Майор Церсия Лариди, со своей группой переместившаяся к дальним фортам по приказу командования, уже несколько раз отходила с подготовленных снайперских позиций. Наступление иномирян шло волнами, и стоило обезвредить нескольких инсектоидов, как их места занимали следующие. За спиной майора в полукилометре грохали орудия Семнадцатого форта, и Лариди с удовольствием слушала музыку боя, любовно заряжая тяжелую снайперскую винтовку, и раз за разом выбивала из строя раньяров и охонгов, ослепляя их.

Треть ее девочек, приехавших с Маль-Серены, погибли, и майор, которой не исполнилось еще тридцати, каждую оплакала, как мать, хотя не смогла проводить всех в плавание к перерождению. Дармонширцев в фортах предупредили, что тела серениток нужно не сжигать, а отдавать морю — и двенадцать раз уже отправлялись к берегу машины с останками снайперов, отдавших свои жизни на чужой земле. Мать-Вода принимала их в свои объятия, уводила на перерождение — и защищала от перерождения их в нежить.

Майор лежала в подготовленном "гнезде" под поваленными стволами — остальные защитники позиции, около которой она разместилась, уже отступили к форту, и она осталась одна. Но и ей отсюда скоро придется уходить.

Впереди, в нефтяном дыму, вдруг показались бегущие люди, а за ними — огромные раскачивающиеся на перепаханной почве тха-охонги, перешагивающие через засеки. Майор сквозь прицел винтовки присмотрелась к бегущим. Свои: у одного лейтенантские нашивки, у другого труба гранатомета за спиной, всего человек десять. Нужно было прикрыть их — и она, прицелившись, сняла всадника на тха-охонге, а затем один за другим выбила глаза одному гиганту, прицелилась в другого…

Она стреляла и стреляла, стараясь ослепить как можно больше врагов и помочь уйти соратникам, — а затем, когда они промчались мимо, выпрыгнула из своего "гнезда", приладила винтовку за спину и побежала следом.

Лейтенант увидел ее, оглянулся, что-то крикнув, но она, не обращая на него внимания, тонко и оглушительно свистнула. Ей в ответ раздался такой же свист, и через десяток секунд к ней присоединилась еще одна серенитка.

Беглецы молча неслись от наступающих тха-охонгов к последней линии обороны перед Семнадцатым фортом — туда, где были выкопаны укрепления и установлены минные заграждения, туда, где враги должны были завязнуть в перепаханной земле, рвах и поваленных деревьях и дать возможность уничтожить их.

На берегу моря, километрах в трех от фортов вглубь герцогства, беспробудным сном спал человек. Ревел над ним косой ливень, вспенивая соленую воду и взбивая песок; струи дождя хлестали по спине, стекали по черным волосам, щеке и закрытым глазам — голова была повернута набок. Человек не просыпался, но то и дело дергался от боли, глухо стонал, начинал тяжело, прерывисто дышать — и кулак его крепче сжимал золотой медальон с двумя выбитыми на нем волнистыми линиями.

Вдруг загудело, зашумело, как при сильнейшем урагане, в тучах образовался просвет — из него рванулась вниз огромная дивная то ли птица, то ли змея с клювом и длинным телом, покрытым трепещущими перышками — чешуйками. Гул исходил от нее — прозрачной, сотканной из белесых клубящихся потоков ветра, заметной только из-за обтекающих струй дождя. Птица-змея зависла над спящим — и так велика она была, что ее голова напоминала холм, а туловище все струилось из просвета и не заканчивалось, и перышки-ветерки трепетали, разгоняя облака. Она озадаченно скручивалась над ним в гигантскую спираль и, кажется, принюхивалась.

Загудело сильнее — и к первой птице сорвались с небес еще две, такие же огромные. Они вились вокруг человека с такой скоростью, что рев ветра стал невыносимым, песок вставал круглой стеной, а спящий приподнимался в воздух — и падал обратно. Но не просыпался. Небесные гостьи вдруг застыли, глядя на него, загудели сильнее, словно недоуменно обсуждая что-то, — тела их шли воздушными волнами, выдувая в песке пляжа гигантские каналы, тут же заполняемые дождем, — а затем недовольно встопорщили крылья и тремя туманными петлями ворвались обратно в облака.

