"Обязательно, — с интонацией психиатра вторил мне внутренний голос. — А сейчас — есть"

Когда я вернулась из столовой, мое улучшившееся настроение снова померкло: у входа в процедурную обнаружились не только ожидающие перевязок и уколов больные, но и три гостьи. Рыжие, модно одетые, благоухающие дорогими духами, неуместными в пропахшем лекарствами коридоре. Это были супруга бывшего мэра госпожа Фемминс, стройная и очень ухоженная, промокающая сухие глаза платочком, и ее дочери шестнадцати и семнадцати лет — они были представлены мне во время первого визита. Я прошла бы мимо — но жена Фемминса, увидев меня, заломила руки, протянула их ко мне и на глазах у врачей и больных упала на колени.

— Ваша светлость, — возопила она. Из глаз ее, как по команде, потекли слезы. — Прошу вас, помилуйте моего бедного мужа. Он умрет в тюрьме, а мы будем разорены. У нас сегодня арестовали все имущество. Оставили только дом.

Я отстраненно подумала, что Леймин быстро взялся за дело.

— Девочки, ну же, просите госпожу герцогиню за отца.

Дочери ее тоже опустились на плитку пола, краснея и пряча глаза от унижения и неловкости. Мне тоже было противно и неловко — и в груди снова заворочалась злость.

Возможно, я бы сказала просительницам что-то совсем не светское, но тут дверь в процедурную распахнулась и в проеме показалась Нелл.

— Ох ты ж Матушка Богиня, — проворчала она недовольно и сочувственно посмотрела на меня. — Следующий.

К процедурной на костылях попрыгал больной, и создавшейся паузы хватило, чтобы я сумела проглотить резкие слова. Это стоило таких усилий, что Ангелина бы точно гордилась мной.

— Он слабый человек, легко поддающийся влиянию, — сжав руки на груди, рыдала жена Фемминса. — У него слабое здоровье, но ведь не все деньги он получил… не очень праведно. А забрали все. Не губите, госпожа герцогиня. Пожалейте наших дочерей, они остались без приданого. Только вы можете решить нашу судьбу.

В коридоре собирались люди. Сцена была отвратительной. Внутри меня все кипело от злости и желания высказать ей, что она лицемерка: где были ее слезы, когда на улицах голодали и мерзли беженцы, а мэр наживался на них. Да и о каком приданом может идти речь, когда форты держатся еле-еле?

Но одновременно мне было жаль эту немолодую женщину, в один день потерявшую и положение в обществе, и богатство, хотя, судя по внешнему виду, она сполна пользовалась плодами деятельности супруга. Мне было очень жаль девчонок — они не показались мне при встрече противными и избалованными. Да и прийти с прошением требовало немало мужества, какие бы мотивы за этим ни стояли. Но устраивать в больнице скандал, о котором будут судачить по всему герцогству и за его пределами, ей не стоило.

— Судьбу вашего мужа будет решать лорд Лукас Дармоншир, господин этих земель и мой муж, — сказала я как можно спокойнее. — Вашей же судьбе, как и судьбе ваших дочерей, со стороны закона, как я понимаю, ничего не угрожает. Вас не оставили без крыши над головой, и это хорошо. Теперь встаньте, госпожа Фемминс. Здесь лечебное учреждение, а не моя приемная. — Я перевела взгляд на пациентов и открыла дверь. — Кто следующий на перевязку?

Я ушла в процедурную не глядя, встали они или нет. Слава богам, у них хватило ума не продолжать сцену.

Но этим дело не закончилось — несколькими часами позднее я увидела дочерей Фемминса на приемке раненых. Их мать воинственно намывала пол и опустила голову, когда я вошла в приемное с ампулами кровеостанавливающего. Возможно, она делала это, чтобы повлиять на меня, но ее упорство и небрезгливость были достойны уважения.

А вечером в процедурную зашел главврач Оуэн Патрисон. Он подождал, пока мы с Нелл отпустим пациентов, потер рыжие усы с проседью и сообщил:

— В госпитале наплыв аристократок, желающих поработать санитарками, ваша светлость. Все вдохновлены вашим примером и хотят служить на благо родины, как герцогиня Дармоншир. Вы спровоцировали невиданный приступ патриотизма среди нашей элиты.

— Ну да, ну да, — пробормотала я. Скорее, кого-то послали напуганные возможными арестами отцы и мужья-коррупционеры, а кто-то воспринял это как новую моду.

