Герцогский дом встретил нас запахом векового камня и старого дерева. Он стоял в центре столицы, большой, простой, крепкий, вросший в землю: серые стены проглядывали сквозь пышный вьюнок, что оплетал колонны крыльца с треугольной крышей, поднимался до третьего этажа дома, а кое-где и до крыши с десятком дымоходов, расступаясь вокруг высоких окон — около двадцати в ряд. Видимо, предки-Дармонширы предпочитали простоту и основательность. По инляндскому обыкновению фасад выходил на улицу, отделенный от нее лишь небольшим двориком и низкой оградой, зато за домом простирался огромный сад с цветущими деревьями. Здесь нам и предстояло обосноваться — а если враг все же проломит защиту фортов и двинется на Виндерс, нас должны были отправить на Маль-Серену.

Начало апреля, Виндерс, столица герцогства Дармоншир, Марина

— Марина Михайловна?

Я не ответила — в этот самый момент меня рвало в ванной, и общаться не было ни возможности, ни желания. Да и жить, если честно, не хотелось.

Когда перед глазами уже заплясали черные пятна, на запястье чуть похолодел брачный браслет — и наконец-то по телу быстрой змейкой проскользнула прохлада, пощекотав руку и впитавшись в виски. Отпустило, и я, склонившись над раковиной, плеснула в лицо воды и посмотрела в зеркало. Красные глаза, белые губы, волосы, влажные от испарины. Красавица.

— И почему бы тебе не действовать заранее? — пробормотала я злобненько, подняв руку и разглядывая кусающую себя за хвост платиновую змею. — Или для Целителя, если не пострадала, — считай, и беременна не была?

Сапфировые глаза украшения укоризненно блеснули, и я, тут же устыдившись хулы на мужниного первопредка (а еще больше испугавшись, что Инлий разгневается и браслет перестанет помогать), прикусила язык.

— Прости, Великий, — покаялась я в зеркало, снова наклоняясь умыться, — и спасибо.

Мне показалось, что потянуло ветерком, а когда я подняла голову, в глубинах зеркала мелькнула серебряная длинная тень. Я потрясла головой, пошатнувшись от слабости, вгляделась — но никаких теней там не было, и на меня взирало мое красноглазое отражение с всклокоченными волосами.

"Прекрасно. Только галлюцинаций тебе и не хватало".

Я продолжила мрачно умываться. Холодная вода окончательно привела меня в чувство, и я, почистив зубы, промокнула лицо полотенцем и вышла в спальню. Там суетилась Мария, уверенно перестилая постель. Взбила подушки и, чтобы протереть пыль, потянулась подвинуть мешочек с иглами, который лежал на прикроватной тумбочке.

— Не трогай, — предупредила я. Горничная обернулась, сочувственно вздохнув. Последнее время я стабильно вызывала у окружающих желание сочувственно вздыхать.

— Вызвать врача, ваша светлость?

— Не надо. Лучше дай мне яду, — буркнула я желчно, опускаясь в кресло у окна. Свежий воздух тоже приносил облегчение, поэтому несколько дней, которые мы пробыли в доме, я продолжала спать с открытыми окнами. Хорошо, что браслет унял тошноту — а если бы он еще умел убирать слабость, раздражительность и плаксивость, было бы еще лучше. Но увы. И как это мама прошла через это целых шесть раз?

— Ну-ну, — добродушно проговорила Мария. — От беременности еще никто не умирал, ваша светлость.

— Но я уверена, что убивал, — еще мрачнее откликнулась я и откинулась на спинку кресла. — Болтливых горничных так наверняка.

— Может, чаю? — привычно не обратила внимания на мою едкость эта бесстрашная женщина. — С солеными сухариками, ваша светлость…

Я представила себе сухарики, и меня замутило. Но по опыту нужно было немножко подождать — действие браслета потихоньку усиливалось, и минут через десять я могла уже поесть.

— Воды с лимоном, — приказала я. — И овсяной каши, Мария, только поскорее. И что там с просителями?

— Ждут, ваша светлость, — с неудовольствием высказалась горничная. — Но куда вам сейчас просители?

Я глубоко вдохнула и закрыла глаза.

— Скажи, я выйду через полчаса. Только сначала принеси мне поесть, Мария.

