Дина снова поднялась наверх. Тихо-тихо. Она не стала подкладывать дров, чтобы никто не услышал, как стукнет дверца.

Потом одетая легла на кровать, не спуская глаз с ручки двери. Несколько раз у нее шевельнулись губы. Но с них не слетело ни звука. И ничего не изменилось. Иаков сидел на краю кровати и смотрел на нее.

Стине провела гостя в его комнату. Он не хотел, чтобы она ради него топила печь. Он прекрасно себя чувствует и горяч как огонь, сказал он.

Стине принесла полотенце, налила в кувшины горячей и холодной воды.

Он поклонился и поблагодарил ее, оглядел комнату. Словно ждал, что сейчас из стены кто-то выйдет.

Служанка Теа поднялась за чем-то наверх. Она задержалась в коридоре у шкафа с бельем, украдкой заглянула в комнату гостя. Ей тоже хотелось хоть что-нибудь узнать про него.

Стине почему-то вдруг заспешила, смутилась и попятилась к двери, пожелав гостю доброй ночи.

— А хозяйка уже легла спать? — спросил он, прежде чем она успела уйти.

Стине смутилась еще больше:

— Она только что играла… Я могу посмотреть! Гость покачал головой. Он быстро подошел к Стине и остановился в дверях рядом с ней.

— Она спит там? — шепотом спросил он, кивнув в темноту в направлении залы.

От удивления Стине не успела даже возмутиться таким бесцеремонным вопросом. Она только кивнула и скрылась в темноте, в своей комнате, где спала вместе с детьми.

В большом доме все затихло. Ночь была не очень холодная. Но небо — тяжелое и черное. И две закрытые двери — в темном коридоре.

С чердака людской Фома наблюдал за светом, горевшим в зале. Для него эта ночь была адом. Ненасытной пиявкой она пила его кровь, когда уже занялся день.

Теа доложила Дине, что русский со шрамом приехал вчера вечером на пароходе. Она поднялась в залу, чтобы истопить печь.

— Тот, что был у нас осенью, когда горел хлев! — прибавила она.

— Угу, — буркнула Дина, не поднимая головы.

— У него матросский мешок и саквояж. Он не хотел вас беспокоить. Только попросил нас открыть дверь в коридор, чтобы слышать виолончель… Просидел на кухне несколько часов. Олине валилась с ног от усталости, плита погасла, ну и вообще…

— А Нильса не было?

— Был, но недолго, выкурил трубку или две. А пунша не пил…

— На кухне?

— Да.

— Гость не сказал, сколько пробудет?

— Нет, просил только накормить его и оставить ночевать. Там, на севере, их застала непогода. Он почти ничего не говорил, только расспрашивал. Обо всем. Олине сама ему все насплетничала!

— Молчи, ни слова об Олине! Он будет ждать следующего парохода?

— Не знаю.

— А Стине там была?

— Да. Она и проводила его наверх, принесла ему воды… Я слышала, он спросил ее, где вы спите…

— Тихо, не греми так дверцей!

— Я совсем не думала…

— Понятно.

— Я думала, что ему просто хотелось поболтать…

— Думай что хочешь, только перестань греметь дверцей!

— Простите.

Теа занялась печкой. Почти беззвучно.

Комната начала согреваться. Большое черное чрево печки урчало и гудело.

Дина, по-прежнему одетая, лежала, пока не ушла Теа. Она слышала, как служанка постучала в комнату гостя.

Тогда Дина встала и начала снимать с себя эту странную ночь. Вещь за вещью ложилась на стул. По голой коже потекла тепловатая вода, Дина заставила Иакова держаться на расстоянии.

Она долго одевалась, расчесывала волосы щеткой. Выбрала черное платье с красным лифом. Без брошки, без украшений. Обвязала плечи и грудь крест-накрест зеленой шалью, как повязывают служанки. Глубоко вздохнула и медленно пошла завтракать.

Матушка Карен только что вернулась из Страндстедета и очень жалела, что вчера, когда приехал Жуковский, ее не было дома.

Олине была обижена неизвестно чем, она поджала губы, и это не предвещало добра.