— И пожертвования полились рекой, — добавил он. — С просьбами ненароком сообщать вам имена жертвователей.

Я закрыла глаза и вздохнула. Иногда я особо ненавидела людей.

— А что, — вмешалась Нелл бодро, — деньги и рабочие руки нам не лишние ведь, а, доктор? Да плевать, какие у них мотивы. Главное, что зашевелились.

Я посмотрела на нее и улыбнулась. Возможно, ответственность и спокойствие уже пустили в моей душе свои ростки, но до умения принимать людей такими, какие они есть, мне еще далеко.

Наверное, это и есть мудрость, которая мне недоступна.

Шестое апреля, Дармоншир, Марина

На третий день ни я, ни Рита в госпиталь не вышли. Нас и леди Шарлотту ночью подняли с постелей, спешно посадили в листолет — за пульт управления сел командир моих гвардейцев капитан Осокин, — и мы сквозь густой туман полетели в сторону моря.

Иномиряне захватили несколько фортов и сейчас добивали остатки дармонширской армии.

Леди Лотта была бледна и, кажется, молилась. Горничные молчали, Рита сидела с закрытыми глазами, а я, сонная, сжимающая мешочек с оставшимися тремя иглами, прижалась лбом к стеклу и смотрела вниз, стараясь не думать, как там Люк.

Виндерс не спал. Во тьме и тумане сияли тысячи фар: по улицам в сторону рудложского побережья направлялись потоки машин. Те, у кого не было автомобилей, целыми семьями шли к порту, надеясь спастись на одном из кораблей. Я увидела подсвеченные корпуса госпиталя — мы пролетали прямо над ним. К приемному все так же подъезжали скорые, суетились врачи, санитары, которые будут работать до последнего. А я опять бежала.

— Капитан, вы не в курсе, что с госпиталем в замке Вейн? — спросила я вполголоса.

— Леймин занимается эвакуацией, — отозвался Осокин, не оборачиваясь. — Он сделает все возможное, моя госпожа.

Через час мы пересекли пролив и высадились на Маль-Серене. Терласса, столица, находилась с другой стороны острова, а мы приземлились на территории маленького поместья на берегу моря. Солнце еще не взошло, но мы не ложились спать — не сговариваясь, вышли к морю и стояли там, глядя на противоположный берег, туда, где слева в рассеивающемся тумане полыхали далекие вспышки артиллерии. Напротив нас светил огнями Виндерс, где десятки тысяч испуганных людей искали спасения. Леди Лотта, в темном платке, наброшенном на плечи, обнимала Риту и молчала. А я комкала в руках платье от привычного и мерзкого ощущения предательства и то и дело поднимала к глазам телефон — нет ли известий от Люка.

Ну не может же он, невероятно удачливый, умеющий превращаться в огромного змея и управлять ветрами, погибнуть?

Я вспомнила огромных стрекоз с их челюстями, вспомнила солдат с оторванными конечностями, трупы с вырванными кусками тел и, передернув плечами, потерла кулаками глаза.

Только живи, Люк. Умоляю, живи. Я люблю тебя и ненавижу, но ты уже часть меня, и без тебя я тоже буду мертва.

Зазвонил телефон, дрогнуло и замерло сердце… но это был Мариан.

— Марина, — сказал он быстро, — ты еще в Виндерсе?

— Нет. — Я отошла от леди Лотты и Риты, повернувшихся ко мне с надеждой во взглядах, отрицательно покачала им головой. — Нас эвакуировали на Маль-Серену.

— Хорошо, но остров все равно слишком близко к иномирянам, — хмуро проговорил Байдек. Родной голос из другой, далекой жизни. — Я бы хотел, чтобы ты вернулась в Иоаннесбург, но не уверен, что твоя переноска сейчас сработает. Телепорты не работают.

— Я в любом случае не оставлю мать и сестру Люка. — Я почесала подбородком зудящую руку и плотнее запахнула тонкую куртку. Здесь было тепло, но от нервов меня знобило и снова начинало тошнить. — И я должна узнать, что с ним самим.

Он помолчал.

— Нет известий?

— Нет, Мариан, — сдавленно сказала я и внезапно беззвучно заплакала, сдерживаясь, чтобы он не понял. Хотелось упасть на песок и выть в голос.