Глаза у Ольги так похожи на глаза Андрея, но сколько же в них мудрости, всепонимания, тоски! Ольга переводила серьезный взгляд с меня — на Андрея, с Андрея — на меня… Потом осторожно высвободилась из его объятий, скользнула на пол, прошлепала босыми ногами в туалет и заперлась там.

Андрей захихикал было, но увидев, как меня перекосило от его хихиканья, сделал строгое лицо.

— Ладно, Насть, до меня дошло, что спать ты со мной не хочешь и не будешь. Хотя — жаль. Это было так здорово… У меня уже ни с кем так больше не будет. И я, понятно, разозлился. Но ты прости уж меня… Я глупостей наговорил! А ты Ольге нужна… Правда! Я обещаю тебе, ничего такого больше не будет. Клянусь! Будем жить вместе только ради нее… А потом, когда ты захочешь, я дам тебе развод без всякого. И золото, и шубу ты сможешь забрать! Я это только из вредности оставить требовал… Я и машину тебе отдам! Останься только.

Пока Ольга в себя не придет… Ей женщина рядом нужна, к тебе она привыкать начала, а нянька-психолог — новый человек, новое переживание. Не надо ей этого… Насть, ну, чего ты так на меня смотришь, а? Слушай, я спать пойду… К себе…

Устал я, правда, а завтра — вставать рано.

Ушел.

Скрипнули пружины дивана.

Неужели он действительно не понимает, ОТЧЕГО я так смотрю на него?!

Я дождалась, пока Ольга вышла из туалета. Проводила ее спать. Посидела рядом.

Потом пошла к себе. Легла. Читать «Ведьмака» после такого разговора — кощунство… Я положила в качестве закладки письмо от подруги из Казани — письмо, на которое я ей уже две недели ответить не могу! Выключила свет… Но сон не шел.

И тогда я принялась мечтать. Рассказывать себе сказку.

Как в детстве… Представляла себя персонажем читаемой книги. И по-своему перестраивала сюжет. Так, как мне больше нравится! Чтобы Геральт из Ривии любил не блистательную Йеннифэр, а ничем не примечательную меня! Уж я бы его приласкала и отогрела, не то что эта стерва Йеннифэр! Я же не чародейка… Я — обыкновенная женщина… Несчастная женщина…

Женщина на пороге развода! Так вот, пусть Геральт из Ривии полюбит меня… И пусть он время от времени меня спасает…

Это так приятно, когда тебя спасают! Меня никто никогда не спасал. Мне приходилось спасаться самой. В наше время настоящие мужчины перевелись. остались только такие, как Андрей.

Или — еще хуже. Или — вообще гомосексуалисты! Прекрасно обходятся без женщин. И женщины тоже… Научились прекрасно обходиться без мужчин! Последние настоящие мужчины — в поколении наших отцов…

Геральт из Ривии…

Седовласый, тонколицый, с горящими, как у кошки, желтыми глазами.

Он пришел ко мне во тьме…

Он коснулся губами моих губ…

И я сразу же узнала его — узнала по особенному ощущению от поцелуя! — я поняла, что именно его всегда ждала, что именно его губы искала я среди всех, какие мне пришлось перецеловать за двадцать семь лет!

Я говорила, что не люблю мужчин, но не любила их потому, что все они были — не он! Потому что его среди них не было.

Я чуть было не осталась старой девой, потому что ждала его… Потому что до последнего надеялась дождаться!

Седовласый, тонколикий, с пронзительными кошачьими глазами. Он пришел ко мне в темноте, он склонился надо мной, он коснулся губами моих губ.

«Девочка моя! Как хорошо мне с тобой… Я становлюсь рядом с тобой молодым. Это — счастье… Но это счастье не более, чем иллюзия. Возможно, мы созданы друг для друга, как ты говоришь. Возможно, суждены друг другу. Но — то ли я поспешил родиться, то ли ты опоздала — не знаю! Но мы не сможем быть вместе… Я просто не имею права калечить твою жизнь…»

Этот голос из сна — он знаком мне, смутно знаком — я его слышала уже, слышала в реальной жизни… Но — где и когда? Мне знаком этот голос… Он заставлял уже мое сердце трепетать в сладком предчувствии! В предчувствии счастья!