Дина зевнула, она считала, что ничего страшного не случилось, ведь гость не чиновник, не проповедник. Зато они устроят хороший обед перед Рождеством.

Матушка Карен распорядилась подать праздничный завтрак — все самое лучшее.

Олине сердито поглядела ей вслед — дел у нее было невпроворот. Стряпуха, что печет хлеб, придет только завтра. Они в нынешнем году запаздывали. По округе гуляла корь и другие болезни, многие слегли. Все помощники, с которыми договорились загодя, нынче приходили не вовремя. Помощница у скотницы была неопытная, хотя и старательная. Стине хватало забот с детьми, а Дина была не в счет.

Как одной Олине управиться со всеми делами! Праздничный завтрак! Этого еще не хватало!

— Значит, вы решили навестить нас еще до лета? — ледяным голосом спросила Дина у Жуковского.

Она услыхала, что он спускается по лестнице, и под каким-то предлогом вышла в прихожую.

Предназначенная ей улыбка застыла у него на лице.

— Может, в Рейнснесе не принято принимать гостей перед Рождеством? — спросил он, подходя к ней с протянутыми руками.

— В Рейнснесе всегда рады гостям, и тем, кто обещал приехать, и тем, кто не обещал…

— Значит, я не помешаю?

Не отвечая, она смотрела на него.

— Откуда вы приехали? — спросила она наконец и подала ему руку.

— С севера.

— Север большой.

— Да, очень.

— Вы надолго к нам?

Обеими руками он сжал ее руку, словно хотел согреть.

— Если можно, до следующего парохода. Я не буду вам в тягость.

— У вас есть те сигары, которые были в прошлый раз?

— Да.

— Тогда мы успеем покурить натощак перед завтраком! Между прочим, ко мне в комнату попала книга с непонятными русскими буквами. Сегодня ночью.

Глаза у него улыбались, но лицо было серьезное.

— Оставь ее пока у себя. Книги портятся от сырости, а на море слишком влажный воздух. Мне хотелось перевести эти стихи. Они очень красивые. В нашем сумасшедшем мире… Я переведу их для тебя. Ты знаешь Пушкина? — Нет.

— Я расскажу тебе о нем, если захочешь. Она кивнула. В глазах еще вспыхивала ярость.

— Дина… — мягко сказал он.

Мороз разукрасил кружевом окна. Слабый аромат сигарного дыма пополз из гостиной.

— Варавва не кузнец, — прошептала она и коснулась пальцами его запястья.

Нильс старался держаться поближе к Жуковскому, словно искал у русского защиты. Теперь он даже обедал вместе со всеми и по вечерам сидел в курительной. Они с Жуковским о чем-то тихо и долго беседовали.

Андерс был занят, сразу же после Рождества суда уходили на Лофотены. Он то уезжал, то приезжал. На одном из больших карбасов он взял хороший улов сайды возле Анденеса. В последние годы Андерса по всему краю стали звать Королем сайды. Были закуплены новые снасти.

Однажды, когда в Рейнснес приехал ленсман со своей семьей, Андерс принес в столовую какие-то чертежи. Все только что сели за стол. Он гордо разложил чертежи на свободном месте.

Солонина томилась в ожидании, пока все разглядывали это чудо.

Андерс задумал построить на карбасе домик с печью, тогда бы им не пришлось возвращаться на берег, чтобы приготовить себе пищу. Промышляли бы в море и днем и ночью, а спали бы в домике по очереди.

Ленсман кивал и дергал себя за бороду. По его мнению, выглядел бы такой дом довольно нелепо, однако имело смысл попробовать. А советовался ли Андерс на этот счет с Диной?

— Нет. — Андерс краем глаза глянул на Дину. Нильс назвал идею безумной. Карбас будет выглядеть безобразно. Станет высоким, непослушным, да и на буксир его не возьмешь.

Жуковский же считал, что дело стоящее. Русские лодьи тоже красотой не блещут, а на море нет ничего надежнее их. Он разглядывал чертежи Андерса и одобрительно кивал.

Матушка Карен всплеснула руками, восхитилась идеей Андерса, но попросила всех сесть за стол, пока еда не остыла.