Опасно? Ну да, есть такое дело. А как иначе? Поставить в наблюдатели мужиков, так те скорее сами погибнут, а мальцы могут и ускользнуть. Стрельцы же… оставшимся в остроге воям и новикам нашлась иная забота. Их Анфим Клёст выставил на стены и башни. Да и селян из охотников и бывших стрельцов отправил к ним же для усиления. Острог невелик, и расставленные по его стенам два десятка бойцов без проблем контролировали все подходы к крепости, включая и самые невероятные — со стороны Бия и Вихорки.
С уходом стрельцов под руководством Стояна в остроге явно прибавилось тревожных настроений. Они и без того были не самыми радужными, надо признать. Но к вечеру второго дня, когда острожные воины должны были по всем прикидкам выйти к лагерю самов и кайсаков, над крепостью и вовсе словно грозовая туча повисла. Не слышно было детского смеха и вечерних распевок девиц, повадившихся собираться перед закатом у колодца, даже дворовые пустобрёхи и те почти не подавали голоса. Тихо было в остроге. Пасмурно и нервно.
Не добавляла спокойствия и Неонила. Чем темнее становилось на дворе, тем дёрганее становилась хозяйка дома, так что к моменту, когда солнце полностью скрылось за горизонтом и на острог опустилась прохладная ночная тьма, Свете пришлось позаимствовать из нашей аптечки успокоительное, лишь после применения которого нам удалось усыпить переволновавшуюся женщину «детским» наговором, применяемым, по словам Светы, мамами к детишкам, у которых режутся зубки. Удивила, что тут скажешь? Вот не думал не гадал, что моей подруге знакомы и такие вот приёмчики из арсенала почтенных домашних хозяек.
Очевидно, лица я не удержал, потому как рассказавшая мне об этом наговоре Света, едва бросив один-единственный взгляд в мою сторону, тут же зарделась, а после и вовсе вытолкала взашей из хозяйской опочивальни, куда Ряжен по нашей просьбе перенёс хозяйку дома… под надзором своей жены — кухарки в доме полусотника, разумеется! Иначе же — натуральная поруха чести и достоинства, а как же!
Баюн заявился к нам в спальню, едва солнце вызолотило верхушки гольцов над Бием. Котяра был доволен как… как кот, сожравший миску сметаны и сумевший удрать от гнева хозяйки, вот!
— Обожрался, поди? — спросил я двухвостого, когда тот, растолкав меня, улёгся между нами со Светой и принялся мурчать… урчать… дизель, а не кот! Пусть даже и потусторонний. Впрочем, величать эту зверюгу, по размерам уверенно догоняющую среднестатистическую пуму, котом было уже невозможно. Здоровенная тварюга вымахала.
В ответ на моё ворчание двухвостый довольно облизнулся и, дёрнув ухом, неожиданно завалил меня целым потоком мыслеобразов, в которых я, к своему удивлению, увидел бой стрельцов полусотника Хляби с самами и кайсаками. Впрочем, назвать происшедшее этой ночью в лагере находников боем значило бы погрешить против истины. И сильно. Это была натуральная бойня!
Стоян провёл операцию как по учебнику. Предупреждённый мною о местонахождении секретов противника, он ночью, в темноте умудрился провести стрельцов по старице ручья, когда-то протекавшего под Палым холмом, после чего отправил нескольких опытных бойцов к расположившемуся на вершине холма секрету. Надо сказать, что ночная темнота, в которой пришлось действовать стрельцам, им вовсе никак не мешала, что наводит на мысли об использовании бойцами Хляби амулетов вроде того, что демонстрировал нам со Светой сам Стоян во время памятной стоянки на реке.
Поднявшиеся практически бесшумно по почти отвесной стене холма, стрельцы без шума и пыли взяли сонный секрет находников в ножи, после чего скинули к подножию утёса верёвки, по которым и подняли наверх остальных бойцов. Я даже уважительно крякнул, по достоинству оценив действия острожников. Чёрт его знает, как там насчёт лесных умений, но в резьбе по горлу эти дядьки толк знают. Профи, не хуже наших!
Накопившись на вершине, стрельцы не стали терять время зря и, рассыпавшись на десятки, неслышными тенями скользнули вниз по пологой части Палого холма. Уверенно и беззвучно. Вот ручаюсь, что без оберегов дело не обошлось!
Впрочем, почуяв мой интерес к странному бездействию охраны… ну не могли же они все заснуть сном праведника, верно? Баюн лишь довольно уркнул и… показал свою часть боя.