Только голос… Без облика…

Седовласый, тонколикий, с пронзительными, как у кошки, глазами…

Одного из головорезов звали Марик, другого — Слон. Они двое, я и Кривой — мы вылезли на поверхность земли где-то в районе Битцевского Парка, там где лес почти вплотную подходит к недавно выстроенному микрорайону.

Здесь не то, что в центре, здесь огромные пустые пространства и даже кажется, что ты вовсе не в Москве. Я, признаться, не люблю окраин, но нет мест лучше для похищения людей. Народу мало шляется, особенно поздно вечером. Никто ничего не увидит — был человек и нету!

Люди! Не ходите лучше поздним вечером по Битцевскому Парку, особенно в одиночестве! приятная прогулка может кончиться для вас… встречей с Баал-Зеббулом.

Эта молоденькая и пухленькая женщина лет двадцати пяти возвращалась с работы домой через Битцевский парк. Ей нравилось вместо того, чтобы трястись в набитом автобусе от станции метро Ясенево, пройтись пешочком от станции метро Битцевский Парк. Десять минут всего и море удовольствия от природы и свежего воздуха.

Мне все рассказал о ней Кривой, пока мы сидели неподалеку от тропинки, протоптанной местными жителями от метро до шоссе, за которым начиналась улица Голубинская, где проживала наша жертва.

Пришли мы минут за пятнадцать до того времени, как жертва обычно возвращалась с работы. Ее звали Катюша. Катюша Алексеева. Как сообщил мне Кривой, она была уже два года как замужем, у нее была дочка десяти месяцев от роду, с которой, пока родители были на работе, сидела бабушка — Катюшина мама.

Катюша работала поваром в одной из московских столовых, а муж ее, вроде как, был строителем, так что наверняка хорошие деньги зарабатывал. Могла бы уж Катюша и дома посидеть, пока ребенок маленький… жива бы, наверное, осталась.

— Это ты выбрал ее из всех остальных? — спросил я у Кривого.

Тот посмотрел на меня с искренним удивлением.

— Ну что ты, такие вопросы Великий Жрец решает сам.

Только он может знать, какая жертва понравится Баал-Зеббулу.

Я, Мелкий, всего лишь исполнитель его священной воли.

«Какая понравилась бы нашим бродягам и уголовникам, — договорил я за него про себя, — Милая, пухленькая, респектабельная и довольная жизнью».

Она запаздывала.

Я видел, что Кривой начинает нервничать, все чаще поглядывать на часы. Он уже не разговаривал со мной, а когда Слон потянул в рот сигарету — Слон был спокоен, как танк, и Марик тоже — Кривой так шарахнул его по руке, что Слон чуть не рухнул в сугроб. И я видел, что он испугался. Так испугался, что даже побледнел и посмотрел на Кривого, как первоклассник на директора школы.

— Да нет же ее еще… — пробормотал он.

В лесу было тихо, и хруст снега под чьими-то ногами мы услышали издалека.

Меня просто парализовало. Я застыл на месте и весь обратился в слух и ожидание. Каждый скрип снега отзывался во мне осколочком боли в груди. Острым, безжалостным осколочком.

Я видел, как застыли в напряжении Кривой и оба головореза, как вздулись вены на руках и шее сидящего со мной рядом Слона.

Место, где мы сидели, представляло из себя неглубокий пологий овражек, и нам не было видно идущего до самого полезного момента, пока он не начнет уже спускаться…

Хрусть… хрусть… хрусть…

По тропинке, скользкой на спуске, съехал какой-то мужик. Едва не упал и нелепо взмахнул руками, чтобы сохранить равновесие. Невнятно выругался и похрустел дальше.

Я бы упал, не окажись за моей спиной дерева. Все мои мышцы отрафировались, и тело превратилось в жидкий студень… Глупо, как будто это меня подкарауливали, чтобы убить. Чего я дергаюсь?..

Она появилась еще через пять минут.

Когда я снова услышал это — хрусть… хрусть… хрусть… я сразу понял, что это она.

И я был спокоен, спокоен, как никогда. Я как-то вдруг отделился от всего мира, и видел его теперь откуда-то со стороны. Как будто в кинотеатре сидел.

Она скатилась по скользкой тропинке с разбегу. Легко и грациозно, однако едва не потеряла шапку — ей пришлось срочно хвататься за нее руками, чтобы она не упала. Шапка была беленькая и шубка была беленькая, и сапожки были беленькие… Вся она была беленькая и румяная от мороза. И глаза ее светились от молодости и радости жизни… Она была жертва. Она и только она.