Браслет начал действовать в тот же день, в который состоялся наш с Люком разговор и нас эвакуировали — меня ужасно укачало в листолете, разболелась голова, и когда я уже готова была плакать от мигрени, змея на запястье налилась прохладой и все прошло. Но действовал он как-то выборочно. Приступы токсикоза не перестали меня мучить, я по-прежнему то и дело впадала в предобморочное состояние, но когда становилось совсем худо, брачная змейка давала мне короткую передышку. К моему счастью, стал он помогать и при вкалывании игл — это все еще было до слез больно, но не страшнее, чем в первый раз. Иначе, как чудом, я это назвать не могла.

Когда я за очередным семейным чаепитием поделилась новообретенной способностью с Маргаретой и леди Лоттой, свекровь, глянув на мое запястье, сказала:

— Верно, отец и мама говорили мне, что в крепком браке браслеты Дармонширов становятся лечебными. Но мама и так не страдала токсикозом, поэтому я знаю только о том, что они снимали головную боль.

— У меня таких браслетов не будет, — с завистью пробормотала Маргарета. — И вообще, Марина, глядя на твои страдания, я окончательно убедилась, что в брак вступают и детей заводят только сумасшедшие.

Леди Лотта огорченно вздохнула, а я буркнула:

— Спасибо, Рита. Я сама, на себя глядя, в этом убеждаюсь. Леди Шарлотта, если браслет должен помогать, то почему не действовал раньше?

— Может, ваш брак стал крепче? — деликатно предположила свекровь.

— Думаете, расстояние его укрепило? Тогда мне следует уехать в Тидусс. Заодно и вы от меня отдохнете, — съязвила я и тут же чуть не подавилась чаем, вспомнив, что в телефонном разговоре я первый раз после свадьбы сказала Люку, что люблю его. Леди Шарлотта мягко улыбалась, и я приложила ладонь к лицу и покачала головой. — Простите, леди Лотта. Кажется, я с каждым днем все злее и нетерпимее.

— Ничего, — сказала она понимающе. — Вот увидишь, закончится первый триместр, гормоны придут в порядок, и ты снова станешь сама собой, доброй и спокойной.

Я промолчала, что и в нормальном состоянии не сильно-то отличаюсь от себя нынешней. Незачем расстраивать свекровь. Она и так тревожна — ходит в домашнюю часовню, приносит жертвы всем богам, беззвучно шепчет молитвы. Двое детей на войне — нелегкое испытание.

Я же, оставшись без дела, вымотанная токсикозом, не находила себе места от слабости и тревоги. Майки Доулсон докладывал мне о делах в Вейне, и я каждый раз боролась с собой, чтобы не сорваться туда в ту же минуту. С Люком связи не было — он не звонил и не отвечал на звонки, но мы знали, что он жив. Не выходила на связь и Поля, хотя я чувствовала, что она жива, и, исправно вкалывая иглы, надеялась, что сестра скоро объявится. Немного отвлекали меня короткие разговоры с Марианом — голос его был так спокоен, когда он говорил, что Василина еще не вернулась, что я кожей ощущала, как невыносимо ему страшно за нее. Спасали и просители, которые каким-то образом прознали, что герцогиня Дармоншир переехала в столицу. Уже на второй день с раннего утра они молчаливо толпились у ворот дома. Простые люди смотрели на окна с тоскливой надеждой, и я не смогла отказать в приеме.

В остальное время я погружалась в бездну эмоциональной нестабильности: то на глазах вскипали злые слезы, и я готова была разрушить весь мир, то рвалась отправиться к Люку, чтобы хотя бы посмотреть на него, то напоминала себе, что он меня обидел, и лежала в кровати, равнодушная ко всему. Чтобы как-то еще отвлечься и не сойти с ума окончательно, я стала присоединяться к леди Лотте в часовне. Религиозного рвения во мне никогда не было, но после встречи с Красным стало как-то неловко игнорировать храм — будто избегаешь встречи с близким родственником, — а умиротворение обители успокаивало и меня. И я просила: Синюю — о благополучных родах, Зеленого — о том, чтобы все было в порядке с Полей. Белого я благодарила за браслет и заклинала помочь Люку. Говорила я и с Красным — о Василине, которой нужно вернуться, о Люке, которому нужно выиграть войну, обо всем на свете. Но Воин ни разу мне не ответил. Это понятно — у него, как и у других богов, наверняка были более важные дела.