Стине за столом не было. С тех пор как она вышла замуж за Фому, она перестала обедать в большом доме. Добровольно отказалась от своей прежней привилегии. Потому что Фому никогда не приглашали на трапезу с господами.

Но она входила и выходила. Следила, чтобы все было в порядке. Словно метрдотель в дорогом ресторане. Несмотря на большой живот, она двигалась быстро и легко.

Лео сердечно поздоровался с ней как с членом семьи. Она держалась вежливо и сдержанно. Словно хотела защитить себя от ненужных вопросов.

Никто не заговаривал о тюрьме или о шпионаже. Но избежать разговора о войне они не могли.

— Вы в России довольны своим новым царем? — спросил Андерс.

— О нем существуют разные мнения. Но я уже давно не слыхал новостей из Петербурга. Между прочим, царь с честью вышел из этого поражения. Он получил хорошее образование, не только военное, в отличие от отца. Напротив. Одним из его наставников в отрочестве был поэт Василий Жуковский.

— Твой родственник? — быстро спросила Дина.

— Не исключено, — улыбнулся он.

— По-твоему, многое зависит от учителя? — спросила Дина и посмотрела на кандидата Ангелла.

— Думаю, да.

— Моим учителем был Лорк, — задумчиво сказала Дина.

— Тот, который научил вас играть на виолончели и пианино? — спросил кандидат.

— Да.

— А где он теперь?

— Всюду, и близко и далеко.

Стине в этот момент подала кофе. Она выпрямилась, услыхав ответ Дины. Потом спокойно вышла из комнаты. Андерс не мог скрыть удивления. Но промолчал.

— Приятно, что учителям придается такое большое значение, — сказал кандидат.

— А как же, — сказал Лео.

— Вы считаете, что Крымская война была заведомо проиграна, потому что солдат не учили сражаться? — поинтересовался кандидат.

— Война, в которой сражающиеся не видят смысла, всегда бывает заведомо проиграна. Война — это крайнее проявление человеческого страха, когда люди уже не могут договориться.

— Это уже этическая сторона вопроса, — заметил кандидат.

— Этическую сторону обойти невозможно, — сказал Лео.

— Этот мирный договор поставил Россию в зависимое положение, я так понимаю? — спросил Андерс.

— Мыслящий русский — самый независимый человек на свете, — с жаром произнес Лео. — Но Россия — это не один голос. Это многоголосый хор!

Андерс, всегда любивший сладкое, отложил ложку.

Дина забыла обо всех. Она уставилась в пространство и не замечала, что на нее смотрят. Наконец она схватила салфетку и вытерла губы.

— От этой двери где-то должен быть ключ, — проговорила она, ни к кому не обращаясь. — Я только никак не найду его…

— Что вы думаете об идее объединить все Скандинавские страны под одним флагом? — спросил кандидат у Лео.

— Это зависит от того, что вы понимаете под Скандинавскими странами, — уклончиво ответил Лео.

— Географические карты и так уже выглядят нелепо. Невозможно получить сплав из золота и золы. Он распадется на части при первом же морозе, — сухо заметил Андерс.

— Я не совсем уверен, что ты прав. Нация не должна замыкаться в себе. Человек, который не видит никого, кроме себя, обречен, — медленно сказал Лео, глядя в тарелку.

Дина с удивлением подняла на него глаза, потом рассмеялась. Все смущенно потупились.

— Дина, окажи последнюю милость старому, побежденному в войне русскому! — проникновенно попросил Лео.

— Какую же?

— Помнишь, я прислал тебе ноты? Сыграй что-нибудь оттуда!

— Сыграю, если ты пойдешь со мной искать медведя, который на прошлой неделе задрал в горах двух овец, — быстро сказала она.

— Идет! У тебя есть ружье?

— Мы возьмем ружье у Фомы!

Дина встала и, подобрав темно-синюю юбку, села к пианино.

