Я же просила вас не уходить… вы обещали… это все из-за меня…

Лорд Макс нахмурился, глядя, как начинает она всхлипывать.

— Не вздумайте реветь, Богуславская. Нам нужно выдвигаться, не тратьте силы.

Она все же расплакалась — и Тротт, выругавшись, шагнул к ней и обнял. Крепко, жестко, почти до боли. Горячие руки, горячее тело, частый стук сердца в груди, к которой она прижалась.

— Я надеюсь, вы достаточно развиты для того, чтобы не испытывать чувство вины из-за выбора другого человека, — проговорил он ей в макушку. — К тому же, — добавил он после паузы, — вы тут ни при чем. Не преувеличивайте свое значение. Я отдаю свои долги. И хватит об этом.

Алина беспомощно запрокинула голову, вглядываясь в него.

— Пожалуйста, — попросила она срывающимся голосом, — лорд Макс, давайте поговорим. Все же можно исправить…

Он покачал головой, глядя на нее, — так близко было его лицо, что принцесса вспомнила, как настойчивы были его губы, как дрожал он, целуя ее. И потянулась к нему.

Но Тротт качнулся назад, и она замерла.

— Мы не будем ничего обсуждать, — сказал он хрипло. — И исправлять. Я крайне сожалею, что заставил вас пройти через это, Алина. Это единственное, что я хотел сказать.

Он сжал ее так, что нечем стало дышать — и отодвинул от себя. Принцесса смотрела на него, чувствуя такую горечь и растерянность, что не могла больше найти слов.

— У вас полчаса на сборы, ваше высочество. Приводите себя в порядок. Больше нельзя терять время.

Он развернулся и ушел, оставив ее на берегу туманного озера выплакивать и свой страх, и горе, и обиду, и боль, прочно угнездившиеся в сердце.

Когда они, молчаливые и напряженные, собирались у потухшего костра и ложа, так и не ставшего брачным, по ушам ударил раздраженный, тонкий, многоголосый и яростный вопль, пронзивший, казалось, и небо, и землю. Зашелестели деревья. Купол защиты над горами налился темнотой и снова стал бесцветным.

— Что это? — в страхе спросила Алина, поспешно надевая сумки. — Опять нападение?

— Не знаю, но, полагаю, нам нужно поторопиться, — отозвался Тротт хмуро. Он отошел от нее на несколько шагов и проговорил: — Великий, мы готовы.

В тот же миг от него в стороны рванулась тьма, ослепляя, оглушая, делая и самого лорда Макса, и все вокруг выцветшим, черно-белым. А затем черное сияние всосалось обратно, словно кто-то огромный сделал глубокий вдох.

В ушах звенело, далеко вокруг грохотало, гудела и сотрясалась земля. Алина обнаружила себя сидящей на траве, прижимающей руки к голове. Она заморгала, огляделась — вокруг них осталась небольшая зеленая полянка, метров в десять шириной. А за ее пределами клубилась, поднимаясь к небесам, чудовищная стена белой каменной пыли, и земля продолжала сотрясаться, жалобно, утробно гудя.

Тротт шумно вздохнул. Из глаз его снова смотрела бездна.

— Пора, — прогрохотал бог. Клубы пыли оседали, готовясь поглотить и поляну, и людей.

Он едва заметно двинул рукой — и их с Алиной подхватило воздушной ладонью, а через мгновение выкинуло в жарком папоротниковом лесу, где вокруг не было ни пыли, ни гор.

Девятое апреля, Рудлог, королевский дворец

Несмотря на значительно увеличившуюся в отсутствие супруги нагрузку, Мариан Байдек продолжал вставать в шесть утра, чтобы принять участие в тренировке гвардейцев. Встал он и сегодня — но не успел надеть форму, как камин выплюнул ворох искр, а вместе с ними — и огнедуха Ясницу, который мгновенно перекинулся в пламенного ястреба, завис под потолком, взбудораженно переливаясь голубоватыми всполохами, и провыл:

— Она-а-а верну-у-улась. Верну-у-улась.

— Где? — прорычал Байдек, задыхаясь от счастья.

— Далеко-о-о, — прогудел огнедух. Повертелся в стороны, подлетел к окну — и принц-консорт поспешно распахнул его. Огнедух вырвался наружу, снова закружился, опускаясь на землю, и уже гепардом ткнул лапой куда-то в сторону конюшен.

— Та-а-ам. Оче-е-ень далеко-о-о. День лете-е-еть, два, три-и-и, если не через ого-о-онь. Еще-е-е под земле-е-ей, но почти у поверхно-о-сти.

Байдек перепрыгнул вслед за ним через подоконник, как был, без рубашки, выпрямился, пытаясь сориентироваться по сторонам света.

Огнедух указывал на север.

Мариан, не добившись от Ясницы ничего, кроме "далеко-о-о" и "только огне-е-м можно пройти-и-и", с трудом поборол неразумное желание лететь на поиски супруги и вернулся в покои. Там он подбросил дров в камин — на случай, если она вернется через огонь и заставил себя пойти на тренировку.

За прошедшие недели ему пришлось смириться с тем, что не все от него зависит, и научиться ждать.

Север Рудлога, утро девятого апреля

Весеннее солнце, поднявшись над Северными пиками, осветило покрытые снегами склоны, долины, в которых кое-где виднелись редкие домики хуторов, и один из старых, огромных, почти разрушившихся вулканов, который не извергался со времен Иоанна Рудлога — с тех пор, как призвал первопредок королевского дома подземный огонь к порядку.

Сейчас над конусом клубился черный столб пара, пронзаемый молниями, а по пологим склонам вниз с шумом, слышимым на десятки километров вокруг, неслись потоки талой воды, увлекая за собой гигантские поля ледников. В центре старой кальдеры, сотрясаемой толчками и подземным гулом, за какие-то минуты проплавилось лавовое озеро, поглощая в себя все новые осколки каменной "крышки".

Некоторое время магма поднималась из жерла, пока кальдера не стала единой раскаленной, багрово-желтой лавовой чашей шириной в несколько стадионов.

Все затихло.

И вдруг раскаленная порода колыхнулась раз, другой, словно внутри кто-то вздохнул — и из нее поднялась фигура, состоящая из золотого огня, с горящими белым глазами. Она, паря над восходящей магмой, постепенно остывала, приобретая человеческие черты.

Голубые глаза, светлая кожа, длинные льняные локоны. Прямые плечи, свойственные женщинам дома Рудлог.

Королева Василина так жадно вдыхала и выдыхала раскаленный воздух, будто он был свежайшим морским бризом.

Поднимающаяся лава коснулась кончиков пальцев ее ног, заворчала, словно там, внизу, ждал голодный зверь. В алой глубине показались два огромных глаза, светящихся тем же белым светом, каким ранее сияли глаза королевы. До половины поднялась из кальдеры огненная голова исполинского быка — такая большая, что иные дворцы были меньше. Огненный дух ворчал громче горы, ноздри его, похожие на пещеры, раздувались, полыхая струями пламени.

Василина прошла по расплавленной породе как по твердому камню. Остановилась у вздыхающей морды, посмотрела на свои руки — ногти полыхнули и вытянулись, превращаясь в когти, и она, не издавая ни звука, взрезала себе вены на обеих руках.