Человек, облепленный мокрым песком, промокший насквозь, все спал, и все дергалась от боли его рука. Когда вой ураганных птиц окончательно затих и только дождь продолжал шуметь над пляжем, из моря один за другим, осторожно поглядывая на небо, вышли четверо крошечных, размером с ладонь, псов тер-сели.

Приказ они выполнили и утекли восстанавливаться, но в руке человека был медальон, связывающий водяных духов, а владелец сейчас не способен был его защитить. Поэтому нужно было защищать самого человека — и тер-сели побродили вокруг, недовольно и басовито порыкивая, а затем разом схватились зубами за рукава и брюки и, загребая спящим песок, с трудом и очень медленно потащили его под защиту деревьев, растущих на пляже ближе к шоссе.

А дотащив под пышную крону, убедились, что человек еще жив, — и уселись вокруг, дабы дождаться пробуждения и быть уверенными, что амулет не попадет к кому-то другому.

Когда ко рву у Семнадцатого форта вышли пять тха-охонгов и около сотни охонгов, у орудий, прикрывающих крепость, уже закончились боеприпасы. Стеной падал ливень, превратив ров в реку, покрытую толстой перламутровой пленкой, а перепаханную землю за рвом — в грязевую ловушку. Иномиряне при наступлении на форт потеряли на минных полях и горящих нефтяных полосах почти двадцать тха-охонгов, а охонгов и раньяров подсчитать было невозможно — но все же продавили все позиции защитников и заставили их отступить. Последние бойцы, спасаясь от врагов, перебирались через ров по тонким деревянным мосткам, не способным выдержать вес охонга, и ныряли за "зубцы" бастионов, готовясь защищать крепость до последнего. Пробежал под свистом выстрелов — своих и чужих — и уменьшившийся отряд Бернарда Кембритча, к которому присоединились две серенитки-снайпера.

— Принимайте командование, господин младший лейтенант. — В голосе встретившего их отряд немолодого сержанта звучало облегчение.

— Из старших офицеров никого?.. — Бернард тяжело оглядел форт. Эмоции все давно выгорели, и внутри было пусто.

Множество трупов на плацу, в том числе раньяров и иномирян, на стенах не больше ста пятидесяти бойцов. Все, что осталось от двухтысячного гарнизона.

— Никого. Кто погиб на позициях, а кого унесли стрекозы. И коменданта утащили, — проговорил сержант и добавил: — Как смерчи успокоились, так и налетели, и несколько раз так прилетали: в них палишь, а они тучей кружат, словно высматривают кого-то. Кто был в стенах или успел укрыться — выжили. Офицеров хватали и уносили, а простых солдат резали. Только ливень их и отогнал. Эээх, — и он отер с лица льющуюся воду. — Вот вы старшим, выходит, и остались.

— Старшая — майор Лариди, — поправил его Бернард, с тревогой думая, что, действительно, смерчей Люка давно не видно, а без его прикрытия туго придется всем. Не дай боги с братом что-то случилось.

Майор, тут же под навесом проверяющая ружье и набивающая патронами патронташ, подняла голову.

— Мое звание старше, но я служащая армии другого государства, — спокойно напомнила она. — Так что командуйте… командир.

Бойцов расставили по позициям: враги наступали, и ждать, пока форт организует оборону, не собирались. Удалось связаться с командующим Майлзом — по дороге за стеной к Семнадцатому уже шло подкрепление, должны были доставить боеприпасы и подвезти орудия. Нужно было продержаться — всего час, но продержаться.

Но часа им не дали.

Дождь, хлещущий по серым камням, снижал видимость, но пока уберегал от атак раньяров. К сожалению, он не мог спасти от наземных инсектоидов. Ни поваленные деревья, ни грязь не остановили их. Только задержали — и снайперам, пока гиганты подходили ко рву, удалось снять двух всадников, которых, впрочем, сразу заменили другие. Врагов обстреливали из пулеметов и гранатометов — но атакующие неотвратимо двигались вперед, подходя и со стороны двух ближайших фортов, Шестнадцатого и Восемнадцатого. Очевидно было, что захват Семнадцатого сейчас является основной целью.