— Мариан мне и слова не сказал. Хотя, конечно, ему не до этого. Как вам там, удобно?

— Да, вполне, — отозвалась Катя. — Девочек уже закормили творогом. Тут такая фактурная бабушка-хозяйка, Марина. Маленькая, чуть сутулится, а взгляд такой, будто подковы может голыми руками гнуть.

Ее речь прервалась моим хихиканьем.

— Марин, — позвала Катя тревожно, и я замолчала. — Я не хотела тебе говорить, но все же скажу. Будь осторожна. Я гадаю на своих, раскладываю зерно… И тебе раз за разом выпадает большое удивление и смерть рядом.

— Ничего удивительного, — тяжело сказала я. Смешливое настроение как рукой сняло. — Я же медсестра, Катя. Смерть всегда рядом со мной.

В замок Вейн мы с леди Шарлоттой и Маргаретой прибыли во второй половине дня. Я вышла из листолета на бетонированную посадочную площадку позади замка — Вейн возвышался над нами серой громадой — вдохнула весенний свежий воздух, расстегнула пальто и сняла длинные перчатки. Их я надела, чтобы не расчесывать руки. К счастью, зуд после известия о том, что мы отстояли форты, не возвращался.

Я не сразу поняла, что вокруг не так. Леди Шарлотта коснулась моего локтя и тихо заметила:

— Форты молчат.

Орудия фортов действительно молчали, и тишина эта, наполненная шелестом деревьев и щебетом птиц, показалась мне настолько прекрасной, что к глазам снова подступили слезы.

К запаху свежей зелени и влажной земли вдруг примешался привкус дыма, и это мгновенно оборвало мое мечтательно-расслабленное настроение. Я оглянулась — да, дымили ямы в лесу, выкопанные для сжигания трупов. В замке продолжали спасать жизни. К сожалению, спасти всех не получалось.

Мы, сопровождаемые горничными и несколькими гвардейцами во главе с капитаном Осокиным, пошли вокруг замка к входу. Все так же трепетали справа от крыльца бесконечные веревки со стираным бельем — кажется, их стало еще больше, — а напротив распахнутых дверей стояло пять машин с ранеными. Слишком много на наш маленький госпиталь.

Шла выгрузка. У колес одного из грузовиков виталист Росс Ольверт пытался запустить сердце кому-то из солдат, перекрикивались санитары, то и дело исчезающие с носилками в открытых дверях Вейна, стонали раненые. Нас увидели; моя акушерка Кэтрин Лоу стоявшая тут же, на распределении поступивших, устало улыбнулась, махнула рукой — и я кивнула в ответ, уже ощущая, как заворачивается внутри привычный адреналин и необходимость спешить.

Замок встретил нас знакомым старым уютным теплом, резким запахом лекарств и затихающим гулом голосов. Пациенты поворачивались к нам, кто-то удивленно шептал "герцогиня", кто-то вставал и кланялся. Я кивнула, отступая в сторону, чтобы не мешать санитарам, поднимающим тяжелых раненых на второй этаж, и осматриваясь. Койки сейчас стояли и справа от лестницы, а когда мы уезжали, под госпиталь была отведена только левая часть. Мест не хватало, часть бойцов была размещена на матрасах на полу, но я отметила, как вокруг чисто — несмотря на переполненность, антисанитарии не допускали. Лежачим организовали места за ширмами, но это, конечно, не соответствовало никаким нормам. Мне в глаза вдруг бросились рыжие кудри Софи Руфин — она споро и ловко переодевала кого-то из раненых. Девочки ее вместе со всеми детьми были вывезены в наш виндерский дом, и леди Лотта как-то упомянула, что Софи по несколько раз на дню звонила нянечке, спрашивала о них, даже плакала в трубку, — но оставалась здесь. И понятно, почему оставалась. Переезжать с нами было бы неприлично.

Я отвела взгляд — внутри всколыхнулось почти забытое и болезненное, отозвавшееся уколом ярости — и пошла к лестнице.

Леди Лотта сразу же поинтересовалась у одного из санитаров, где Бернард, и мы направились на второй этаж. Брат Люка спал — бледный, подключенный к капельнице, с плотно перевязанным животом, — а в палате у окна, к нашему недоумению, обнаружилась коротко стриженая серенитка в халате, с перебинтованной рукой и страшными синяками на лице. Такие быстро убираются виталистами, но наш Росс не мог тратить силы на легкие повреждения.

