Он уже был близко к хатке и быстро уставал. Лавина черного дыма накатывала на него. Он не мог дышать. Он собирался забраться на хатку и укрыться там, пока пламя не перепрыгнет через озеро, но теперь понял, что, если сделает это, умрет от удушья. Ему нужно было забраться внутрь. Хатки бобров имели спальную нишу над уровнем воды, в которую бобры попадали через подводные ходы. Торак глубоко вдохнул и нырнул.

Хватаясь за ветки, он выискивал вход. Его грудь разрывалась. Он не мог найти ход, не видел ни зги, это было все равно, что плавать в грязи.

Он нашел отверстие. Протиснулся сквозь него, выскочил из воды и ударился головой о деревце в своде хатки.

Он едва мог различить что-то в красноватом сумраке, но рев пламени уже не был таким оглушающим. Сквозь смрадный дым он уловил мускусный запах бобра, но он никого не видел. Возможно, огонь застиг хозяев на берегу.

Они хорошо построили свою хатку. Спальная площадка была усыпана древесной стружкой, чтобы сделать ее мягкой и сухой, а над головой ветки были неплотно уложены, чтобы сделать воздуховод, который доходил до верха хатки. Высота спальной площадки годилась разве что для бобра, и Тораку не хотелось застрять, поэтому он решил остаться в воде и переждать, пока стихнет пожар.

Хватая ртом воздух, он поблагодарил бобров, и Рипа и Рек, и Лес за то, что дал ему укрытие.

— Прошу, — тяжело дыша промолвил он, — прошу, убереги Волка и Ренн.

Его слова потонули в ревущем пламени, и в глубине души он подумал, что все безнадежно. Огонь пожирал Лес. Никто не мог спастись.

Ни Волк. Ни Ренн.

Ренн, спотыкаясь, шла по дочерна выжженной земле. Лес исчез. Его просто больше не было на прежнем месте. Она бродила между обугленными кольями, которые когда-то были деревьями. Она чувствовала, как их озадаченные души толпятся в запачканном сажей воздухе, но была слишком подавлена, чтобы жалеть их. Даже солнце исчезло, проглоченное потусторонним серым полусветом. Неужели огонь поглотил весь Лес? И Открытый Лес вместе с Сердцем Леса?

От вони она закашлялась, и кашель отдался пугающим гулким эхом. Остановившись, она смогла услышать лишь, как вкрадчиво потрескивают угольки да время от времени падает подгоревшее дерево.

«Смерть, — подумала она, — смерть повсюду. Где Торак? Жив ли он? Или он…»

Нет.Не думай об этом. Он с Волком. Они оба живы, как и Фин-Кединн, Рип и Рек.

Вытирая лицо, она почувствовала, как поскрипывает под пальцами сажа. Она была покрыта ею с ног до головы. Сажа была у нее на языке. Покрасневшие глаза резало от гари. Она проглотила столько дыма, что ей было плохо.

Ренн хотелось пить, но бурдюка с водой при ней не было. Один только топор и нож, и лубяной колчан, что люди Благородного Оленя подарили ей: в нем осталось три последние стрелы. И конечно, ее лук.

Чтобы подбодрить себя, она сняла его с плеча и стерла въевшуюся сажу с древка. Золотистая древесина проблеснула, и Ренн вспомнила, как Фин-Кединн изготовил его для нее много лет назад, и почувствовала себя не такой одинокой.

Но жажда все настойчивее давала о себе знать, и она уже давно ушла от озера. Она понятия не имела, куда идет. Гдеона?

Ей не следовало покидать людей Благородного Оленя.

Дюррайн почувствовала наступление огня даже прежде диких зверей, и все племя спустилось к озеру, ища приют в лодках, которые они держали на островке посередине. Там Ренн, глядя на них, тоже вымочила свою накидку и съежилась под ней.

Ей не было страшно, тогда еще нет. Она была слишком зла на Торака за то, что оставил ее. Целый день терпеливых расспросов: «Куда он ушел?» — «Я не знаю». — «Куда он ушел?»Их недогадливость удивляла ее, но, казалось, они считают немыслимым, чтобы кто-то осмелился в одиночку отправиться в священную рощу. «Поделом было бы ему, — подумала она с яростью, — если бы она выдала его».