Лео последовал за ней, остальные расположились в курительной, широко открыв двери. Руки Лео и Дины, случайно касаясь друг друга, то жгли огнем, то кололись, как шипы.

— Тут много трудных вещей, — сказала она.

— У тебя было достаточно времени, чтобы разобрать их…

— А я и не жалуюсь! — резко сказала она.

— Могу я выбрать? — Да.

— Спасибо. Тогда сыграй мне Лунную сонату Бетховена.

— Ты мне ее не прислал.

— Прислал. Это соната номер четырнадцать.

— Ошибаешься. Соната номер четырнадцать называется иначе. Это Sonata quasi una Fantasia, — высокомерно сказала Дина.

Лео стоял между Диной и мужчинами, сидевшими в курительной комнате, он загораживал ее от них. Шрам его в этот вечер был совсем светлый. Наверное, он вообще побледнел за это время.

— Мы оба правы. Сперва соната так и называлась, как написано в нотах. Но потом один писатель перекрестил ее в Лунную. Мне это название нравится больше. Это музыка для лунатиков.

— Возможно. Но мне у Бетховена больше нравится соната номер двадцать три — «Аппассионата».

— Сыграй сперва для меня, — тихо попросил Лео. Дина не ответила. Нашла ноты и села. Первые аккорды прозвучали скрипучим протестом. Потом музыка плавно заструилась по комнате.

По обыкновению, двери в буфетную и на кухню были открыты, там тоже воцарилась тишина. Олине и служанки тенями скользили мимо дверей.

Лицо у Дины было непроницаемо. Но пальцы, как проворные зверьки, выбегали из манжет, отделанных батистовыми рюшами.

Андерсу был виден профиль Дины. Русский стоял у нее за спиной. Его глаза были прикованы к ее волосам, руки он положил на спинку стула. Андерс зажег сигару, рука у него не дрожала. На фоне темной стены его лицо казалось светлым. Из-за морщин между бровями вид у него был неприступный. Хотя вообще он был человек добродушный.

На мгновение его глаза встретились с широко открытыми глазами Лео. Андерс кивнул ему. Словно они собирались сыграть партию в шахматы, которую Андерс в силу своей обходительности проиграл уже заранее.

Андерс был опытный наблюдатель. Он привык внимательно наблюдать и за своей собственной жизнью, и за жизнью других. Он подсчитал, сколько месяцев прошло с последнего приезда Лео и до их с Диной возвращения из Бергена. Потом склонил голову, и мысли его вместе с сигарным дымом устремились к потолочным балкам.

В домах в усадьбе один за другим погасли огни. В коридоре слабо колебалось пламя двух свечей в массивных кованых подсвечниках.

Когда все разошлись по своим комнатам, Дина и Лео пошли пройтись. На фоне фиолетового неба вырисовывались две высокие, уже облетевшие осины. Ракушки, которыми вместе с песком были посыпаны дорожки вокруг клумб матушки Карен, в лунном свете казались маленькими черепами. Пряно пахло осенью.

Не сговариваясь, Дина и Лео направились к беседке. Они открыли хрупкие двери, и в нос им ударил сырой воздух. Цветные стекла переливались от Дининого фонаря. На ней было пальто и шаль. Лео был одет легко. Но было еще не холодно.

Не успела Дина поставить фонарь на стол, как он обнял ее:

— Спасибо!

— За что?

— За твои показания!

Они склонились друг к другу, как деревья в бурю, — шквальный ветер переплетает их ветви, но они не могут сказать о своей боли.

— Мои показания помогли тебе выйти на свободу?

— Они сделали свое дело, ведь шифр был назван невинной игрой.

— Он означал другое?

— Этот шифр мог понять только тот, кто знает двойной смысл некоторых русских слов.

Лео поцеловал Дину, держа ее голову обеими руками.

Крыша беседки прохудилась, и небеса черным голубем спустились на них. Красная молния ударила в цветные стекла. Фонарь погас сам собой. Чайка за окном пронеслась легким красным привидением. И плывущая мимо луна была круглая и тяжелая.