Охрана лагеря находников действительно была, как бы это сказать повежливее… не очень бодрой. Иными словами, большая часть секретов, окружавших совместный лагерь самов и кайсаков, лениво кемарила, положившись на тех, кому сон был нужен, как собаке пятая нога. Да-да, на призванных духов Запределья! Да вот досада, к тому моменту, когда стрельцы взобрались на Палый холм, Баюн успел не только сожрать большую часть потусторонних охранников лагеря, он ещё и их поводыря пришиб. Просто снёс тому голову одним ударом лапы. А следом и сменщика его в Поля Вечной Охоты наладил. Благо тот храпел рядышком… И ведь умудрился, охотник, подгадать атаки так, чтоб «духовод» самский, что призванных тварей контролировал, даже понять не успел, что его питомцев кто-то жрёт.
Честно говоря, когда Баюн показал, как он разделывался с потусторонниками, призванными проспавшим атаку шаманом, я даже невольно захихикал. Ну а что, сам привязал своих «питомцев» к собранным в длинные чётки костяшкам-позвонкам какой-то животины, так что двухвостый, грызший эти самые «дома духов» был похож не на кота, а на натурального собакина, хрустящего вкусной косточкой. Впрочем, судя по тому довольству, которым так и фонил Баюн, костяные домики для потусторонников оказались для него вкуснее, чем самая сахарная из всех сахарных костей для какого-нибудь дворового пса.
А вообще, Баюн меня порадовал. Двухвостый словно знал, что мне будет интересно, так что за устроенной стрельцами резнёй он следил во все глаза и старательно запоминал всё происходящее, чтобы теперь продемонстрировать увиденное мне. И ведь посмотреть было на что. Разделившиеся поначалу на десятки, бойцы Хляби бесшумно скатились с холма прямо на стоянку находников, где рассыпались на более мелкие группы и… ну да, резня спящих, как она есть. Жестоко? Неблагородно? Пусть!
В лагере находников собралось больше трёхсот человек, и все они пришли на этот берег Бия вовсе не по грибы-ягоды. Потому никакого отвращения при виде устроенной стрельцами бойни я не испытывал… точнее, не так. Видеть, как хлещет кровь и бьются в агонии получившие кинжалом в грудь самы и кайсаки было очень неприятно, порой до тошноты, поскольку любопытный котяра временами только что под руку орудующим ножами стрельцам не лез. Благо те его не видели и не чуяли. Но сам факт резни во вражеском лагере оставил меня равнодушным. Как говорил один режиссёр устами киношного князя: «Кто к нам с мечом придёт, тот от меча и погибнет!» Вот и гибли пришедшие за зипунами самы и кайсаки под ударами кинжалов и ножей стрельцов.
Понятное дело, что долго такая тихая бойня продолжаться не могла. Где-то чересчур громко захрипел зарезанный степняк, у кого-то из молодых стрельцов звякнула не вовремя «сбруя»… у кого-то из самов сон оказался не так крепок… И вот уже звучат тревожные крики, вспыхивают ярким пламенем костры и факелы, а по лагерю мечутся злые тени. Время тишины закончилось. Стрельцы, оставив ножи, схватились за сабли и… гранаты⁈
Когда один из шатров вдруг с грохотом подпрыгнул на месте, после чего обрушился наземь пылающим ворохом ткани и дерева, я было решил, что кто-то саданул по обиталищу богатого кайсака чем-то вроде Перуновой длани! Но увидев, как стрельцы мечут в своих противников искрящиеся баклажки, коими они были увешаны, а те разбиваясь о землю и тела врагов, вдруг вспыхивают ярким пламенем и взрываются, расплёскивая вокруг целые потоки ярко-алого огня… Гранаты, натуральные гранаты!
Надо отдать должное находникам. Что самы, что кайсаки, из тех, что выжили в первые четверть часа, дорого продали свои жизни. Бойня закончилась, и стрельцы, добив последние очаги сопротивления, занялись собой и своими товарищами. Именно в этот момент Баюн умудрился подобраться вплотную к полусотнику и его десятникам. Сам Хлябя в бою не пострадал, а вот Лихобор и Любим целостностью шкуры похвастать не могли. Лис баюкал посечённую то ли саблей, то ли кинжалом руку, а Усатый явственно прихрамывал и морщился от боли, ступая на левую ногу. Кафтан на бедре у десятника был разрезан, и видневшаяся сквозь прореху штанина явно напиталась кровью. А вот Буривой, как всегда невозмутимый, оказался невредим, под стать полусотнику.