Но лежа в покачивающейся темноте, когда навстречу стремительно бежит ревущее пламя, она позабыла про свой гнев. Ребенок плакал. Женщина шептала заклинание. Ренн закрыла глаза и молилась за Торака и Волка: «Прошу, прошу, сохрани им жизнь».

Затем пламя выросло перед ними, и лодки бешено метались, и люди выкрикивали молитвы.

Лишь спустя некоторое время Ренн поняла, что огонь перепрыгнул через озеро и распространился дальше, не поглотив их. Затем Великий Дух прорезал облака и высвободил поток дождя. В поднявшейся суматохе она метнулась за борт и уплыла к берегу.

Она думала, что направляется на юг, но среди дыма и дождя было сложно различить направление. Теперь же, когда ветерок развеял туман, она увидела, что стоит в узкой канаве, где прежде бежал ручеек. Возможно, он впадал в реку.

Ренн не успела уйти далеко, когда позади нее обрушилась ветка. Она обернулась. Мертвые деревья выглядели, как охотники, выслеживающие ее.

Один из них шевельнулся.

Она опрометью побежала вдоль канавы. Бежала, пока ей не пришлось остановиться, упала на колени и руки, судорожно хватая ртом воздух.

Вокруг нее в канаве было тихо. Что бы ни двигалось, оно не пришло за ней. Возможно, это все-таки было дерево.

Она, спотыкаясь, пошла между дымящимися кольями. За отрогом горы Ренн увидела клочок зелени. Она моргнула. Да, зеленая листва!

Постанывая, она обогнула кряж, и зелень Леса ослепила ее. Рябины, буки и брекины возвышались перед ней, их стволы были слегка испачканы сажей, но они были живы.

Выдохнув от облегчения, она опустилась на колени среди папоротников и чистотела. Возле ее руки лежал небесно-голубой осколок скорлупы от яйца дрозда, вытолкнутый птенцом из гнезда. На бревне она заметила росток ели высотой с ее палец, храбро пробивающийся сквозь мох. Она подумала, что Лес вечен. Ничто не может победить его.

Но реки не было видно. Напряженно вслушиваясь в тишину, желая услышать журчание реки, Ренн бродила среди деревьев.

Наконец она остановилась перед рощицей из высоких сосен, поваленных бурей. Мертвые стволы и оплетенные корнями круглые комья земли преграждали ей путь своими спутанными переплетениями. Ей следовало повернуть назад, так надлежит поступать, если заблудился. Но она была не в силах вернуться в пустошь.

Сосны не желали ее присутствия на своем кладбище. Их мшистые стволы пытались сбросить ее, а ветви топорщились, словно копья. Ренн с облегчением наконец перебралась на другую сторону, вновь оказавшись среди живых дубов и лип.

Но эти деревья тоже не желали ее. Изборожденные лица из коры уставились на нее, и пальцы-палочки цеплялись за волосы. Некоторые из стволов были полыми. Она ужаснулась: каково это, должно быть, оказаться запертым внутри, — и поспешила вперед.

Ветер усилился, швыряя частички сажи ей в лицо. Она закашлялась и продолжала кашлять, согнувшись пополам, затем облокотилась на дерево.

Подушечками пальцев Ренн ощутила чьи-то глаза.

Вскрикнув, она отдернула руку.

Да, глаза. Яростный взгляд красных глаз был вырезан на стволе, квадратный рот, окаймленный настоящими человеческими зубами.

Ренн никогда не видела подобных вещей. Она догадалась — это, должно быть, было сделано, чтобы дать голос духу дерева. Но кто стал бы вставлять зубы в дерево?

В беспокойстве она оглядела окрестности. Липы, крапива, разбросанные валуны.

Она пошла дальше.

Оглянувшись, девушка заметила, что деревья сдвинулись. Они были куда ближе к тому валуну, она была готова поклясться в этом. Теперь они рассредоточились.

Она побежала.

Корень подвернулся ей под ногу, она споткнулась и упала, и ее лицо очутилось прямо напротив еще одной одеревеневшей маски, глаза которой были плотно закрыты на покрытом лишайником лице.

Задыхаясь, она поднялась на ноги.

Глаза открылись. Древесные конечности отделились от ствола. Покрытые корой руки тянулись к ней, пытаясь схватить.

Охнув, Ренн побежала прочь.

Слева еще одно древесное создание отделилось от ствола. Затем еще и еще. Люди-деревья окружали ее, тянули к ней свои изборожденные морщинами руки и черные растрескавшиеся лица.