— Добрый день, — немного удивленно и тихо проговорила леди Лотта. — Вы… сослуживица Бернарда?

Я покосилась на Риту — она оглядывала серенитку со знакомым прищуром. Равно так же ревниво она смотрела на меня на свадьбе.

— Добрый. — Гостья, ничуть не смутившись, по-военному склонила голову и сложила руки за спиной. Голос ее был спокойным и уверенным. — Майор Церсия Лариди, миледи?..

— Кембритч, — пояснила свекровь. — Бернард мой сын. А это мои невестка и дочь.

Серенитка так же спокойно кивнула нам.

— Я приглядываю за лейтенантом, чтобы не отвлекать сиделок от более тяжелых пациентов. Мы некоторое время служили вместе и одновременно попали в госпиталь.

Свекровь внимательно посмотрела на нее и — высший пилотаж — словно невзначай поинтересовалась:

— Вы были рядом, когда его ранили?

Майор улыбнулась. Она оказалась совсем не проста.

— Да. Но, полагаю, лейтенант сам вам все расскажет, если посчитает нужным.

— Конечно, — согласилась леди Кембритч, снимая плащ и отдавая его горничной. — Но вы ведь побудете со мной? Расскажете о его состоянии…

У серенитки не было шансов. Я пробормотала, что нужно идти, — и мы с Ритой быстро направились в свои покои. Помощь требовалась срочно, но нужно было снять дорожную одежду, вымыться и что-то съесть, потому что неизвестно, когда получится это сделать в следующий раз.

Когда мы спустились, в операционных уже работали наши хирурги — доктор Лео и появившаяся незадолго до моего отъезда серенитка Амадея Верфонсис. Маргарета пошла помогать на первичной обработке ран, а я подготовила в третьей операционной инструмент и перевязочные, спустилась к Кэтрин, распределявшей раненых, взяла у нее список тех, кого я могла зашить или обработать, — и попросила санитаров поднять ко мне первого.

Чуть позже, обрабатывая йодовой салфеткой рваную поверхностную рану спины, оставленную, по-видимому, лапой охонга, я снова почувствовала себя абсолютно счастливой. В эти моменты во мне не оставалось ни злости, ни страха, ни усталости — только сосредоточенность на деле.

Поесть мне удалось только ближе к ночи, когда закончились те пациенты, которым могла помочь я. На втором этаже было тихо, врачи и медсестры разошлись кто на обход, кто отдохнуть, и только в операционных и реанимации продолжалась работа. Я предложила подменить Кэтрин на вечерних уколах, и она, поколебавшись, согласилась — не спала со вчерашнего вечера. Я же перед обходом налила себе чаю, схватила лежащий в маленькой обеденной каморке бутерброд, и начала жевать его, радуясь отсутствию тошноты, когда вошел доктор Лео Кастер. Уставший, почти убитый, худой, но с горящими глазами — по ним я поняла, что операция прошла успешно. За прошедшие часы я успела пообщаться почти со всеми коллегами, которые были мне искренне рады, а вот с доктором Лео пересечься не удалось.

— Приехали все-таки, — сказал он тихо, качая головой и улыбаясь.

— Конечно. Только хоть вы не ругайте меня. — Я налила в его большую кружку чай, положила рядом бутерброд.

— Не буду, — пообещал пожилой врач, и мы некоторое время жадно ели в тишине. Слишком уставшие были и слишком хорошо понимали это.

— Как вы себя чувствуете? — спросил он через несколько минут.

— Сейчас хорошо, — отозвалась я. — А по утрам все так же.

— И вы, конечно же, не посещали врача в Виндерсе, — с укоризной предположил доктор Лео.

— Не до того было, — признала я.

— Плохо, — проговорил он. — Тогда сейчас возьмем кровь, и я вас посмотрю. Все-таки его светлость нанял меня именно для этого.

— Вы же на ногах не стоите, — сочувственно сказала я. — Потом осмотрите.

— Когда потом? — поинтересовался он, кивая в сторону дверей. — Это бесконечный поток, Марина Михайловна. Не спорьте, война войной, а ваше состояние отслеживать необходимо. Ребенок не будет ждать, пока у нас появится время. Доедайте, — он устало вздохнул, — пойдем в кабинет. Сделаем сканирование, уже пора, возьмем мазки… это пятнадцать минут.