— Ну да, у себя в конторе. В сочельник Олине мне велела проверить, не осталось ли где огня, может, печь какая не прогорела. Не дай Бог пожар, ведь был же у вас тут пожар от молнии… Вот тогда-то я его и видела. Он задернул занавески, но щелка все равно осталась, я подошла к самому окну. Знаешь, он сдвинул умывальник с места, сел на корточки и что-то там делал в углу. А потом с грохотом поставил умывальник обратно и закурил. Ну разве умный человек будет двигать умывальник?

Наступили синие февральские дни.

Дина не постучавшись вошла в контору. Нильс приподнял голову от бумаг и поздоровался с ней. В конторе было жарко. Раскаленная докрасна печка шумно вздыхала.

— Ты, Нильс, как всегда, работаешь даже в праздники? — спросила Дина.

— Хотел разнести все по книгам, пока Андерс не вернулся со своими счетами. Дел много.

— Понятно.

Она подошла к массивному письменному столу и остановилась, скрестив на груди руки. Нильс вдруг вспотел. Неприятная слабость сковала его.

— Что-то я хотела тебе сказать… Ах да… Это правда, что ты собираешься уехать в Америку?

Нильс весь сжался. На висках встопорщились поседевшие волосы. Жилетка была расстегнута. Шея у Нильса была жилистая и худая, руки тоже.

Но вообще он был недурен собой. И для конторского служащего, пожалуй, даже слишком силен и мускулист. Прямой нос, благородные черты лица.

— Кто тебе это сказал? — Он облизнул губы.

— Не важно кто. Но я хочу знать: это правда?

— Уж не ты ли стащила у меня со стола карту Америки? Он собрал все силы для ответного наступления. И был доволен собой.

— Нет, не я. А у тебя и карта была? Интересно! И куда же ты собрался ехать?

Нильс посмотрел на Дину. Их разделял стол. Он уперся ладонями в столешницу и поднял к ней лицо. Потом выпрямился так резко, что чуть не опрокинул чернильницу.

— Карта пропала бесследно! До сочельника она еще была здесь!

Он замолчал.

Дина тоже молчала и наблюдала за ним.

— Да все это так, мечты, — ответил он наконец.

— Такая поездка стоит много денег, — тихо заметила Дина.

— А я и не собирался…

Нильс покраснел и несколько раз пригладил рукой волосы.

— Может, у тебя есть деньги?

— Столько нету…

Нильс мысленно ругал себя, что не предусмотрел заранее такого разговора. Не приготовил ответов.

С Диной всегда так. Она, как хищный палтус, умеет застать добычу врасплох.

— Я уже давно хотела поговорить с тобой об одном деле, Нильс, — вкрадчиво сказала Дина, как будто переменив тему разговора.

— О чем же? — Нильс вздохнул с облегчением.

— Да все о цифрах… Они существуют, а найти их невозможно. Неуловимые какие-то. Вдруг появляются, когда начинаешь считать бочки — что грузили, а что разгружали — или поговоришь с людьми, кто сколько и за что задолжал или вернул. Я тут записала кое-что. Не для ленсмана, не для судьи… Но знаешь, все-таки я нашла верные цифры.

Нильс судорожно глотнул воздух. Потом собрал всю свою злость и посмотрел ей в лицо.

— Ты и прежде обвиняла меня в том, что я мошенничаю, — хрипло проговорил он чуть-чуть раньше, чем следовало.

— Вот именно, — почти шепотом сказала Дина и схватила его за руку. — Но на этот раз я уверена в своей правоте!

— Какие же у тебя доказательства? — В душе у него шевельнулось предчувствие, что дело приняло серьезный оборот.

— Пока, Нильс, я оставлю их при себе.

— Потому что их не существует! Ты злая, Дина! Все это твоя злоба и ложь! С тех пор как Стине родила свою девчонку…

— Твою девчонку! — поправила Дина.

— Называй как хочешь! Но с тех самых пор Рейнснес перестал быть моим домом. А теперь ты хочешь перед всем миром выставить меня мошенником! Какие у тебя доказательства? — кричал он.

При свете лампы его лицо казалось белым, подбородок дрожал.

— Ты прекрасно понимаешь, что я не стану выкладывать тебе свои доказательства. Но я хочу дать тебе возможность загладить вину.

— Что ты имеешь в виду?

— Ты откроешь мне все цифры и вернешь деньги! А об остальном мы договоримся, и я гарантирую тебе билет в Америку.

— Нет у меня никаких денег!

— Есть! Ты и родного брата объегорил на те десять процентов, что он должен был получить после расчета за поездку в Берген. Ты сжульничал, твои цифры не соответствуют сумме, которую Андерс брал с собой с Берген. Это твоя самая большая ошибка, Нильс. Ты хотел переложить свою вину на брата, чтобы в случае чего выглядело, будто мошенничает он, а не ты! Но ты не учел, что я хорошо знаю вас обоих!

Нильс в бешенстве погрозил Дине кулаком и сделал движение, чтобы обежать вокруг стола и наброситься на нее.

— Садись! — приказала Дина. — Или хочешь, чтобы я вызвала ленсмана с его людьми и выложила все, что мне известно? Отвечай!

— Нет! — прошептал он. — Но только ты не права…

— Ты откроешь мне все цифры и вернешь деньги. И немедленно! Что ты с ними сделал? Потратил? Зарыл в землю? В банке их, во всяком случае, нет.

— Откуда ты все это взяла?

Она улыбнулась. Нильс весь покрылся гусиной кожей. Съежился, словно боялся, что она проникнет в него сквозь поры и добьет изнутри.

Он снова сел за стол. Его взгляд то и дело обращался к умывальнику, словно у ребенка, который невольно смотрит туда, где спрятал деревянную лошадку, украденную у товарища.

— Так ты их зарыл? Или они у тебя под тюфяком?

— Нет у меня ничего!

Ее глаза сверлили его насквозь.

— Хорошо! Даю тебе время до вечера. А потом пошлю за ленсманом! — жестко сказала Дина и повернулась, чтобы идти.

И тут же, будто по наитию, снова обернулась к нему. Его глаза были прикованы к умывальнику! Он понял, что она за ним наблюдает.

— Вообще мне надо посмотреть счета. А ты можешь идти, — медленно сказала она. Кошка. Которая вдруг показала когти.

Он встал и прошел мимо нее, стараясь держаться как можно прямее.

Дина заперла за Нильсом дверь, не смущаясь, что он слышит это. Потом закатала рукава и принялась за дело.

Большой умывальник с тяжелой мраморной плитой не хотел поддаваться. Дуб и мрамор. Массивный и прочный.

Дина навалилась всем телом.

Нильс тем временем ходил взад и вперед по лавке. Дина достала жестяную коробку и при свете лампы начала считать деньги.

На другое утро Дина куда-то уехала через горы. Она взяла трюгеры [10]для себя и для Вороного, они были навьючены вместе с дорожной сумкой.

Нильс как раз вышел из лавки, когда она проезжала мимо кузницы.

При виде этой крупной женщины, сидевшей на Вороном, у него потемнело в глазах. Он знал, куда она едет.

С той минуты, как Нильс услыхал, что она двигает в конторе мебель, содержимое его нутра неодолимо рвалось наружу. Причем с обоих концов. Он едва успел добежать до уборной, что была при лавке. Вечером он несколько раз порывался подняться к ней в залу, чтобы повиниться и молить о пощаде. Но не преодолел себя.

Ночь он провел в муках, ему снились покойники и кораблекрушения.

Утром Нильс тщательно намылил и сбрил седую щетину, словно это для него сейчас было самое главное.

Он все еще подумывал о том, чтобы пойти к этой каменной Дине Грёнэльв и молить о снисхождении.

Но не мог заставить себя. Тянул минута за минутой. Наконец он увидел, как она выехала со двора, но даже тогда еще можно было остановить ее. Догнать, схватить лошадь за поводья…

Однако он знал Динину твердость. Знал, что она не смилостивится, пока он не встанет на колени.

И не мог.

Ему следовало уехать. Пока было время. Нечего было тянуть до Рождества только потому, что в усадьбе появился этот Лео, с которым можно было разговаривать по-человечески.

А карта! Ну что за ребячество считать, будто в Америку нельзя ехать без карты! Теперь же у него не было ни карты, ни денег.